«В нашем шелтере закончились места. Даже пол». Как боевые действия в Украине повлияли на насилие в Петербурге

Во время экономических кризисов обостряется проблема домашнего насилия — об этом говорят данные из разных стран. Основной фактор — безработица. Во время пандемии к этому добавилась изоляция. Уполномоченная по правам ребенка Анна Митянина рассказала, что случаев домашнего насилия в пандемию стало больше и в Петербурге.

После 24 февраля в России растет инфляция и безработица, доходы падают, а по телевидению много говорят о ненависти. «Бумага» спросила руководительницу петербургского фонда помощи жертвам насилия «Птицы» Наталию Никифорову, как изменились обращения к ним за это время.

Наталия Никифорова

юрист-криминолог, директор благотворительного фонда помощи жертвам насилия «Птицы»

Что изменилось после 24 февраля

— Сразу после 24 февраля в нашей кризисной квартире закончились места. Даже пол. Спальник или матрас положить некуда. Обращений стало больше примерно в шесть раз. То есть около четырех-шести в день. При том, что мы крошечный фонд. Типичные обращения: «поговорите со мной», «я не вывожу», «я не справляюсь», «я хочу умереть». Весной 2020 года я пошла учиться на психолога. В апреле 2022-го я оплатила обучение на курсе повышения квалификации по суицидологии.

В Фонд обращается наш «обычный» контингент — женщины, россиянки или уроженки Таджикистана и Кавказа, пострадавшие от домашнего насилия. Чаще всего уже после того, как в отношениях появилось регулярное физическое насилие или угрозы здоровью и жизни. Чего стало больше [после 24 февраля], так это обращений вообще и обращений с запросом на психологическую поддержку.

Из страшного: этой весной увеличилось количество обращений от женщин с явными психическими заболеваниями. Раньше их было примерно 10 на 1000, сейчас — 10 из 100. Это примерно такие обращения: «Помогите, я боюсь! Мой сосед ночью прокрался в мою квартиру, сделал мне укол героина и изнасиловал! А потом снова, и так каждую ночь, но мне не верят врачи! А теперь он еще и тайные камеры установил». Очень больно такое слышать. Это мы со стороны понимаем, что в реальности никаких камер и соседа, умеющего под покровом ночи пробираться через закрытые двери с героином, нет. Но для человека ситуация реальна, и он в ней живет.

Чем горжусь: в последний раз удалось выстроить общение с обратившейся женщиной таким образом, что она дошла до врача-психиатра и получила направление на лечение. Потом она писала, что принимает назначенные препараты и ходит на терапию.

В какой-то мере все эти ситуации связаны с событиями на Украине, потому что резко возросла социальная напряженность. Представьте, что отношения в семье были на уровне легкого тления: еще ничто не угрожает жизни и здоровью, но уже есть явный сигнал к тому, что ситуация не нормальна. И вот в феврале 2022 года сюда от души плеснули бензинчиком. И всё заполыхало. Теперь есть угроза жизни и здоровью, и думать надо не о том, чтобы налаживать и исправлять, а о том, чтобы спасаться.

Как ситуация в Украине влияет на насилие в России

— То, что увеличится количество обращений в организации, помогающие пострадавшим от насилия, я говорила еще в середине февраля. Так оно и случилось. Социальная напряженность в обществе неминуемо ведет к росту насилия. Чем больше панических и агрессивных настроений, тем выше градус насилия. Страх, ненависть, боль, неуверенность в собственном будущем — нервы сдают. Плюс социальные сети, в которых цветут ненависть и оскорбления. Плюс СМИ. Плюс лидеры мнений — от политиков до блоггеров — часто используют бескомпромиссную риторику. Хотелось бы, конечно, чтобы люди, обладающие большой аудиторией, были как можно бережнее в словах.

Такое чувство, что у нас сам собой основался новый культ — культ расчеловечивания. Люди существуют в ситуации раскола, деления, требований предъявить свою позицию. Объединиться со «своими» против «чужих», чтобы выжить. «Чужой» — он вроде как и не совсем человек. Про его боль не нужно думать, его чувства не нужно учитывать. С ним можно делать то, чего, вообще-то, с людьми делать нельзя.

Со стороны это выглядит лицемерием, но это не оно. Например, мужчина пишет о том, что никогда нельзя поднимать на женщину руку. Она же — Жена и Мать! Защитить, лелеять, беречь. А потом этот же мужчина говорит, что его друг избил свою девушку за измену, и это правильно. И у него внутри нет противоречия: женщин нужно беречь и любить, но сделала что-то не то — перестала попадать в категорию «женщины». Сейчас у нас та же схема, только тут главную роль стали играть политические взгляды.

