«Если Алексей не испугался, почему мы должны?». Петербургская депутатка — о публичной поддержке Навального и смысле обращений к властям

Полина Сизова
муниципальный депутат МО «Малая Охта»

— Вы подписали открытое письмо в поддержку Алексея Навального. Расскажите зачем?

— С момента возвращения Навального в Россию прошло два года, и всё это время мы наблюдаем, какие ужасные условия у него в тюрьме и как они ухудшаются.

Алексей остается лидером протеста, и путинская власть пытается сделать всё, чтобы он исчез из информационного пространства, чтобы о нем забыли. Чем больше мы привлекаем к этому внимание, тем лучше. Особенно сейчас, когда стало ясно, к чему приводит безнаказанность путинской власти.

Понятно, что есть несколько лидеров разных оппозиционных сил, но Навальный и его Фонд борьбы с коррупцией (суд назвал организацию экстремистской и запретил в России — прим. «Бумаги») были и остаются значительной силой. Мне кажется, большинство оппозиционеров точно поддерживает требование освободить Алексея.

— Вы сказали, чем больше огласка, тем лучше. Думаете, эта методика еще работает?

— За последние месяцы войны публичное пространство сильно изменилось: острые темы меньше обсуждаются из-за страха и усталости общества от страшных новостей. У многих не осталось сил сопереживать. Этому уходу в бессознательность и невосприятию реальности нужно противостоять. Несмотря на то что таких новостей много, каждый раз, когда подобные темы возникают, их нужно обсуждать.

Тема бесчеловечного обращения с Алексеем созвучна общей ситуации в стране: так же, как власть относится к Навальному и остальным заключенным, она относится и к жителям другой страны [Украины]. Я считаю, что это всё взаимосвязано.

— Как вы относитесь к Алексею Навальному? Что вы думаете о его решении вернуться в Россию два года назад?

— С уважением. Я никогда не участвовала в деятельности ФБК, но главное сейчас то, что невиновный человек сидит в тюрьме за свое мнение и за свою [политическую] деятельность. Это первостепенно в случае Навального.

[Возвращение в Россию] — очень сильное решение, и я его безусловно уважаю. Вопрос о том, продолжать ли деятельность за границей или находиться в России под постоянным гнетом и страхом, сложный. На него многие сейчас пытаются найти ответ.

Алексей сделал свой выбор, и он достоин уважения. Но не все готовы на такие жертвы: многие выбирают уехать. Оба этих выбора имеют место — не могу сказать, что какой-то из них лучше или хуже.

Задачей Навального было влиять на политику в России, и, несмотря на то, что он в тюрьме, он решил эту задачу. Сейчас, когда весь мир его поддерживает и пытается обратить внимание на условия его содержания и его деятельность, он сам не сидит сложа руки, создал профсоюз.

Мне кажется, несмотря на ужасную цену, которую заплатил Навальный, он смог сделать больше, чем если бы [уехал и] занимался политикой не в России.

— Насколько, на ваш взгляд, сейчас опасно публично поддерживать Навального?

— Я не опасаюсь санкций за эту поддержку. Невозможно бесконечно всего опасаться. Если Алексей не испугался, то почему мы должны пугаться действий, которые привлекут внимание к происходящему с ним? У меня не стоял такой выбор. Тут всё достаточно очевидно, тут не до сомнений.

Критерии опасности и раньше были туманны, а сейчас совершенно неизвестно, за что можно получить санкции. Это зависит от вещей, на которые мы не можем повлиять: кто-то может оказаться более доступным репрессивной машине, кто-то менее. У нас пока нет ковровых репрессий — это [то, что происходит] выдергивание: кому-то везет, кому-то нет.

— Это не первое открытое письмо, которое вы подписали: таким же образом вы поддержали Софью Сапегу и фигурантов дела «Сети». Как думаете, есть ли смысл и влияние у таких обращений в 2023 году? Рассчитываете ли вы, что это что-то изменит?

— Есть смысл поднимать эти темы. Безразличие общества к происходящему приводит к тем страшным последствиям, с которыми мы столкнулись [в 2022 году]. Нужно обсуждать в обществе такие ситуации, а письма и петиции помогают поднимать тему, чтобы люди больше обращали внимание на то, в какой стране живут.

Иногда что-то меняется. На стопроцентную реакцию не приходится рассчитывать, но надежда каждый раз остается: ты как-то приложишь свои усилия, поставишь подпись — и произойдут изменения. Я каждый раз надеюсь, что хотя бы небольшая подвижка случится.

— Некоторые говорят, что мундепы «хайпят» на таких заявлениях, так как подобные вопросы не входят в зону их ответственности. Что вы можете на это ответить?

