Что такое петербургская «тусовка» и как на нее повлиял Советский Союз, почему в фильме «Питер FM» появились протохипстеры и что значит бар «Окоп» в фильме «Прогулка»? «Бумага» публикует отрывки из лекции исследовательницы Маргариты Кулевой «Краткая история тусовки: пить, гулять, смотреть в Петербурге 2000–2010-х», которую она прочитала в лектории «Новой Голландии».
Что такое тусовка
Мы все знаем, что такое тусовка с точки зрения обыденного опыта; это советское слово неформальной молодежи 60–70-х годов. В этом контексте его использует исследователь Елена Здравомыслова: в своей англоязычной статье она концептуализирует кафе «Сайгон» как тусовку.
Тусовка основана на face to face коммуникации ее участников. Такие агенты объединены практиками, мнениями, отношением к чему-то и стилями, в которых происходит коммуникация. Здравомыслова поясняет этот концепт в разрезе советской экономики. Тусовка — это явление неформальной, теневой экономики, она связана с различными опытами, поведениями и саморазрушениями. Тусовка связана и с индивидуальным видом агентов, свободных индивидуалов, которые противостоят советской официальности и идеи коллективности. Тусовка — это способ быть вместе и не быть в коллективе.
В чем разница между тусовкой и коллективом? Коллектив предполагает устойчивые социальные связи и вашу ответственность перед членами этого сообщества. Тусовка не предполагает. Вы можете прийти в это место, провести там прекрасно время, уйти и больше никогда не возвращаться. Связи, которые тусовка производит, легче рвутся, вы никому ничего не должны.
Существовал контракт, позволяющий существование тусовки «Сайгона», которая была явно антисоветской. [«Сайгон»] — это то, что не должно было случиться в центре советского города, но случилось. Это говорит о неком социальном контракте, который не проговаривают. Позже был Ленинградский рок-клуб, который позволял развивать подпольную индустрию. Но важно, что советская власть имела [об этом] полное представление: у них был куратор из КГБ, контролирующий этот андеграунд.
Еще одно определение тусовки дал Виктор Мизиано — известный теоретик искусства. Одна из самых известных его статей, написанная в 90-х, посвящена постсоветской тусовке.
«Тусовка — это распад дисциплинарной культуры, социальных иерархий, предельно персонализированный тип сообщества. Лишенная институтов, она замещает их персонализированными суррогатами. Тусовка не знает музея, но у нее есть человек-музей. Она не знает полноценных периодических изданий, но у нее есть человек-журнал. У нее нет художественной критики, но у нее есть критик; нет выставочных структур, но есть куратор; нет рефлексии, но есть философ; нет государственной поддержки, но есть свой министр. Причем эти суррогаты обладают перфоративным статусом, лишенным какой-либо производственной верификации».
Здесь у Мизиано метафизическое различие между тем, что есть, и тем, что кажется, потому что на тусовке то, что кажется, то и есть. Вам не нужен серьезный статус, не нужно занимать какое-то прочное место в социальной структуре, чтобы быть куратором. Вы приходите и говорите, что вы куратор. Вы пьете с ними, и вы всё еще куратор. Может быть, вы не сделаете ни одной выставки, но вы куратор. Вам, кроме того, что вы производите этот статус, не нужно ничего делать.
Я считаю тусовку концептом, который необходимо укоренить во времени. Тусовка — это не то, что есть на самом деле, а определенный тип социальности, который характерен для определенных институциональных условий.
Как связаны петербургская культура нулевых с «Масяней» и «Прогулкой»
На примере культового мультика «Масяня» Олега Куваева я бы хотела показать, что такое культурная и околокультурная тусовочная жизнь в Петербурге 2000-х.
Эпизод «Пятница» один из первых, это примерно 2002 год. В эпизоде показано планирование тусовки, сама тусовка [могла быть] в Money Honey, в «Цинике» с вечно липкими столами и не очень хорошим пивом или в купчинском клубе Fireball. У этого треш-угара есть некоторые последствия.
В эпизоде мы не видим тусовки, но если посмотреть все ролики «Масяни», то станет понятно, что мест, где проводят время герои, не так много. Мы видим Масяню в каких-то ситуациях в переулке, на тротуаре, в городской среде, часто видим ее дома, иногда на работе. Но в каких-то третьих местах мы ее не видим. Это очень отличается от Москвы, где места уже есть.
Москва в этом эпизоде — город, насыщенный разными заведениями; который нам, питерским, не понять; где много денег. Я думаю, что эти различия сейчас стираются, но в нашей самопрезентации — нет.
