В Петербурге всплеск детских пневмоний. Насколько это опасно, какие бактерии и вирусы нам угрожают в ближайшем будущем и как от них защититься

Врачи говорят, что инфекционные отделения детских больниц в Петербурге переполнены — из-за необычного подъема микоплазменной инфекции, которая вызывает у детей пневмонии. Ранее о такой же вспышке сообщили в Китае и Индонезии.

Микоплазма — это бактерия, и излечимость этой болезни зависит от эффективности антибиотиков, которая неуклонно падает по всему миру. В результате ранее излечимые болезни могут становиться смертельными.

«Бумага» узнала у научного журналиста Ирины Якутенко, насколько тревожна ситуация в Петербурге, грозит ли миру новая пандемия из-за устойчивости бактерий к антибиотикам и почему важно делать прививки от детских инфекций.

Ирина Якутенко

биолог и научный журналист

Чем вызвана вспышка микоплазменной инфекции в Петербурге и почему она похожа на ситуацию в Китае

— Врачи городских детских больниц говорят, что в городе резкий подъем микоплазменной инфекции. Насколько она опасна?

— Микоплазма — это один из патогенов, вызывающих сезонные респираторные инфекции, которые в народе называют простудами. Но в отличие от других патогенов из этой группы, микоплазма — не вирус, а бактерия. У взрослых симптомы микоплазменной инфекции не тяжелые: боль в горле, слабость, температура 37−37,5 градусов, кашель. Но для маленьких детей, у которых еще нет иммунитета, заражение микоплазмой может вызывать достаточно тяжелую пневмонию.

— И одновременно резкий подъем этой же инфекции среди детей происходит в Китае. Как это связано с ситуацией в Петербурге?

— Как и другие респираторные инфекции, микоплазма относится к сезонным инфекциям. Вспышки происходят плюс-минус в одно и то же время в разных странах, потому что это в первую очередь связано с изменением образа жизни. Люди меньше времени проводят на улице, больше в помещениях, в которых они не проветривают, и, соответственно, происходит подъем заболеваемости простудами.

И так как речь о северном Китае, который расположен в тех же условиях, что и Петербург, неудивительно, что это всё происходит одновременно. Микоплазма — это не ковид, который появился в Китае и после этого распространился по всему миру. Микоплазма с нами уже многие столетия, она массово заражает нас в так называемые простудные сезоны.

— И тот факт, что именно в этот сезон вспышка в Китае необыкновенно злостная и у нас тоже необыкновенно злостная, объясняется общими эпидемиологическими причинами?

— Скорее всего, да, ограничения из-за ковида всё-таки сыграли свою роль, потому что мы необычно мало общались друг с другом, меньше ходили в садики, в школы. В Китае это однозначно связывает со снятием ковидных ограничений, потому что там они были по-настоящему жесткими. Плюс там распространена устойчивость микоплазмы к антибиотикам, что ухудшает картину.

Кроме этого, периодически случаются вспышки заболеваемости микоплазмы более сильные, чем в обычный сезон. И, очевидно, этот год как раз такой.

— Эта цикличность, что злостная вспышка бывает раз в 5-7 лет, объясняется появлением новых штаммов или чем-то другим?

— Нет, это объясняется жизненным циклом патогенов. Они сначала заражают много людей, потом все люди становятся иммунны. Соответственно, им становится сложнее заражать людей — они всё же не так быстро мутируют, как, например, грипп или коронавирус, которые могут нас заражать каждый год. Микоплазме нужно время, чтобы приспособиться к новой популяции. Ей надо подождать, пока родятся новые дети, у которых еще нет иммунитета к микоплазме и которые будут переносчиками.

Это игра, борьба хищник−жертва, связанная с колебаниями иммунитета в популяции и способностью патогена приспосабливаться, а также с тем, что в человеческой популяции циркулируют различные генетические варианты микоплазмы.

— Штаммы микоплазмы, которые распространяются сейчас в Петербурге и в Китае, — одинаковые или разные?

