Почему десятки тысяч россиян вышли 23 января на несогласованные митинги, чем настроения и действия протестующих отличались от предыдущих лет, как на произошедшее реагируют власти и каких последствий ждать в общественно-политической жизни страны?
«Бумага» собрала мнения политологов об одной из самых масштабных акций за последние годы.
Владимир Гельман
политолог, профессор Европейского университета в Петербурге и Университета Хельсинки (интервью «Бумаге»)
— Это были достаточно масштабные митинги. Те количественные оценки, которые мне попадались, явно неполные, но кажется, что в стране прошла наиболее крупная волна мобилизации [оппозиционно настроенных граждан] после протестов 2011–2012 годов. Причем 23 января протесты охватили не только и не столько Москву и Петербург, сколько города России, где ранее заметных митингов не было. Расширение географии — налицо.
Отличалась и повестка: это был протест не против конкретных шагов вроде повышения пенсионного возраста, а против лично главы государства. Эта повестка была задана не столько задержанием Алексея Навального, сколько фильмом о «путинском дворце», который привлек огромное внимание публики (85 миллионов просмотров, 4 миллиона лайков за пять дней — прим. «Бумаги»). Стилистически настроения протестующих, насколько я могу судить, были вполне жесткими.
Так как акции не были согласованы с властями, теоретически любые участники могли оказаться жертвами преследований (чаще административных, чем уголовных). Это тоже важное отличие: одно дело, когда люди выходят на санкционированную акцию, после которой точно уйдут домой, другое — когда люди знают, что им может достаться по полной программе. Это лишний раз говорит о том, что у вышедших людей было серьезное намерение продемонстрировать свое несогласие.
Будут ли следующие акции такими же массовыми, сказать нельзя, много неизвестных величин. Я думаю, это будет зависеть от дальнейших действий властей по отношению к Навальному и протестам, а также от действий тех, кто эти митинги инициировал. Я совсем не исключаю, что будут еще расследования (журналист Христо Грозев, готовивший расследование об отравлении Навального, говорил, что собирается опубликовать новое расследование о сотрудниках ФСБ — прим. «Бумаги»).
Вероятно, будут уголовные дела в отношении протестующих, как в 2012 году. Здесь такая логика: прежние репрессии достигли целей, после них волна протестов спала. И хотя не факт, что она спала из-за репрессий, тем не менее сигнал властями получен: нужно не только наказать тех, кто попался под руку, но и дать сигнал тем, кто еще только может принять участие в протестах.
При этом после митингов 23 января можно сказать, что власти были не очень склонны использовать жесткие методы противодействия. Это может объясняться тем, что в преддверии избирательных кампаний Кремлю невыгодно нагнетать негатив. Кроме того, они пытаются «играть на понижение», всячески демонстрировать, что эти акции не очень многочисленные и что всё под контролем, а какие-то столкновения — отдельные эксцессы: та же история, когда перед женщиной в Петербурге попытались загладить вину. Будет ли эта линия продолжена — покажут следующие акции и их численность.
Аргументы, которые сейчас используют власти, стремятся переключить внимание и сменить повестку. Фокус негатива связан с Путиным, а в ответ — «вы сами виноваты» (тезисы о том, что «нужно заняться собой», появились в том числе у некоторых российских блогеров — прим. «Бумаги»). Есть стремление отчасти дискредитировать протестующих. «Детская тема» (утверждения, что на митинги привлекали детей — прим. «Бумаги») — из того же ряда, мы видели, что доля несовершеннолетних среди протестующих была очень небольшой.
Чем обернутся эти акции — пока никто сказать не сможет. Чаще всего протесты приводят к серьезным политическим изменениям не одномоментно. Во многих авторитарных режимах потребовались долгие годы, чтобы протесты повлекли за собой смену режима. Этот процесс включает в себя несколько «раундов».
Первый, или нулевой, «раунд» протестов в России был в 2011–2012 годах, когда власти были вынуждены пойти на некоторые изменения: в частности, вернули выборы глав исполнительной власти регионов (начиная с 2005 года их фактически назначали). Конечно, эти выборы не свободные, но тем не менее иногда недовольные избиратели могут проголосовать против прокремлевских кандидатов. Тогда же были изменены правила регистрации политических партий. Небольшая либерализация произошла.
В разных странах перемены происходят по-разному: где-то публично объявляют, что уступки происходят из-за протестов, где-то нет. В России для властей важен вопрос не только о том, что произойдет прямо сейчас, а о том, что будет в преддверии назначенных на осень выборов. Вполне возможно, что власти рассчитывают, что негатив через полгода будет уже отыгран и всё вернется к приемлемым для них показателям.