Что такое Петербург в то же время? Город не для туристов. Город для тех, кто может оценить этот очень специфический, часто сложный, неприятный, рискованный, но такой родной городской опыт. В этом эпизоде показано 300-летие или «зоолетие» Петербурга. Это появление другого Петербурга и другого типа тусовки.
Еще один артефакт того же времени — фильм Алексея Учителя «Прогулка» 2003 года. Молодой человек знакомится с девушкой на Невском проспекте — и у них возникает симпатия. [Вскоре] приходит его друг, и они гуляют по городу [втроем].
Я думаю, фильм показывает схожую картину Петербурга, который усиленно готовится к 300-летию. Здесь важен строительный фон Петербурга. Единственное место, куда герои заходят, — это распивочная. Это единственный доступный им досуг вне городской сцены. Очевидно, они пьют в Тучковом переулке в кафе «Окоп», которое не так давно закрылось, — тоже с липкими столами и с тараканами. Это было очень популярное место.
Важно упомянуть, что это не те места, которые брали дизайном. Они брали атмосферой и тусовкой, то есть возможностью встретиться с теми людьми, которые интересны. Это места, где темно в любое время суток, — ключевая особенность. Уилльям Строу, исследователь культурных сцен, говорил, что есть сцены, которые скрываются в тени, а есть те, которые ищут себя в свете надзора. То есть транспарентность — это важный метод для понимания, что происходит на тех или иных сценах.
Как в фильме «Питер FM» появился протохипстер
Посмотрим на Петербург середины 2000-х. Центральным произведением этих лет является фильм «Питер FM».
Это фильм Оксаны Бычковой, действие которого разворачивается в 2006 году. Фильм про двух молодых людей творческих профессий. Маша — диджей, молодая яркая девушка, жительница Петербурга, которая здесь выросла. Максим — архитектор. Оба героя стоят перед выбором: Маша выходит замуж, Максиму предлагают контракт в Германии.
Весь фильм они пытаются встретиться, то есть на протяжении всего фильма любовного взаимодействия нет. Но они становятся ближе друг другу, хотя ничего между ними и не происходит.
Маша не хочет классическую семью, нормальную жизнь, нормальную профессию. Она хочет что-то альтернативное, но что конкретно, не знает. Стиль, который Маша не может найти, это стиль хипстера. Есть визуальный язык, чтобы это вербализовать, но нет еще слова «хипстер». Нет еще «лофта», «креативного пространства», а Новая Голландия стоит закрытая.
Посмотрим на культурные практики, характерные для героев. Например, в кадре было кафе на улице Белинского. Оно интересно только своим стеклом, в котором всегда идет дождь. Это единственное место, где второстепенные герои фильма находятся в помещении. Мы можем трактовать это как стремление к социальности, которой [главные] герои обладать не могут.
Главные герои ходят только на работу. Единственная тусовка проходит у Максима в квартире перед его отъездом в Германию. В фильме у людей есть потребность где-то собраться, а для большинства людей собраться дома было невозможно.
Вся красота, весь шарм Петербурга [в фильме] связан с архитектурой и лишь отчасти с людьми, которых герои случайно встречают. Он не связан с тусовками и культурными организациями. Мы видим в фильме представителей творческих профессий, которые пока не знают, куда себя деть. Думаю, несмотря на то, что у Максима какие-то любовные переживания, он нам честно признался, что любит Петербург, но не знает, что здесь делать. Мне кажется, что это предформирование тусовки творческих профессионалов, которая после 2006 года стала видимой в Петербурге.
Анджела Макробби пишет, что такое работа в творческом поле: «Это комбинация компенсаций за работу без социальной защиты, которую вы получаете, с правом персональных благ от того, что вы являетесь творческим человеком». Она пишет о британской ситуации. Есть выбор: скучная, но надежная профессия и социальные связи, которые вас плотно окутывают, или творческая рискованная специальность и веселая жизнь, но с непонятным концом.
В Петербурге 2006 года, как нам говорит этот фильм, такого выбора нет. Маша и Максим — это те люди, которые хотели бы вести такую жизнь, но для этого нет социальных условий. В моей интерпретации этот фильм про людей, которые в буквальном смысле не могут найти друг друга. Но это не пара влюбленных, а социальная группа, которая нигде не может объединиться.
Взлет тусовки пришелся на конец 2000-х. Этой теме посвящена статья Александры Абдрехимовой The rise of the Tusovka.