— Мы не знаем. Чтобы ответить на этот вопрос, нам нужно получить образцы микоплазмы из Китая и образцы микоплазмы из Петербурга и провести их генетическое исследование.

Проблема в том, что у нас крайне мало исследований по микоплазме из России, буквально счетное количество. Что это за штаммы, происходят ли они друг от друга или есть какие-то вновь завезенные — у нас практически нет подобной информации по предыдущим вспышкам.

Может быть, нынешняя вспышка поспособствует тому, что исследователи смогут получить больше денег на исследования микоплазмы. Может быть, найдутся какие-то старые образцы, ученые смогут их сравнить и сказать: это наша «родная» микоплазма или это завезенная микоплазма из Китая.

Вопрос также в том, устойчивая ли у нас микоплазма к антибиотикам, которыми ее лечат в случае тяжелого течения, — макролидам. Вывод, который можно сделать по данным о вспышке микоплазмы в 2013 году в Смоленске, — там устойчивости не было или было очень мало. А вот в Хабаровске в 2017−2018 годы был уже гораздо больший процент устойчивости — не китайская ситуация, где под 100 %, но тоже заметный процент.

Почему устойчивость населения к микоплазменной инфекции сейчас может привести к более тяжелым вспышкам в будущем

— Значит, сейчас микоплазма опасна только в редких случаях, но в будущем из-за развития резистентности болезнь будет протекать сложнее — на бактерию уже не будут действовать антибиотики. И вы говорите, что в Китае это уже произошло?

— Да, в отдельных регионах Китая устойчивость уже под 100 %.

Пока мы не видим такой ситуации в целом по Европе и в России. Она очень разнится в зависимости от страны: например, в Шотландии она 19 %, в Италии от 1 до 26 % в зависимости от региона, в Нидерландах или Финляндии ее пока вообще не обнаружили.

В Китае, очевидно, распространение устойчивости связано с применением антибиотиков, которые там используют в 10 раз чаще, чем в Европе. В России, с ее любовью к неправильному назначению и неправильному приему антибиотиков, при отсутствии жесткого контроля, конечно, ситуация может иметь более негативные последствия.

В частности одним из любимых антибиотиков, которые во время пандемии ковида «для профилактики» назначали в России, был азитромицин. Азитромицин это макролид — препарат первого выбора у детей при лечении микоплазменной инфекции. Другие антибиотики, которые против микоплазмы эффективны, фторхинолоны и тетрациклин, имеют нехорошие последствия для здоровья, и детям их стараются не назначать.

Устойчивость бактерий к антибиотикам будет распространяться, в этом нет сомнений, мы видим это уже много лет. Микоплазма — это еще куда меньшая проблема, чем, например, вызывающая туберкулез Mycobacterium tuberculosis или стафилококк, устойчивый ко всем возможным антибиотикам. Врачи уже давно бьют тревогу и отчасти отдельные регуляции вводятся, но какого-то глобального подхода к решению этой проблемы незаметно.

— У нас нет никаких данных, чтобы предположить, какая устойчивость к антибиотикам у микоплазмы сейчас в Петербурге?

— Бессмысленно что-либо предполагать. В вопросах, которые касаются здравоохранения, нужны исходные данные. Нужно, чтобы кто-нибудь из петербургских чиновников от здравоохранения или врачей опубликовал данные исследований на устойчивость и частоту ее встречаемости.

— Насколько велика сейчас проблема устойчивости к антибиотикам в мире?

— У нас есть данные, что в 2019 году 5 миллионов человек [по всему миру] умерло от болезней, связанных с заражением устойчивыми штаммами. Эти штаммы непосредственно убили около миллиона человек, а еще 4 миллиона умерли из-за ассоциированных болезней. То есть, на фоне какой-то другой болезни человек заразился устойчивым штаммом и это привело к ухудшению его состояния и фатальному исходу.