— В зону ответственности мундепов входит мало, и большинство писем, которые мы подписываем, находятся вне нее. Но мне кажутся важными такие письма.

Иногда люди, которые не поддерживают Путина, могут чувствовать себя в вакууме, а эти обращения показывают, что вокруг них есть единомышленники — даже среди официальных лиц в этой системе: например, среди депутатов.

Важно, что человек, который имеет официальный статус, высказывается иначе и не поет в общем хоре поддержки Путина. Когда человек, совсем далекий от политики, сталкивается с подобными обращениями, его это может сильно заинтересовать, потому что «депутат, который выступает против Путина» звучит как оксюморон.

— Не опасаетесь ли вы подписывать подобные заявления, оставаясь в России?

— Опасаюсь, к сожалению. Я в целом опасаюсь оставаться в России, даже не подписывая подобные заявления. Страна ведет войну абсолютно бесчеловечными методами. Я полагаю, что эти же методы могут применить и ко мне.

За подобные обращения моих коллег по муниципальному совету уже наказывают: например, Веру Морозову оштрафовали за антивоенный пост во «ВКонтакте», Василия Кунина пытаются как-то более серьезно преследовать. Поэтому я вижу, что такие вещи могут иметь последствия.

Иногда мне кажется, что [репрессии против оппозиционеров] — это просто вопрос времени. В начале войны все высказывались относительно свободно, а теперь появляется всё больше репрессивных законов: например, об «ЛГБТ-пропаганде» или поправки о «фейках». Из публичного обсуждения изымают темы, и неизвестно, какая из них станет следующей.

Сейчас есть возможность говорить, но пространство диалога постепенно сужается, и я не знаю, каким оно будет в 2023 году.

— Заметили ли вы изменения в своей работе за последний год? Что это за изменения и с чем вы их связываете?

— Главное — изменение атмосферы в муниципальном совете. У нас не было открытого противостояния с фракцией «Единая Россия» — мы сходились по основным вопросам: например, бюджета и каким-то инициативам.

Сейчас стало невозможно уйти от темы войны, она так или иначе звучит на каждом заседании от кого-то из депутатов. Тяжело видеть от «Единой России» поддержку происходящего. Стало тяжелее вести диалог. Часто бывает, что обсуждение вопроса, не связанного с войной, выходит на эту тему.

— Как много вы общаетесь с жителями округа? Как много из них поддерживают вашу позицию? Менялись ли чьи-то взгляды на войну в течение года?

— Моя позиция и позиция моих коллег была очевидна. Во время нашей избирательной кампании мы заявляли, что не поддерживаем ни Путина, ни аннексию Крыма. Я надеюсь, что люди, которые за нас голосовали, тоже последовательны в своих убеждениях.

Часто в общении люди избегают этой темы и стараются сосредоточиться на чем-то другом.

Хотелось бы, чтобы кто-то менял свою точку зрения в сторону прекращения поддержки войны. Я заметила, что среди моих коллег по муниципальному совету бравурная и активная поддержка войны сменилась на молчаливую. Но что там происходит в голове у человека — непонятно. Но теперь заметно, что некоторые ведут себя сдержаннее.

— Заметили ли вы как муниципальный депутат усиление давления на вас и ваших коллег? В чем оно выражается?

— В плане работы совета [давления] нет. Но на тех, у кого есть четкая антивоенная позиция, давление есть. Это выражается не в прямых угрозах, а в намеках в разговорах. Раньше у нас были разные взгляды, например, на «обнуление Путина», и у наших коллег из фракции «Единой России» не было никаких рычагов давления на нас. Теперь они чувствуют, что эти рычаги есть, — и это заметно.

— А в чем выражаются намеки?

— Например, когда идет разговор о том, кто сможет, а кто не сможет прийти на заседание совета, и поднимается тема слухов о конфискации имущества уехавших, которые за границей написали что-то не то. И в муниципальном совете делятся такими слухами.

Я не слышала прямых угроз или чего-то такого. У нас были в совете рабочие отношения — они отчасти сохранились. При этом — хотя, может, это я слишком чувствительно к этому отношусь — атмосфера в совете поменялась.

— Планируете ли вы покинуть Россию?

— Я рассматриваю такую возможность, да.

— Почему?

— Ситуация в стране мне очень не нравится. Это несовместимо с тем, чтобы продолжать тут находиться. До 24 февраля тут можно было придумать какой-то план, а сейчас уже нет.

У меня также есть муж, я не хотела бы отправлять его на фронт. И я не хочу, чтобы мой сын пошел в школу и слушал «Разговоры о важном». Поэтому я думаю, что будет лучше уехать. Но пока не решаюсь, тяну время. В некоторых муниципальных советах есть возможность дистанционного участия в заседаниях, но у нас нет.