Александр Конфисахор
доцент кафедры политической психологии СПбГУ (интервью «Бумаге»)
— 23 января не оправдались предсказания властей о том, что на митинги выйдут дети, которых якобы будут использовать в пользу Алексея Навального. По моей оценке, на акцию в Петербурге вышли достаточно взрослые люди — 25–30 лет.
Одно из новшеств этой акции — антипрезидентские лозунги, которые уже не скрывают. Если раньше об этом говорили аккуратно, то сейчас люди в открытую требовали отставки Владимира Путина. При этом стоит сказать, что сама акция проходила в основном мирно.
Задержание Навального стало триггером для протестов, но многие вышли, потому что «накипело». Почему-то принято считать, что люди смотрят телевизор и действительно поддерживают ведущих, разделяют их точку зрения. Но на самом деле люди живут в реальном мире и понимают сложившуюся ситуацию, так что «Дворец Путина» — вероятно, самое популярное кино последних лет — тоже подстегнул. Если Навальный рассчитывал, что так будет, то он великолепно подгадал время и формат выхода этого фильма.
Будут ли следующие акции такими же массовыми — зависит от действий властей. Понятно, что будут возбуждать уголовные дела, использоваться новые законы. Но некоторые люди уже понимают, что можно не бояться.
Появление видео, где ОМОН смеется над протестующими, — следствие того, что у силовиков нервы тоже на пределе из-за общественного резонанса. В их представлении своими действиями на митингах они поддерживают общественный порядок, причем не боясь за свою безопасность: своих ведь не сдают. Судя по имеющейся информации, власть одобряет действия силовиков, в том числе жесткие задержания. Это укладывается в логику: задерживайте жестко, чтобы было неповадно.
Я не думаю, что будет возбуждено уголовное дело против полицейского, пнувшего женщину ногой в живот. В лучшем случае нам расскажут, что ему объявили выговор или освободили от служебных обязанностей. Если ударившего отдадут под суд, то в следующий раз остальные силовики подумают, как разгонять и разгонять ли вообще.
Ничего нового в плане освещения акций со стороны провластных СМИ не придумано: мол, [сторонники Навального] — это кучка отщепенцев, которым Госдеп заплатил деньги, они стремятся разрушить нашу страну и уничтожить наши скрепы. Чтобы придумать что-то новое и выйти из подобного тренда, пропагандистам просто не хватает знаний и новых идей.
Такие посылы обращены к людям старшего поколения, которые сейчас являются опорой для действующей власти. Для многих людей того века любые протестующие против власти — по определению враги. Сейчас это задел на выборы осенью 2021 года: якобы протестующие пытались предать Россию, разворовать и так далее, но власти позволили остаться в том же статусе.
Массовые противостояния были и раньше, но тогда в основном люди видели власть слабой. Сейчас власть всеми возможными способами демонстрирует, что у нее много ресурсов и она не побоится их использовать. Может быть пройдет пара таких митингов, но, скорее всего, это быстро сойдет на нет. Мы, в отличие от Беларуси, очень большая страна, где Дальний Восток не ассоциирует себя с Москвой или Петербургом, а люди лишены чувства общности.
Если власть отпустит Навального, то это порушит всю ее логику последних лет (нас не запугать, мы не подчиняемся и не боимся). Может быть, большого срока ему не дадут. Но, если его отпустят, люди поймут, что они — сила, а это недопустимо.
Юлия Милешкина
политтехнолог, член Российской ассоциации политических консультантов (интервью «Бумаге»)
— Митинги прошли шумно, задорно, со снежками. Я бы сказала, в стиле народных гуляний. Но с элементами силового воздействия со стороны правоохранительных органов.
Вышла существенная доля людей, многие — не из-за декларируемой причины, то есть Навального. Причин несколько. Одна из главных — будем честно говорить — то, что люди соскучились по массовым мероприятиям из-за карантина, а тут подвернулся хороший повод. Вторая: когда на выборах не дают сказать слово против, единственный шанс — улица.
Третья причина — острая потребность социальной справедливости. Она была раскачана, во-первых, фильмом про дворец в Геленджике (кому бы он ни принадлежал), во-вторых, явной ложью, недоговариванием СМИ по федеральным каналам про прилет Алексея Навального и планирующиеся акции. У людей появилось жесткое несоответствие в головах: все знают, что прилетает известный оппозиционер и что будут акции, а по телевизору всё замалчивается. Власть, взявшая опекающую функцию, модифицирует некоторые факты, а большую часть замалчивает. Люди же видят эти факты в интернете, где власть еще не научилась работать так, чтобы им верили.
