«Мне очень больно, грустно, стыдно». Читатели «Бумаги», которые находятся в Украине или чьи родственники живут там, — о начале войны

В ночь на 24 февраля Владимир Путин объявил о начале военной операции на территории Украины. «Бумага» поговорила с украинцами, которые живут в Петербурге, и петербуржцами, которые сейчас находятся на Украине, о том, как война уже повлияла на их жизнь.

Максим

— Я в Одессе, люди с чемоданами идут и едут на вокзал. Поезда только эвакуационные, насколько я знаю, люди хотят на них уехать на западную Украину.

Такси стало дороже втрое. На загородных трассах пробки. На заправках очереди, приходится стоять по часу, а то и по два. В некоторых магазинах очереди начинаются на улице. Коронавирус? Социальная дистанция? Извините, не слышали.

В чатах и ленте все говорят только о войне и о том, какой Путин п****** (мерзавец — прим. «Бумаги»). Следим за новостями на «Медузе», «Радио Свобода» и «Суспильном» — это украинское СМИ.

Люди не знают, как реагировать на звуки, похожие на взрывы. Многие сегодня проснулись от них. Такого мало кто ожидал, хотя опасения были. В предыдущие дни все делились на два лагеря: первые считали, что это х****, п***** (ложь — прим. «Бумаги») и провокация, вторые собирали тревожные чемоданчики. Внутри компаний и вообще по каналам распространения информации еще в начале года рассказывали, что делать в случае войны. Мы шутили по поводу рабочих планов: «Давайте обсудим уже после вторжения». Кажется, пора обсуждать.

Я стараюсь не паниковать, но нервишки шалят. Собрал вещи на случай отъезда. Пока обсуждаем с друзьями, куда валить. Оптимальный вариант — Карпаты. Там горы, снег и спокойно. Некоторые уже уехали.

Мама в Сибири смотрит «Путин-ТВ» и говорит, что всё правильно. Я бессильно скрежещу зубами. Но это у нас с ней еще с 2014-го.

Помогают сохранить контроль и спокойствие две вещи: любовь и медитация, которая приводит к любви. То есть, по итогу, всё равно только любовь.

Какими бы у******* (негодяями — прим. «Бумаги») ни были мои соотечественники, благодаря которым всё это сейчас происходит, я понимаю, что они всего лишь люди. У ацтеков была поговорка: «Земля скользкая». То есть всем на ней может быть тяжело. Легко оступиться. Очень хочется кого-то обвинить, настаивать на справедливости, но, по большому счету, пошли они все в жопу. И наши, и ваши. Извините. Не сдержался. Пойду медитировать.

Елизавета

— Я из Одессы, это юг Украины. У меня вся семья русская, жили в России, но так получилось, что оказались в Украине. Сегодняшнее утро [у меня] проходило в лютой панике. На ночь я ставлю телефон в авиарежим, утром я его включила, и на меня обрушилась лавина новостей. Я подписана на несколько украинских пабликов и на несколько пабликов из Одессы. Везде была противоречивая информация: украинские источники говорили, что Украина побеждает, российские — что побеждает Россия. И непонятно, кому верить.

Я начала звонить маме, которая живет в Украине, общаться с семьей, и [оказалось], они на расслабоне к этому относятся. Вся моя семья в Украине и, в отличие от меня, они вообще не паникуют. 

Я подозревала, что ЛНР и ДНР признают, но о том, что Россия все-таки нападет, я пятой точкой чувствовала, но не думала, что это произойдет так: как-то подло, ночью, как в 1941 году.

Это очень страшно, и сейчас я чувствую себя предателем, хотя живу в Петербурге уже четыре года, и купила квартиру, и одной ногой в гражданстве. Сейчас мне просто не хочется здесь быть. Мне очень больно, грустно, стыдно, и очень страшно за семью и за себя тоже, может быть, это очень эгоистично звучит, но мне страшно, что Россия окажется в полнейших аутсайдерах: и отсюда не уедешь, и сюда не приедешь. Я боюсь, что Россия окажется закрытой насовсем, как Северная Корея.

Владимир

— В городе [Киеве] адские пробки, все едут везде, кое-как, даже по тротуарам. Сплошной ад не творится, но довольно-таки плотно. Мы выезжаем из Киева и до трассы едем уже больше четырех часов. Люди стоят на остановках, голосуют с табличками, просят, чтобы их вывезли куда-то в сторону западной Украины.

Утром из окон были слышны взрывы. После пяти утра мы созвонились с друзьями и выехали на машинах во Львов. Довольно спокойно собрались, но взяли самое необходимое.

