Десять лет назад петербуржец Виталий Дивенцов оступился в заброшенном здании и сломал позвоночник — с тех пор он передвигается на коляске. Он занимается стрит-артом, хотя рисовать на улицах не всегда получается, и организует выставки. А еще Виталий бьет татуировки и проводит мастер-классы по рисованию комиксов для людей с особенностями развития.
«Бумага» поговорила с Виталием о том, как он заканчивает школу в 32 года, почему любит слово «лох» в стрит-арте, с какими стереотипами сталкивается из-за коляски и как добивается государственной помощи.
О себе и том, как оказался в коляске
— Мне 32 года. Я бью татуировки, занимаюсь стрит-артом и организую уличные выставки. А еще заканчиваю 11 класс вечерней школы — у меня была очень веселая юность и не было времени. Я несколько раз пытался закончить школу, и каждый раз меня выгоняли, потому что много пропускал и не учился. Сейчас дорос и доучиваюсь просто для галочки.
Десять лет назад я трезвый оступился на заброшке, упал и сломал позвоночник. Просто я невнимательный человек. Возможно, у меня были бы какие-то шансы на восстановление, если бы я попал на нормальную реабилитацию, но медики сказали, что надо долго ждать, пока дойдет очередь, или заплатить сумму, которая была для меня абсолютно неподъемной.
Травма стала переломным событием. Кажется, я стал вести гораздо более осмысленный образ жизни, будто протрезвел. Естественно, это продолжает на меня влиять. Сейчас я воспринимаю коляску как экстремальную форму бодимодификации — как ходить с гигантской сережкой.
Я веду нормальную социальную жизнь, практически каждый день выхожу на улицу. В Петербурге это сравнительно просто — есть какая-никакая доступность, здесь адаптирован транспорт, водители помогают войти в автобус или троллейбус и у меня ни разу не было никаких негативных ситуаций с ними.
«Коляска — это стимул к движению»
Как «блогер на колесах» и мундеп Наташа Камолинкова борется со стереотипами об инвалидности — а еще ныряет с аквалангом
О стрит-арте, слове «лох» и трудностях работы на улице
— Стрит-артом я занимаюсь третий год. Это началось с проекта «Хранитель подземелья»: я делаю татуировки на околофэнтезийную тему, а также фотодокументации слова «лох» на улицах. А потом я и сам начал это писать на стенах.
«Лох» — один из самых распространенных символов на улицах после мужских половых органов и свастики. Члены и свастики кажутся мне избитыми, а «лох» — уютное, простое, лаконичное и камерное слово, всем абсолютно понятное.
В 2018 году я увидел надпись со словом «лох» на светофоре на Обводном канале, и мне понравилось. Будто это было личное послание, которое я смог считать. Поэтому я стал оставлять такие же послания другим. Мне кажется, что ирония и самоунижение — хороший катализатор для личного роста.
С точки зрения закона, рисунок на стене — акт вандализма, соответственно, я вандал. И я позиционирую себя как вандала, не хочу называть себя уличным художником. Возможно, это неразрешенный внутренний конфликт и я не хочу брать на себя ответственность. И я не готов пытаться объяснять, почему стрит-арт — это не вандализм.
Граффити я увидел еще в детстве — и сразу этим заболел. Несколько раз пытался начать, но не получалось, а сейчас вышел на какой-то стабильный поток. Зимой я плохо выхожу на улицу — на коляске сложно передвигаться по снегу, — поэтому я развесил в квартире обои и рисовал на них. Почему я это делаю? Если есть бог граффити, то я чувствую себя его проявлением, будто я палец бога граффити.
На улице я работаю не так часто, как хотелось бы. Это тяжело физически — пока подойдешь к стене, пока разложишь краску, уже кто-нибудь докопается. А если лазить на заброшки, то нужно несколько человек, которые помогут мне туда попасть. Из последнего интересного — мы гуляли с ребятами из команды «Новые уличные».
С полицией проблем не случалось ни разу, но было несколько конфликтов с прохожими или жителями домов: они грозились вызвать полицию, но мне всегда сходило с рук — потому что я передвигаюсь на коляске.
