К годовщине победы в Великой Отечественной войне совместно с видеоархивом «Блокада.Голоса» «Бумага» публикует монологи ленинградцев, живших и работавших в городе во время осады.
Как студенты строили противотанковые рвы, чем на Дороге жизни занимался девичий взвод и как воссоединившаяся после войны ленинградская семья кормила пленного немца — в воспоминаниях Зои Трофимовны Зиновьевой, участницы оборонных работ, бригадира женщин-грузчиков на Дороге жизни, которой к началу блокады было 20 лет.
— Нас было девять детей. Отец работал мастером на железной дороге, мама занималась домашним хозяйством. В 1939 году я закончила десять классов и поступила в Институт советской торговли.
В первые дни войны нас вызвали в институт и вместо сдачи последнего экзамена, политэкономии, выдали лопаты, кирки, ломы, посадили в электричку и отправили — куда, не сказали. Потом оказалось, что мы под Кингисеппом.
Жили мы в лесу, в шалашах — недели две, наверное. Работали только ночью. Строили противотанковые рвы. Днем нельзя было: нас расстреливали с вражеских самолетов. Зато летом, в белые ночи, светло. И вот мы ночью работали, а днем отдыхали.
В один такой день мы с подружкой пошли прогуляться по лесу — земляника поспела. И наткнулись на наших танкистов! Те спросили, откуда мы, и говорят: «Передайте преподавателю — скоро будет большой бой. Лучше вам отсюда уйти». Ну, попрощались, назначили свидание «в шесть часов вечера после войны» на углу Гоголя и Невского — вот молодежь ветреная! — и отправились к своим.
А преподавательница нас отчитала: мол, не распространяйте ложные слухи. С тем и пошли мы к себе в шалаш. Уснули. Просыпаемся — вся земля дрожит, снаряды летят, пули свистят. Мы давай заглядывать во все шалаши — а никого нет! Все уже убежали. Мы так крепко спали, что в результате остались одни.
Подружка в слезы… К счастью, я знала, где дорога. Вышли, и оказалось, что отступают наши войска. Мы стали просить, чтобы нас взяли в какую-нибудь машину. Остановилась только последняя. Дальше вся дорога была забита людьми: военные отступают, беженцы идут — старики, дети, ведут скот. Со слезами просятся, чтобы их взяли, но брать уже некуда.
Затем ехали на товарной платформе. Головы прикрывали лопатами — боялись трассирующих пуль. Довезли нас до Гатчины, там мы пересели на электричку и приехали на Московский вокзал. Оттуда мне еще нужно было попасть в Рыбацкое, где мы жили. Маме я не стала ничего рассказывать.
8 сентября, помню, над Рыбацким вдруг разнесся какой-то невероятно мощный гул. И стало темно. Хотя погода солнечная, хорошая была. Оказалось, что на город идет громадное полчище самолетов. И не просто низко идут, а ревут, потому что перегружены. Уходят на город — и там начинается: ух, ух! И сразу — столбы пыли и обломков от взрывов. И пожары. Горит город, сердце сжимается — и не знаешь, что делать.
Началась эвакуация. Институт мой практически в полном составе уехал. Но я решила, что никуда не поеду. Пошла в военкомат, и отправили меня в военно-восстановительные войска. Так что все блокадные зимы я провела на Дороге жизни. Какую работу давали нашему девичьему взводу, ту мы и выполняли.
Одеты были как положено: сапоги, шинель, ватник. Размещались в Кобоне, в землянке — спали на соломе. Еды, конечно, не хватало. Питались капустой, хлеб нам привозили, кашу в котелке. Правда, давали боевые 100 граммов. Точнее, на всех нас, девчонок, на неделю — пол-литра. Ну, мы эти пол-литра быстро очень определяли — на продукты меняли или, если была возможность, покупали обмотки, из которых шили себе белье, бюстгальтеры. С обмундированием нам их не давали — а мы уже были вполне оформившиеся. Вот и шили сами.
Постоянно хотелось есть и спать. Помню, я однажды стоя уснула. Отдыхать было некогда. Снег разгребали, шпалы перекладывали. Потом, когда блокаду прорвали, под обстрелами строили железную дорогу.
Нас поставили работать на погрузку. Пришел большой состав — его называли «вертушкой», потому что он ходил туда-сюда. И нам нужно было загрузить его шпалами. А они все в снегу, обледенели. Причем подали не просто платформы, а вагоны, в которые эти шпалы надо было втолкнуть и там распределить.
Смотрю, а у меня в отряде бойцы совсем обессилели — еле на ногах держатся. Осталась только я и еще одна женщина постарше. Я даже заплакала у этого вагона: совсем растерялась. И стала звать: «Мама, милая, помоги мне. Боже, вразуми, как мне поступить».
И что вы думаете? Пришла мысль! Зачем нам таскать эти шпалы-то? Надо найти круглые полена и закатывать шпалы внутрь! «Девочки, — говорю, — теперь у нас эти шпалы сами пойдут, вы только толкайте». В общем, к шести утра мы «вертушку» загрузили. Машинист, отъезжая, дал прощальный гудок. Этим гудком он нам сказал спасибо.
В самом конце войны моя мама вернулась из эвакуации и я приехала к ней. Тогда же прибыл на побывку брат, он на Северном флоте служил, командовал подводной лодкой.
Я пошла за водой на колонку. И ко мне подошел немец, военнопленный, они проживали рядом в бараках. Предложил мне детскую машинку для киндера — сам сделал, хотел обменять на хлеб. Я немного в институте немецкий учила и отвечаю ему:
— Киндера у меня нет, но за хлебом сейчас схожу домой и принесу.
А у мамы хоть и скудный, но всё же обед был приготовлен — сына и дочку встретить. И вот брат мне говорит:
— Приводи этого солдата сюда, накормим его.
Я — к немцу. Видимо, его отпускали: знали, что не сбежит. Впрочем, это дело не наше… Пригласила я его, разговорились. Я ведь девушка молодая, интересная, да и ему всего 18, как он сказал. Не успел попасть на фронт, как взяли в плен.
И вот он входит в дом, видит моего брата с морскими погонами — и назад! Испугался, видно. А брат вскочил, похлопал его по плечу:
— Мы с тобой уже отвоевали. Садись и ешь.
Посадили его за стол. Он рассказал, что сам родом из-под Дрездена, что воевать не хотел. Всё время думает о мутер и мечтает вернуться домой.
Ну а мы ему на это: не горюй, мол, скоро война кончится — будешь дома, увидишь свою мутер. Мы сами, вон, только встретились — брат первый раз за четыре года домой попал. И ты вернешься.
«Люди ходили собирать горько-сладкую землю с расплавленным сахаром»: шесть историй ленинградцев, переживших блокаду
paperpaper.ru
К годовщине победы в Великой Отечественной войне совместно с видеоархивом «Блокада.Голоса» «Бумага» публикует монологи ленинградцев, живших и работавших в городе во время осады.
Воспоминания жителей блокадного Ленинграда хранятся в видеоархиве «Блокада.Голоса»
