«Казалось, я никогда не выучу язык, никогда не адаптируюсь». Три истории подростков, чьи семьи покинули Россию из-за войны

16 лет, переехал с семьей в Тбилиси

— Я переехал в Тбилиси с папой и мачехой 1 июля прошлого года. Это произошло абсолютно спонтанно, меня просто поставили перед фактом, что всё, мы уезжаем. Я не понимал, к чему такая срочность, но согласился.

Мне было грустно уезжать из родного города, к которому я привык, где у меня школа, друзья, знакомства. Я очень хорошо представлял свое будущее в России, хотел учится на психолога в институте имени Герцена. Было обидно отказываться от этих планов. Но потом смирился — против родителей не попрешь.

Новостями я не интересовался, но родители говорили, что у России больше нет будущего, что она совершила роковую ошибку и что нынешние события — это только начало. Они кстати, сразу всё угадали, и что будет падение рубля и, что затем начнется мобилизация.

Сложнее всего было расставаться с друзьями, но мы решили не теряться, созваниваться и вообще поддерживать хорошие отношения на расстоянии. Когда они узнали про мой отъезд, вначале не понимали, говорили, что это глупость, но потом тоже смирились.

Дорога была очень сложной. У папы был запрет на выезд, поэтому он летел самолетом через Беларусь, а мы с мачехой ехали поездом, потому что не могли себе позволить лететь самолетом всей семьей. Было очень много вещей. Мы пытались брать по минимуму, но всё равно получилось пять-шесть больших сумок.

На вокзал приехали за час или за два и всё это время занимались тем, что по очереди переносили эти сумки. На границе столкнулись с другой сложностью: папа с мачехой не женаты и не было понятно, пропустят ли меня с чужим человеком по доверенности. Если бы не пропустили, получилось, что весь этот сложный путь проделан зря. Когда спустя пять часов ожидания мы все-таки прошли границу, почувствовали огромное облегчение.

Жилье нашли в первый же день в центре Тбилиси, и на работу родители устроились тоже довольно быстро: мачеха устроилась уборщицей в большой особняк, который сдавали в аренду, и папу взяли вместе с ней. Через некоторое время отец уволился и пошел работать слесарем, а я 15 сентября пошел в школу.

Мачеха тяжелее всех из нас переносила переезд, паниковала из-за смены обстановки, отсутствия денег. Иногда эта паника доходила до абсурда: например, она могла куда-нибудь уйти или без причины сорваться на меня. Я понимал, с чем это связано, но всё равно было обидно, и я тоже часто уходил гулять, чтобы не участвовать в конфликте. Мы постоянно были на нервах. Сейчас это всё уже в прошлом, теперь у нас всё мирно и гладко.

18 лет, переехал с семьей в Стамбул

— В Санкт-Петербурге я до седьмого класса учился в общеобразовательной гимназии, а затем перешел на семейный формат обучения. Это когда ты обучаешься полностью дома без каких-либо проверок и связи с учителями. Поэтому в том, что касается учебы, отъезд никаких сложностей не создавал. К тому же я не планировал после окончания школы оставаться в России.

Переезд из России обсуждался на протяжении последних нескольких лет и связаны эти обсуждения были с теми процессами, которые происходили в стране. Когда началась война, я понимал, что мы уедем в течение года. Родители боялись за мое будущее: через год мне поступать в университет, а в России совершенно рушится система образования. Я хотел учиться на политолога и мне было крайне важно, чтобы это образование было как можно более европейским. К тому же мы достаточно часто бывали в странах Европы, жили там, и для нас ценность свободы, ценность качества жизни и свобода слова были критически важны.

Переезд дался легко. Мне кажется, это следствие моего возраста и того, что я понимал, что рано или поздно это произойдет. У меня не было закадычных друзей, каких-то сильных социальных связей. Когда началась война, мне было 16 и я был уже готов ехать с чемоданом в Пулково. Сейчас я могу сказать, что переезд в Стамбул был, наверное, самым радостным событием в моей жизни.