Об организации выставок и работе в благотворительном фонде
— Кроме вылазок на улицу, я организую выставки. У меня и еще нескольких человек есть проект «АРТТРАК»: раз в несколько месяцев мы собираемся с художниками и вешаем их работы на улицах — в арках, под мостами, на заброшках. А после выставки работы там остаются. Получается, эти выставки граничат с городскими интервенциями.
Сейчас я также сотрудничаю с фондом «Четверг». Они предоставляют мне резиденцию и возможность провести несколько мастер-классов. Мы с одной девушкой проводим там мастер-классы по комиксам для людей с особенностями развития. Здесь так же, как со стрит-артом — я знаю, зачем делаю это, оно просто происходит через меня.
О стереотипах про людей с инвалидностью
— Предубеждения и стереотипы встречаются не так часто, как банальное незнание. Для людей человек в коляске — больной и страдающий. Самый частый комментарий, который отвешивают люди, — что если бы такое произошло с ними, они повесились бы.
Довольно часто люди говорят: «Чувак, ты должен ходить, ты должен встать и идти». У меня в такие моменты возникает ощущение, что они себя чувствуют полноценными и правильными, поэтому пытаются меня подровнять. Наверное, это самая страшная вещь, что люди без инвалидности считают меня неполноценным.
Когда я прихожу на концерт или тусовку — всегда ажиотаж. Каждому нужно подойти, пожать руку, рассказать про свою бабушку, которая тоже передвигается на коляске. На трансовых рейвах ко мне постоянно подходят: «Чувак, ты реально на рейв на коляске приехал?»
Но это происходит не от того, что люди плохие. У нас совсем не развита инклюзивная среда, люди с инвалидностью почти не выходят на улицу, поэтому для русских человек с инвалидностью всё еще диковинка. Думаю, это исправится только временем. Когда российский инвалид начнет выходить на улицу и это станет привычным, отпадут многие предрассудки.
О государственной помощи
— У нас так устроена социальная сфера, что человек с инвалидностью должен всё себе выпрашивать: собирать миллиард справок, стоять в гигантских очередях, чтобы получить элементарные вещи вроде вменяемой инвалидной коляски. Есть такая штука, как «индивидуальная программа реабилитации», я уже полтора года пытаюсь ее сделать, чтобы бесплатно получать нужные мне для реабилитации вещи и лекарства. По непонятным мне причинам, процесс стоит — может, мой лечащий врач тормозит, а может, дело вообще потеряли.
Инвалидными делами я начал заниматься относительно недавно. До этого руки не поднимались залезать в эти дебри. Я такой человек, что у близких не могу попросить для себя, а тут надо выбивать что-то у государства.
Я даже компенсацию за коляску не могу получить, потому что я купил ее на «Авито», на новую у меня нет денег. Коляска по программе стоит 12 тысяч рублей, то есть чтобы получить компенсацию, я должен приобрести себе коляску в такой ценовой категории, но она мне не подходит.
Лечение в санаториях по той же программе — это отдельная история. Я недавно по приколу ездил в санаторий под Ростовом. Там такая совковая профанация, ванны с электростимуляцией: мы делаем вид, что тут происходит лечение, но на самом деле это какой-то каргокульт. Кажется, туда отправляют, потому что санаторий выставил самую низкую стоимость.
О восстановлении и переезде
— Сейчас я планирую переехать в Москву, поэтому пока собираюсь почаще рисовать на петербургских улицах. Не хочу озвучивать планы, но они амбициозны: хочу сделать упор на творчество и вырасти в этом направлении.
Параллельно пытаюсь разобраться с вопросом восстановления. Собираю документы, чтобы обратиться в ведущие клиники, которые занимаются нейрохирургией, чтобы узнать, есть ли у меня шанс или я могу успокоиться.
В других материалах «Бумаги» читайте, как уличное искусство начали продавать за миллионы долларов и что художники, исследователи и чиновники говорят о легализации стрит-арта.