Мы ужасались, что ковид убил 20 миллионов людей за три года, но у нас 5 миллионов ежегодно умирает от заражения устойчивыми бактериями. И с каждым годом число смертей, связанных с заражением устойчивыми штаммами, потихонечку растет. Но пока это люди, которые в основном уже в больнице: пожилые, с тяжелыми недугами. И пока никто не беспокоится: здоровые люди думают, что с ними это не случится,

В Европе ужесточены регуляции и в сельском хозяйстве, и в здравоохранении, но есть Индия, Китай, где ничего это не соблюдается. Бактерии — живые существа, и они могут обмениваться этими генами устойчивости. Поэтому мы не можем где-то на одной территории сделать так, что устойчивости не будет — устойчивый штамм может проникнуть из других частей планеты. Так как устойчивые штаммы имеют преимущество, они будут иметь тенденцию вытеснять неустойчивые штаммы.

— И большой вклад в развитие резистентности вносит использование антибиотиков в сельском хозяйстве?

— Да, это один из источников устойчивости наряду с неправильным применением антибиотиков у людей. Потому что довольно давно фермеры заметили, что если корове или курице постоянно давать небольшие количество антибиотиков с кормом, то они лучше растут: реже болеют, вырастают больше, молока дают больше, яйца лучше несут. И в сельском хозяйстве очень распространено использование антибиотиков, причем в небольших дозах — как раз таких, чтобы вывести устойчивость к штаммам бактерий. Маленькие дозы убивают только неустойчивых особей, а те, которые хоть чуть-чуть устойчивы, выживают и получают преимущество.

Почему со временем последствия от привычные инфекций будут всё тяжелее и как это можно предотвратить

— Тогда можно предположить, что следующая глобальная пандемия произойдет именно из-за развития резистентности, и ее может вызвать какая-то до этого вполне типичная наша бактерия?

— Нет, это не будет резко, как во время ковида или как в фильмах, где все начинают превращаться в зомби и умирать.

Эпидемия уже идет, но она вялотекущая. Как я говорю, 5 миллионов смертей каждый год. Грипп — если это не выдающийся штамм, как испанка, а крепкий середнячок, — убивает 300−500 тысяч человек. А тут 5 миллионов.

То есть не будет резкого всплеска, но будет постоянное ухудшение. И да, люди опять начнут умирать, особенно, как обычно, в бедных странах. Всё больше болезней будут излечиваться хуже, более тяжелыми препаратами с большим количеством побочных эффектов. В конце концов в случае каких-то патогенов мы окажемся вообще без арсенала к лечению, пока фармкомпании не разработают новые препараты.

Среди прочих радостей, которые распространяются, — например, гонококки, бактерии, которые вызывают гонорею. То есть раньше это была стыдная проблема, но лечилась курсом антибиотиков. А теперь она стыдная и, вполне возможно, неизлечимая.

— В Петербурге сейчас также подъем кори и коклюша — на фоне сообщений о перебоях с вакцинами от них. Насколько это серьезно?

— У нас есть данные по кори, что заболеваемость выросла на 26 тысяч процентов. Но это по сравнению с очень низким ковидным 2020 годом. Если сравнить с 2019 годом, то рост тоже заметный, но всё-таки не такой радикальный.

Мы уже много лет видим постепенный рост заболеваемости корью. У нас постоянные вспышки то тут, то там. И с коклюшем та же история. Причина в том, что большое количество людей не прививают своих детей. Сейчас процент антивакцинаторства гораздо выше, чем когда бы то ни было.

То есть, люди не прививают своих детей, и в итоге у нас падает коллективный иммунитет. А в случае кори, которая очень заразна, он должен быть очень высок, чтобы не было вспышек в популяции.

Если мы не вернем массовую вакцинацию от детских инфекционных болезней, мы будем всё чаще и чаще это видеть. И постепенно у нас появятся сообщения о смертях, потому что эти болезни смертельны. Просто люди про это забыли, потому что из-за массовой вакцинации они их редко видели. И учитывая, что это вирусы, против которых у нас нет лекарств, особенно важно прививаться.