Наблюдая за последними событиями, я всё время был настроен максимально оптимистично и надеялся, что ничего такого не будет. Верил до последнего, что обойдется, что договорятся, но внутреннее чувство тревоги, конечно, присутствовало. Я не готовился [к этому], но ощущения были смешанные.

Паники нет, страха нет, но есть тревога и растерянность. Потому что непонятно, как долго всё будет, непонятно, что делать. Всегда чувствуешь растерянность, когда не контролируешь ситуацию.

У друзей и знакомых плюс-минус те же эмоции, у кого-то чуть больше, у кого-то — чуть меньше. Моя семья живет в Полтаве, там тихо, родственники переживают, само собой, но пока остаются там.

Не знаю, что может помочь успокоиться. Скорее всего, только вера в то, что это когда-то закончится, и всё как-то решится. Вера в то, что скоро, возможно, главный тиран наконец-то отбросит копыта и будет лучше.

Юлия

— Я из Львова, живу в Петербурге с 2010 года. Утро начиналось как обычно. У меня нет привычки читать новости. Пока закончила все утренние дела, даже не успела взять телефон в руки. Около десяти мне позвонила мама, тогда я и узнала о войне.Боль и переживание, наверное, самые сильные эмоции. Еще непонимание и грусть. Были мысли, что будут военные действия, но не думали, что в таком масштабе. Как можно ожидать войну? Мы все искренне верили, что это невозможно. И сейчас поверить в происходящее очень сложно.

У меня много родственников, друзей и знакомых в Украине. По всей стране. Но самые родные в одном городе, на западе Украины. Им так же очень больно и тревожно. У них пока относительно спокойно. Собраны необходимые вещи, на случай если нужно будет уйти в укрытие — они осведомлены, где его найти. Стараются не паниковать, но это дается непросто.

Самое ценное сейчас — это поддержка семьи. У меня семья и в Петербурге, и в Украине. Украина — мой родной дом. Хочется плакать весь день. Но я верю в то, что это скоро закончится, очень надеюсь. Любовь к людям, понимание ценности человеческой жизни. Нужно думать об этом! Все мы разные, [у нас] разные цели и желания. Но человеческая жизнь — бесценна!

Анна

— Я учусь в аспирантуре и живу тут уже больше двух лет. Уехала из Донецка еще в 2015 году, когда закончила школу, а моя мама и бабушка остались там. Мама преподает в университете.

События последней недели стали человеческим индикатором. Есть люди, которые задавали вопрос: «Ой, а у вас там аэропорт есть, значит, можете улететь?» И вообще не понимали того, что могут значить боевые действия. Есть те, кто постоянно спрашивает, как дела у меня, как дела у моей семьи, чем можно помочь. И есть те, кто готов даже приехать на машине забрать мою семью. И такие люди, разговоры с друзьями — единственное, что спасает и не дает мне плакать сутками напролет.

Сегодня утром я в каком-то телеграм-канале увидела маленькое сообщение: «Россия напала на Украину, новости тут». Я подумала, что это злая шутка. Но когда поняла, что это правда, у меня началась истерика. В моей голове это было невозможно. Наверное, я так же себя чувствовала в 2014-м году (при кризисе в Украине в 2013–2014 годах — прим. «Бумаги»), потому что детально помню день, когда украинские истребители летели бомбить аэропорт. Только в этот раз было гораздо больше страха.

Мама с бабушкой решили не уезжать, потому что с учетом событий восьмилетней давности это кажется бессмысленным. Тогда мы уезжали на несколько месяцев, но когда вернулись, ничего не изменилось: я в своей комнате почти не сидела у окна, мало куда ходила. А потом все привыкли, спустя несколько лет пришла полная усталость, потому что жизнь очень сильно усложнилась.

Когда я месяц назад виделись с друзьями в Украине, конечно, среди людей было много агрессии в сторону России. Если посмотреть украинский TikTok, там вообще страх! И даже я со своей любовью к Украине почувствовала угнетение, потому что говорю на русском языке. Но такого никто не ожидал, никто не хочет войны среди обычных людей, хотят просто чтобы Россия отстала от Украины.

Как бы страшно не было это признавать, я привыкла к таким ощущениям, как сейчас, я жила с ними года два. Но сейчас у меня гораздо больше поддержки и как раз эмпатия помогает пережить [происходящее]. Я всё время читаю чат [друзей] «Бумаги». Когда читаю про то, как другие успокаиваются, разговаривают и помогают друг другу, это очень помогает мне не чувствовать себя одинокой и понимать, что я всегда могу попросить о помощи.