Каждый, кто работал с пострадавшими от насилия, знает, что ключевой пункт в этой истории — власть и контроль одного над другим. А второй, тоже достаточно известный, нюанс — чтобы сохранить психику в плюс-минус рабочем состоянии, человеку необходимо чувство контроля хоть над чем-то. Или над кем-то. Это дает ощущение собственной значимости. Ощущение того, что ты хоть на что-то еще влияешь, что твое слово имеет вес.

Насилие — это цикл: медовый месяц, нарастание напряжения, срыв. В тех отношениях, где уже было насилие и власть, и контроль одного над другим были очевидно выражены, в атмосфере напряженности в обществе будет уменьшаться время перехода от одной стадии к другой. Плюс, находясь в стадии напряжения, люди могут неосознанно пытаться приблизить срыв, потому что потом будет отдых, передышка. Отсюда все разговоры о том, как «его спровоцировали». «Он только пришел домой, а она с порога ему заявляет, что он импотент, — ну конечно же, он ударил, а она что, не думала головой?» Не думала. Это подсознательный механизм: скорее бы уже ударили, потом-то помиримся и будет время ласк и покоя.

Те люди, которые обычно умеют решать свои конфликты, сейчас тоже ближе к пресловутой зоне риска. Конфликты сами по себе — нормальное явление и неизбежны в любых отношениях, но для их решения нужны силы. Силы признать свою ошибку. Силы понять точку зрения другого. Силы искать компромисс. Силы, наконец, вспомнить в пылу ссоры, что человек напротив — он, вообще, не враг тебе, вас связывает много хорошего, а сейчас вы просто оба устали, и немытая посуда в раковине, и ни у кого нет сил ужин готовить, а тут еще сын принес двоек из школы. Усталость, стресс, страх, паника, отчаяние — всё это мешает увидеть решение. И вот вместо диалога между людьми получаются два монолога и стена.

Как понять, что вы в группе риска? Спросите себя: хочется ли вам возвращаться домой с работы? Боитесь ли вы этого? Когда ваш партнер возвращается домой после трехдневной командировки, вы радуетесь или чувствуете досаду? Можете ли вы говорить партнеру свое мнение честно и открыто? Скрываете ли вы от него какие-то части своей биографии, увлечения, друзей?

Как люди помогают друг другу

— В нашем фонде сейчас на попечении нет людей, пострадавших непосредственно в ходе украинских событий. Но 25 февраля мы запустили проект «Светлая сторона» — в виде группы во «ВКонтакте» и чата в WhatsApp. Это группа психологической поддержки онлайн всем, кому тревожно, страшно, больно в связи с актуальными мировыми событиями вне зависимости от пола, гражданства, места проживания. В группе есть люди с обеих сторон конфликта. У нас строгий запрет на обсуждение политики, но мы говорим о чувствах, и это помогает.

В группе сейчас 120 человек, многие читают молча. Процентов 30 — мужчины. В основном россияне, но есть и жители Украины и те, у кого на Украине близкие. Одна женщина писала о том, что сама живет в РФ, но ее взрослый сын — украинец, и сейчас воюет в составе ВСУ.

Мы публикуем материалы по самопомощи, упражнения, памятки, проводим психологические игры в онлайн-формате. В группе дежурят психологи и волонтеры фонда. И мы видим там всё те же самые распространенные эмоции: тревогу, страх, боль, ненависть. Чаще всего люди говорят о панике, невозможности сосредоточится, о страхе перед будущим, о том, как вдруг начало «догонять» болезненное прошлое. Что радует: в группе очень теплая атмосфера. Люди знакомятся, говорят о себе и своих чувствах, слушают других, поддерживают.

Если называть вещи своими именами, мы — маленький нищий фонд. Сейчас мы существуем примерно на 30–40 тысяч рублей в месяц. На эти деньги мы содержим нашу кризисную квартиру и оплачиваем услуги бухгалтерии. До февраля я еще думала, что, может быть, получится найти финансирование: чтобы сотрудники получали зарплаты, чтобы в шелтер покупать не только самое необходимое из продуктов, чтобы реализовать программу профилактики выгорания сотрудников, чтобы помочь в получении профессии некоторым из наших подопечных. Сейчас я рада уже и тому, что у нас на месяц оплачена бухгалтерия и шелтер. Спасибо всем, кто поддерживает фонд. Мы работаем.