При всём этом власть ждала и готовилась к несанкционированным митингам. Использовались достаточно мягкие методы, на это было опять несколько причин: основная — что при задержании Навального в аэропорту силовой блок явно победил внутриполитический (традиционно более мягкий и искусный в настроениях), и нужно было что-то сделать в преддверии выборов. Помимо этого, в соцсетях, в частности TikTok, произошла радикализация протеста, и нужно было снизить градус. Конечно, при желании можно было гораздо больше людей упаковать (по подсчетам «ОВД-Инфо», в России 23 января задержали 3711 человек, в том числе 195 несовершеннолетних и 43 журналиста — прим. «Бумаги»).
Я считаю слова пресс-секретаря президента Дмитрия Пескова о том, что на улицы вышло «мало людей», некорректными. Это такая ироничная позиция «сверху»: мол, за Путина голосует гораздо больше. Эти протесты гораздо глубже и больше, чем мы пытаемся об этом говорить. Пойти голосовать за Путина на выборы — проще (особенно когда тебя по месту работы агитируют), чем выйти на несанкционированный протест.
В 2012 году массовые протесты привели к некой либерализации: разрешили больше партий, вернули губернаторские выборы в том или ином виде. С точки зрения политтехнолога это позитивный результат: когда человека выбирают даже на бесконкурентной площадке, он вынужден хоть как-то прислушиваться, а если его назначают — нет. В 2017–2018-м тоже были митинги, но существенного результата они, кажется, не принесли, на мой взгляд, всё стало жестче с точки зрения избирательного законодательства и оппозиционной активности.
Протесты, конечно, влияют на рейтинги «Единой России». Власти это видят, но их решений мы не знаем: вроде бы были смягчены действия силовиков. Но итогом будет то, что произойдет дальше с задержанными и что произойдет с Алексеем Навальным. Это, соответственно, приведет к изменениям протестной активности и экономической ситуации в целом.
Екатерина Шульман
политолог, публицист (цитата по ютьюбу и The Bell)
— Есть распространенная иллюзия, что воображаемая «школота» выходит на митинги. На самом деле, когда проходят опросы, то выясняется, что демографический состав — такой же, как у общества в целом, но немного помоложе. Потому что прогулки на свежем воздухе — скорее, занятие для молодых, чем для пожилых. <…>
Имея уже богатый опыт хождения на митинги, могу сказать вещь, которая не сразу приходит в голову тем, кто идет впервые или собирается. Главная беда массового мероприятия состоит в том, что на нем нечего делать. Они пришли, встали, стоят — и что? Они делают селфи, публикуют их, постоят и озираются друг на друга.
Происходит это по следующей причине: у нас нельзя согласовать никакое массовое мероприятие нормально. В условиях, когда мероприятие согласуется или когда нужно просто заявительным порядком оповестить, что собираешься куда-то прийти, бывает два типа мероприятий: марши и митинги. В митинге занятие состоит в том, что люди группируются вокруг сцены, где кто-то выступает. После этого в правильно организованном митинге принимается резолюция — это организационный финал. Во время марша можно нести флаги, растяжки, транспаранты, петь песни, бить в барабаны. У нас это не работает. <…> Главный энтертеймент — все ждут, когда разгоняющие начнут кого-то хватать и люди начнут от них убегать. Это дает некий сюжет.
Всё это, конечно, некая перверсия, и лечится она достаточно просто: отменить бессмысленный порядок согласований, который создает только ненужные жертвы и работу правоохранительных органов, и разрешить устанавливать сцену, звуковое оборудование — и пусть люди упражняют свои риторические способности, обращаясь к ликующей толпе. <…>
Мне показалось, что в 2019 году агрессия ОМОНа и Росгвардии по отношению к протестующим была гораздо ощутимее, а задержания были более массовыми и злобными. Сейчас — странным образом — в новостях чаще встречается, что пострадали сотрудники ОМОНа, чем протестующие. Раньше не было случаев, чтобы митингующие пытались разбить стекла в машинах, — это совсем нехарактерное поведение для наших протестующих. <…>
Коллеги-социологи опрашивали протестующих, чтобы понять, кто сегодня вышел на улицы. По самым первым данным, крайне высок (до 42 %) процент тех, кто пришел на митинг впервые. В 2019 году также было много тех, кто вышел протестовать первый раз, а сейчас появилось еще больше новых людей. И вопрос, на который предстоит еще получить ответ: «Кто именно стал выходить на акции и могли ли именно эти люди привнести свои представления о том, как надо себя вести на митинге?» <…>
Сейчас и завтра [в воскресенье и понедельник] будет собираться множество совещаний в куче разных мест и приниматься решения, которые потом не будут выполнены (это тоже бывает с совещаниями). В общем, будут думать, насколько выбранная тактика себя оправдала: нужно было мягче, жестче, правильно ли себя провело ГУВД, нужно было ли больше Росгвардии.
