Paper Kartuli познакомилась с музыковедкой Христиной Джишкариани. Она родилась в России, но в детстве подолгу жила в Грузии и даже выучила мегрельский язык. Христина рассказала о планах создать в Грузии музыкальный фестиваль, грузинском рэпе и самом трагичном, по ее мнению, доме в Тбилиси.
Кто вы?
— Меня зовут Христина Джишкариани. Я музыковедка. Мои родители грузины: мама беженка из Сухуми, а папа — из Мегрелии.
Папа приехал в Россию учиться в начале 80-х и остался. Мы жили в Иванове, но ежегодно приезжали в Грузию. Оставались здесь на всё лето или зиму, чтобы не потерять связь с родственниками. Благодаря этому я, например, знаю и грузинский, и мегрельский.
Я проводила время [в Грузии] с бабушками и дедушками, которым было важно привить нам с братом мегрельский язык. Он сильно отличается от грузинского. Казалось бы одинаковые слова настолько по-другому произносятся, что на слух сложно понять, о чем речь.
[Из-за этого] я иногда чувствую себя архаичным человеком: знаю грузинский, на котором говорит не так много людей в мире, а еще и мегрельский, который вообще почти никто не знает.
В 2022-м я закончила Московскую консерваторию. Еще до войны у меня был план пожить в Грузии, чтобы впитать здешний ритм жизни, понаблюдать, как тут развивается арт-комьюнити.
У меня в Тбилиси были друзья и родственники и до переезда, а с тех пор, как я тут поселилась, их стало еще больше. Тут невероятно классные талантливые и креативные люди всех возрастов: у них есть понимание гражданского общества, того, что им нужно от правительства и что находится в поле их интересов, против чего они выступают. Мне кажется, всё это присутствует и в культурной жизни: тут нет распространенного мнения, что культура вне политики.
Многие этнические грузины, которые выросли в России, говорят, что чувствуют себя [в Грузии], как свой среди чужих и чужой среди своих, — но у меня такого нет.
В России я чувствую себя частью российского общества, а здесь — [частью] грузинского, во мне это всё нормально уживается. Я четко понимаю свою гражданскую ответственность и как грузинка, и как россиянка.
Сейчас я собираю команду местных музыкантов и специалистов, чтобы создать нечто вроде фестиваля. Это будет мой первый личный проект. Мы хотим запустить серию концертов и паблик-токов. В разработке концепция первых мероприятий, которые связаны с современной музыкой и музыкой XX века.
Первые мероприятия мы хотим провести в середине августа, а потом сделать их систематическими и в дальнейшем приглашать музыкантов, композиторов и спикеров из-за рубежа, в том числе из кавказских стран, чтобы и внутри региона наладить коммуникацию в сфере музыки.
Из-за моей фамилии [в музыкальном комьюнити] меня спрашивают, не родственница ли я музыканта и писателя Зураба Джишкариани. Он один из создателей рэп-проекта KayaKata с очень интересными звучанием, где сочетаются разные музыкальные слои, а в текстах грузинский перемешан английским. Они, по сути, пересмотрели рэп в контексте грузинской культуры, не копируя звучание 90-х США. Но он просто мой однофамилец.
С местными музыкантами я знакомлюсь обычно в барах. С одним моим хорошим другом, который делал тут фестиваль современной музыки до пандемии и привозил Бьорк, мы просто разговорились на общие темы. Оказалось, он тоже любит академическую музыку и разбирается в ней, чуть ли не наизусть поет мне фрагменты из вагнеровских опер.
Где в Тбилиси слушать классическую музыку?
— В Грузии есть проблема с пиаром мероприятий: часто не бывает афиш, информации. Из-за этого многие мероприятия проходят незаметно. При этом тут бывает много проектов в коллаборации с европейскими музыкантами. Зимой вместе с оркестром Монте-Карло здесь ставили «Богему» Пуччини. Пели в основном студенты и стажеры Тбилисской консерватории.
Лично я хожу:
- в консерваторию;
- концертный зал на Меликишвили;
- Музыкальный центр им. Джансуга Кахидзе;
- пространство Haraki на Меликишвили, где можно послушать камерно-инструментальную музыку в неклассической обстановке.
Где мы?
— Так уж совпало, что я живу на классной улице прямо за парламентом. Во время массовых митингов в марте я приглашала друзей к себе пить чай, а потом мы возвращались на акции. Тогда я осознала, что живу в максимально историческом месте.
После оккупации Грузии Красной армией это была то улица Троцкого, то улица Дзержинского. Но в 90-е она стала улицей Павла Ингороква — это мощнейший литературовед Грузии, труды которого переведены на европейские языки. Я горжусь, что живу на этой улице.
На улице Ингороква селилась богема: мыслители, писатели, музыканты. Насколько я знаю, ее называли маленьким Парижем. Тут очень много мемориальных досок. Например, на этой улице жил [композитор Микаэл] Таривердиев. Сейчас тут находятся галереи современного искусства, одна из них — Artbeat.
Расскажу о двух домах. На Ингороква, 6 находится дом, построенный еще в дореволюционные времена армянским купцом, — он считается проклятым. На нем очень странный орнамент из шести человеческих лиц с рожками — многие думают, что это дьявол.
Есть легенда, что в этом доме повесилась девочка, которой было 6 лет. Но жители, которые тут живут всю жизнь, уверены, что это просто сказки и легенды. А на орнаменте изображен не дьявол, а фавн. Просто долгое время этот дом был заброшен, поэтому и оброс легендами.
Второй дом находится на Ингороква, 22. С 1921-го года там находилась ВЧК (Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем — прим. Paper Kartuli). 30 июля, в День памяти жертв сталинских репрессий, там собираются люди и читают списки репрессированных людей.
Наверное, это самый трагичный дом во всём Тбилиси. Тут выносили приговоры, и тут же расстреливали людей. Отсюда шли доносы на писателей, поэтов.
Дальше на улице Мачабели есть Дом писателей, и связь между ними очень тесная. Летом 1937 года писатель Паоло Иашвили застрелился там во время собрания в Союзе писателей Грузии.Так он выразил протест от имени людей, ставших жертвами репрессий.
Сейчас тут просто жилой дом. Но мне кажется, что это место сталинских репрессий и коллективной памяти, которая не должна стираться.
Как вы?
— Мне кажется, это не тот вопрос, который надо задавать мне. Не мою страну сейчас бомбят, и не я уехала из своего родного дома, которого больше нет.
Мне неудобно говорить про свое плохое ментальное состояние. Оно, конечно, не очень — просто потому, что на нас накладывается многослойный и сложный нарратив, плюс личные кризисы. Всё это превращается в какую-то кашу: старые механизмы защиты не работают и нужно искать новые инструменты, которые позволят работать, помогать, не терять эмпатию.
Сейчас надо пытаться внести свою лепту в протестные движения, вносить свой вклад в помощь беженцам.
В этом плане грузины очень сплоченные. Несмотря на нашу замедленность в жизни, в такие моменты мы способны объединиться и выйти. Нам не нужен лидер, чтобы собраться на митинги. Как показал март, люди вышли за свои права и интересы, а не интересы партии и одного человека.
