Григорий Свердлин сообщил, что больше не руководит «Ночлежкой», поскольку покинул Россию. Свердлин 18 лет помогал бездомным людям и ушел из организации, по его словам, чтобы не навредить «Ночлежке» своей гражданской позицией.
«Бумага» поговорила с Григорием о решении уехать из России, будущем «Ночлежки», росте числа бездомных людей и влиянии кризиса на благотворительность.
Почему пришлось уволиться и уехать
— Почему вы уехали из России?
— Меня предупреждали, что у меня будут проблемы с правоохранительными органами. Мои информированные знакомые говорили, что я в неких списках как человек, который активно выражает свою гражданскую позицию и имеет какой-то уровень публичности. А некоторые просто трезво мыслящие люди делали выводы из происходящего и тоже предупреждали.
Насколько я понимаю, те люди, которые имеют какой-то средний уровень публичности, уже тоже попали, по крайней мере, на карандаш. А поскольку я не считаю для себя допустимым и просто физиологически не могу молчать о происходящем, то я бы нарывался, пока меня не посадили. Сейчас приходят к людям, которые давали комментарии «Дождю», вчера оштрафовали священника за антивоенную проповедь — это уже не предположения, а, к сожалению, реальность.
— За последние 15 дней вас задерживали?
— Нет, меня, странным образом, не задерживали, хотя я почти каждый день стоял в одиночном пикете и ходил с большущей надписью «Нет войне» на куртке. Мне прямо неловко перед большим количеством друзей, которых задерживали.
— Почему вы решили оставить пост руководителя «Ночлежки»?
— Потому что я очень боюсь ее подставить. «Ночлежка» — это организация благотворительная, мы вне политики и вне религии. Мы принимаем помощь от любых людей и не даем им транслировать свои взгляды через нас. При этом у меня и других сотрудников есть своя личная позиция. Но, учитывая, как выглядит сегодняшняя Россия, понятно, что личная позиция зачастую теми же правоохранительными органами не отделяется от организации, особенно если высказывается руководитель. Поэтому мы с коллегами решили, что так будет правильнее.
— Что конкретно могло бы произойти? «Ночлежку» внесли бы в реестр нежелательных организаций?
— Всё что угодно. Это могут быть дополнительные проверки, которые затруднят или сделают невозможной работу. Это может быть внесение в реестр иностранных агентов или нежелательных организаций. Государство в последние годы нагородило бесконечное количество инструментов для этого, и правоприменение их абсолютно произвольное. Закон об иностранных агентах написан так, что любая организация может попасть под его действие.
— Могли ли быть проблемы с донорами организации из-за ваших высказываний?
— Я и в прежние годы не скрывал свою гражданскую позицию — по поводу сменяемости власти, пыток в тюрьмах, закона об иноагентах. Судя по тому, что доноры от нас не уходили, а приходили новые, и организация росла, и бюджет рос — судя по всему этому, моя личная гражданская позиция, которую я выражал в личных соцсетях, никого не смущала.
Мне кажется, руководителям благотворительных фондов важно быть искренними, потому что в каком-то смысле мы живем, пока нам доверяют. А если человек не говорит, что думает, а говорит, что положено, это считывается, и доверять ему и его организации будут меньше. А в качестве директора организации я, конечно, никогда не позволял себе высказывания на общегражданские темы.
— По каким признакам вы поймете, что пора возвращаться?
— Я в любой момент готов прыгнуть в машину и приехать обратно, как только закончится война и как только сменится эта власть.
Что будет с благотворительностью в России
— Что сейчас будет с бюджетами благотворительных организаций?
— Конечно, у кого были иностранные источники финансирования, эти источники все уже закончились. Деньги из-за границы получить уже невозможно. У нас примерно 15 % бюджета было из иностранных источников, и теперь их не стало. Это в основном немецкие и французские религиозные фонды и какое-то количество эмигранты, которые уехали из России, но продолжают нас поддерживать. У них перестали списываться деньги.
— Кто-то отказался вам помогать, потому что вы из России?
— Нет, мы получили много слов поддержки. Ни одного слова про то, что «вы из России, я вам больше не жертвую», не было.
Но государство закручивает гайки и перекрывает возможности финансирования из-за рубежа. Я думаю, та валюта, которая поступает в страну, будет только за нефть и газ, но не на благотворительные и общественные проекты.
У нас где-то 25 % бюджета — это российский бизнес. И уже многие нам сказали, что сейчас тяжелая ситуация. Она для бизнеса уже два года как тяжелая. Мой оптимистический прогноз, что к концу года вдвое сократятся пожертвования на благотворительность от юрлиц.
Основной источник нашего финансирования — пожертвования от обычных людей. Мы на две трети финансируемся физлицами, людьми, — и мы в этом отношении более устойчивы, чем другие организации, которые сильно зависят от государственных денег. И сейчас сложно сказать, насколько именно снизится этот объем пожертвований. Но надо понимать, что экономический кризис — денег у людей будет меньше, они меньше смогут жертвовать на благотворительность.
Всё равно огромная благодарность всем тем, кто нам помогает, кто с нами останется. Но я думаю, что процентов на 30 пожертвования от физлиц к концу года снизятся. Сейчас будут совсем тяжелые времена для благотворительности.
— Можно ли хотя бы частично компенсировать это натуральным обменом, помощью волонтеров?
— Да, мы собираем пожертвования вещами, продуктами. У нас много волонтеров, которые жертвуют не деньги, а время. Думаю, что такого будет больше. На нашем сайте можно посмотреть неденежные способы помочь, потому что всегда нужны медикаменты, ношеная одежда. Там же можно записаться в волонтеры.