В Стамбуле были, конечно, непривычные вещи, например, мы прилетели во время Курбан-байрама и обнаружили, что почти всё в городе закрыто. Непривычны были магазины, которые закрываются в 9 часов, отсутствие сервисов такси. Но для меня главным было ощущение свободы. Несмотря на то, что Турция не идеальная демократия, тут я увидел антивоенные протесты, большое количество бело-сине-белой символики, организации, которые собирают помощь украинцам. В Стамбуле можно ходить на концерты российских оппозиционных исполнителей, на любые выступления и лекции.

Родителям, конечно, переезд дался сложнее. Мне кажется, что дело в возрасте. Им потребовалось больше времени на поиск каких-то привычных вещей, например некоторых российских продуктов, ресторанов с русской кухней или русскоязычных пространств и сервисов. Они чаще вспоминают о России, но о том, чтобы вернуться речи, не идет.

Всеми документами у нас в семье занимаюсь я. Я тот, кто в семь утра спешит в миграционную службу, разговаривает с нотариусом, ходит в банк. Во мне оказалось больше энтузиазма, больше сил и энергии на это. Я знаю английский и могу уже немного говорить по-турецки и понимаю, что если бы родители пошли в банк, например, у них бы это отняло больше времени и сил из-за языкового барьера. Я знаю, что родители посмотрели на меня здесь иными глазами, потому что одно дело в Питере говорить, что я со всем разберусь и мне ничего не страшно, а другое — продемонстрировать это.

15 лет, переехал с семьей в Варшаву

— Я уезжал из России с родителями, братом и сестрой. Родители начали планировать переезд сразу после начала СВО, но до октября мы думали, куда и как лучше поехать.

Лично мне не хотелось уезжать. Я прожил в Петербурге всю свою осознанную жизнь. Но в то же время я понимал, что это необходимо — родители работали в польской компании и из-за санкций им стало невозможно получать зарплату из-за границы. У меня не было выбора, в России мне не с кем было остаться.

В Петербурге у меня были друзья, с которыми не хотелось расставаться, я занимался в музыкальной школе и планировал поступать в музыкальное училище. Меня беспокоило то, что придется учиться в новой школе, на новом языке. Конечно, если бы я мог принимать решение, я бы не поехал.

Мой единственный родственник, оставшийся в России, — это тетя, которая до последнего нас отговаривала. Она говорила, что Европа — это чистое зло, где творится сущий кошмар. Никаких источников информации, кроме телевизора, у нее нет, а по телевизору, конечно, ругают Польшу.

Еще в первые несколько месяцев очень хотелось вернуться, было трудно в школе — я пошел туда через месяц после приезда, когда совсем еще не знал язык. А в польской школе все уроки на польском языке. Только в мае этого года у меня стало немного получаться — сейчас у меня А2. Иногда я делился с родителями тем, что мне трудно и неприятно учиться, но буквально «Мне плохо, заберите меня отсюда» я не говорил. Хотя, конечно, иногда хотелось.

Была тоска по дому, не хватало занятий музыкой, каких-то привычных вещей. Например, я в Санкт-Петербурге часто ходил на хоккей, потому что мы жили рядом со стадионом, а здесь никто хоккеем не интересуется. Родители говорили: «Прорвемся», «Надо подождать, скоро станет легче». Мне не особо в это верилось, мне казалось, что я никогда не выучу этот польский язык, никогда не адаптируюсь, но постепенно действительно стало проще.

Сейчас мне уже не кажется, что я подохну и мне придется здесь гнить до скончания веков. Я отношусь к переезду как к большому опыту, который пригодится мне, если придется куда-то переезжать. Хотя мне всё еще невероятно хочется снова приехать в Россию, хотя бы на лето. Пока это невозможно.

Я всё еще хочу поступить в музыкальное училище, потому что это то, что у меня хорошо получается. Здесь музыкальную школу придется начинать с середины из-за того, что в России я не доучился один год и у меня нет диплома. А здесь программа во многом отличается, даже ноты читаются по-другому, «до» как «де», например. Но я тем не менее не собираюсь сдаваться и решил обустраивать здесь жизнь не заново, но по-новому.