Я на это хочу сказать то, что собиралась гордо произнести в своем докладе о законодательстве о массовых мероприятиях в СПЧ: Росгвардию нельзя пускать на улицы мирных городов. Пусть они стоят в оцеплении вокруг пожара или дома, где взорвался газ. Они не умеют ходить по улицам и не умеют никого задерживать. Эти волнующие кадры, где пинают женщину в живот, — это их художество. Второй оперблок, [работающий на митингах], ведет себя гораздо адекватнее.
Только кажется, что задержания — превентивная процедура: схватил и потащил. На самом деле это целый комплекс правовых отношений. Сотрудники полиции хотя бы когда-то учились чему-нибудь. Росгвардия — это в том числе срочники, которые вообще ничего не понимают: не потому, что особо плохие, а потому, что им никто ничего не рассказывал. Поэтому в большом городе, населенном разнообразными людьми, по улицам которого ходят протестующие и непротестующие, нельзя их выпускать.
Каковы бы ни были краткосрочные и долгосрочные итоги этого мероприятия, можно поздравить всех с наступившим сезоном, предвыборным сезоном. И вообще, 21-й год уже настал и точно отличается от 20-го.
Михаил Виноградов
политолог, регионовед, президент фонда «Петербургская политика» (цитата по фейсбуку)
— Самое рациональное сегодня для административной вертикали — забыть про ивенты 23 января и жить как жили. События закончились плюс-минус ничьей, ничего принципиально в протестах не перещелкнуло, уровень публичного проявления негатива в отношении первых лиц соизмерим с прошлыми разами.
Самое логичное — не создавать дальше повестку, вызывающую антивластную мобилизацию. Не подставляться без нужды. Но это маловероятно. Всем пока хочется и дальше обсуждать протесты. Одним — показывать, как все неправильно себя вели раньше и тем самым породили протесты. Другим — как все неправильно профилактировали акцию. Третьим — про Байдена и переводы с английского. Четвертым — про внутренних врагов, сливших информацию в фильм.
Главный стресс последних дней — не в встряске общества. Оно пообсуждает и если не забудет, то легко переключится. Стресс — именно в том, что создается новая повестка для «верхов» — вкусная, яркая, насыщенная. Увлечься ей куда соблазнительнее, чем забыть или вовремя остановиться.
Аббас Галямов
политолог (цитата по VTimes)
— Вчера экспертов активно спрашивали о том, вышли ли люди протестовать «против Путина» или они пришли поддержать Навального. Вопрос этот — прежде действительно актуальный — в последнее время начал терять смысл. Первое становится сейчас синонимом второго. Стараниями властей Навальный уверенно превращается в этакого «антипутина». Число людей, которые одновременно выступают против обоих, зримо уменьшается. Всё дрейфует в сторону простой дихотомии: если ты не одобряешь действия Путина — ты автоматически переходишь в ряды сторонников Навального.
Причин у такой поляризации есть как минимум три. Во-первых, ни один оппозиционер не может не понимать, что перехват инициативы из рук Кремля — заслуга исключительно «берлинского пациента». Сначала скандальное расследование с последующим звонком своему отравителю, поставившее режим в положение оправдывающегося. Затем героическое возвращение вопреки предупреждениям властей, заставившее их перекрывать шоссе и разворачивать самолеты. Ну и в качестве вишенки на торте — фильм о дворце, демонстративно выпущенный не из «прекрасного далека», из Германии, а из «путинских застенков».
Навальный играет первым номером, постоянно меняя направление удара и заставляя власть неуклюже отмахиваться. Именно Навальный заставил режим уйти в глухую оборону. Такие вещи и оппозицию вдохновляют, и колеблющихся на ее сторону склоняют.
«Бумага» публиковала репортаж с митинга 23 января в Петербурге. Вот какой была самая массовая акция последних лет — за Навального и против Путина. Смотрите также фоторепортаж с митинга.
Читайте мнения политологов о том, как поправки в Конституцию изменят российскую политику и законодательство.
Фото на обложке: Егор Цветков / «Бумага»