В любом случае мы продолжим помогать людям, будем искать способы остаться на плаву, изобретать другие формы помощи. Здесь я верю и в «Ночлежку», и в другие благотворительные фонды, потому что мы гибкие, мы привыкли выживать в любых условиях. Я уверен, что благотворительность в России останется, но ее станет меньше — это неизбежно.
— Государство в последнее время предлагало вам помочь?
— У нас 5 % бюджета — государственные деньги: федеральные и региональные. В начале пандемии нам предлагали помощь с масками, перчатками, антисептиками.
Все последние годы государство, наоборот, затрудняло работу общественных организаций. Сейчас точечные репрессии превращаются в массовые. Было бы странно, если бы в этот момент, когда всем становится хуже, общественным организациям включили зеленый свет. Безусловно, государство — это много разных людей, и среди них есть профессиональные и неравнодушные, но общая политика партии, к сожалению, не в том, чтобы решать проблемы, а в том, чтобы замалчивать их.
Неспроста у нас те организации, которые занимаются помощью ВИЧ-положительным людям, признаны иностранным агентами. (Только «Гуманитарное действие» добилось того, что их исключили из этого реестра.) Вместо того, чтобы сказать благотворительным организациям: «Да, в России эпидемия ВИЧ, давайте вместе что-то с этим делать, спасибо», наше государство транслирует: «Ребята, сидите тихо и не поднимайте этот вопрос».
Я это не раз слышал в разговорах с чиновниками. Один уже бывший вице-губернатор Петербурга на личной встрече мило со мной беседовала, а в конце сказала: «Потише выступайте по поводу смертности среди бездомных, количества бездомных, а то я вас на танке перееду».
Станет ли больше бездомных
— Как экономический кризис отразится на количестве бездомных?
— Кризис уже происходит. Он неизбежен. С моей точки зрения, он будет самым сильным, какой мы видели за последние 30 лет. В экономическом отношении мы в течение двух лет окажемся на уровне начала 1990-х. И конечно, количество бездомных людей сильно вырастет. Уже растет. Оно растет последние два года, как началась пандемия, потому что экономический кризис приводит к тому, что больше людей оказываются в уязвимом положении, теряют работу, теряют средства на аренду жилья.
— Насколько их число выросло за последние два года?
— В России нет статистики, которой можно верить. По нашим оценкам, процентов на 30. Это мы видим по обращениям к нам и по официальной статистике смертности. Там указываются «лица БОМЖ».
— Насколько в России всё плохо с бездомными по сравнению с Центральной и Восточной Европой?
— У нас всё сильно хуже. Есть такой показатель «средний стаж бездомности», то есть столько человек проводит на улице с момента, как он туда попадает, до момента, когда он умер или ему помогли оттуда выбраться. В странах Центральной Европы это где-то 8 месяцев. А в России, по разным оценкам, он составляет 6–7 лет. Это значит, что по факту никакой системы помощи нету. Только отдельные проекты.
В других странах ты можешь прийти на вокзал, подойти к соцработнику, и он тебя направит в организацию. А 6–7 лет на улице — это, в общем-то, приговор. У нас были случаи, когда люди и с большим стажем выбирались, но они особые.
— Какую долю потребности вы закрываете хотя бы в Петербурге?
— Думаю, процентов 15, от силы 20. За год у нас получили помощь 8165 человек. Но это простая базовая помощь: еда, ночлег, помыться, одежда. Помощь более сложную и более важную — в реабилитации, восстановлении документов, поисках родственников — получали всего 3 тысячи человек. Это, думаю, от силы процентов 5.
— Как люди сейчас становятся бездомными? Кто оказывается на улице в кризис?
— Мы можем представить себе человека, у которого нет сети поддержки, потому что он приехал на заработки в другой город, потерял работу, его выселили из служебного или съемного жилья. Кто-то уедет обратно, а кто-то не сможет — или ему некуда ехать, потому что дома тоже нет никакой работы. То есть мы говорим о ситуации, когда и так тяжелая жизнь по разным причинам (смерть близкого человека, семейный конфликт, много разных тяжелых жизненных сценариев) — плюс на это сейчас накладывается кризис, потеря работы, снижение зарплаты, необходимость переезжать в поисках работы.
По нашей статистике, две трети бездомных в России — это люди, которые приехали в поисках работы и что-то не сложилось, или это жертвы семейных конфликтов, когда или муж ушел, хлопнув дверью, или вынужден был сбежать подросток, или молодые престарелого родственника подвинули, конфликты из-за жилплощади.
— Наверно, нас ждет рост преступности и мошенничеств с квартирами?
— К сожалению, да. Неизбежно будет и уже происходит последние два года. По нашей статистике, сейчас 15 % бездомных людей — это жертвы мошенничества. А будет больше.
— А мигранты из Средней Азии?
— По нашей статистике, среди бездомных их 6–7 %. У нас бездомность в основном российская.
— Что делать человеку, если он или она хочет помочь бездомному на улице адресно?
— Главная помощь — не проходить мимо. По крайней мере, поговорить с человеком, если он лежит, вызвать ему скорую. У нас на сайте есть листовка, которую можно распечатать и дать бездомному — и самому изучить, чем вы можете помочь.
Получайте главные новости дня — и историю, дарящую надежду
Подпишитесь на вечернюю рассылку «Бумаги»
подписатьсяЧто еще почитать:
- «Это одиночество домашним людям трудно представить»: зачем директор «Ночлежки» Григорий Свердлин помогает петербургским бездомным
- Трое подопечных «Ночлежки» рассказывают, как остались без дома — но нашли работу в ресторане на Новой Голландии и прачечной