«Прокуренные тесные полуподвальные помещения всегда полны посетителей. Свободных мест практически никогда не бывает, и большинство людей стоят пьют, курят, разговаривают. Стоять в толпе бара, не переживая, что присесть негде, и наслаждаясь буквально тесным общением с другими — типично европейская практика. Картина в таком баре: все стоят спина к спине, тесными кружками, с бокалами пива в руках, размахивают руками, рискуя обжечь близстоящего сигаретой, при этом громко беседуют; играет музыка, свет приглушен, время от времени кто-нибудь начинает танцевать, нанося соседям легкие телесные повреждения… Посетители обычного бара закрыты друг от друга: они сидят за отдельно стоящими столиками и, как правило, не вступают в контакт. Границы коммуникативного поля равны границам стола. Единственный человек извне, с которым поддерживается общение, — официант. Входя в диджей-бар (наиболее это заметно в „Даче“), человек попадает в единое коммуникативное пространство с расширенными границами. Замкнуться и держать дистанцию здесь невозможно, так как частного персонального пространства просто не существует».
«Дача» закрыта, время этих заведений прошло. Есть попытка повторить эти заведения на Думской, но уже невозможно сходить в «Дачу» 2006 года. В чем радость этого тесного социального пространства? Это пространство обеспечено достаточно гомогенной социальной группой. Это место, где вы заведомо можете встретить прекрасных и удивительных иностранцев, студентов филфака и каких-то очень приятных людей. Эти встречи вам гарантированы.
«Живой экспонат эпохи нашей буйной молодости»
paperpaper.ru
Что в течение 12 лет происходило в баре «Дача»
Если бы «Дача» была открыта сегодня, то вы встретили бы туристов, школьников — кого угодно. Я думаю, что эта одна из причин краха этого формата. Чтобы быть так близко, нужно какое-то доверие, но формируются классовые границы.
Подъем тусовки связан с идеей хипстерства, которая нас настигла позже, чем весь остальной мир. Существует статистика по поиску в гугле слова «хипстер», в которой сравнивается интерес к хипстерству в США и в России. В России в 2010–2011 годах возникает огромный всплеск интереса к идее хипстерства, но быстро падает; это можно связать с политизацией идеи хипстерства, потому что хипстерами начали называть участников протестов 2012 года.
Моя магистерская диссертация зафиксировала процесс возникновения хипстерства в 2010 году. Та группа людей, которая смогла организоваться чуть раньше, — это те, кто заметил приход и появление хипстера. Вот как отзывались протохипстеры о хипстерах:
«Когда ты спросила, что поменялось в последние пять лет, могу сказать, что много хипстеров появилось, просто как собак нерезаных. И вот эти самые места, которые тебя интересуют, они… я их избегаю. Вот эта вот хипстер-категория мне неинтересна, поэтому я хожу на конкретные мероприятия, события, которые меня интересуют. В частности, занимаюсь голландской культурой, голландским языком последние несколько лет. Раньше я ходила в какие-то места определенные, зная, что там будет хорошо и интересно. А сейчас общение с большим количеством людей меня мало интересует». (Лена, 26 лет.)
Это такой протохипстер-сноб, который заметил, что та же музыка и культура начала интересовать большее количество людей, и находится в легком шоке.
Старые «Этажи» — рассадник хипстеризма:
«Не люблю „Этажи“ — мне кажется, это квинтэссенция такой тусни. Вот этот Т. из Москвы реально мог бы вписаться в такую компанию, которые не знают, что такое супрематизм и нарратив, посещают всё регулярно, но ничем не интересуются. Ходят, потому что это модно. Например, старая знакомая звонит, давай сходим в „Этажи“. Я говорю, а на что? Ты знаешь, кого там выставляют? Она говорит, нет: посидим там в кафешке, и вот вообще, надо просветиться, а то тупая стала». (Андрей, 23 года.)
Это то, что вызывает крайнее неодобрение. В 2018-м кажется странным, что интерес к культуре и вкусной еде может вызывать так много ненависти.
«Мы сидим в кафе с уже довольно взрослым приятелем, а рядом за столиком очень громко разговаривают две девицы — с курса второго, а может даже и школьницы еще. И они всё не могли решить, куда им пойти — на какое кино в 3D. Ну, короче, они нас достали. Мой друг говорит: идите девушки, на выставку, проведете время с пользой. И они — да, точно, пойдем-ка мы в „Этажи“! Мы чуть со стульев не попадали». (Игорь, 35 лет.)
То время связано с символической борьбой за то, что такое культурный досуг, если шире, то культура.
Как исчезла тусовка
Метафора островов или оазисов современного искусства является значимой, она применима к «Голицын Лофту» или «Гаражу» в Москве. Вы заходите во двор «Голицын Лофта» — и там всё есть, туда приходят люди, которые знают, что там это есть. Вы можете наткнуться на такие оазисы, но вам нужно некоторое знание, умение и социальный капитал (друзья, которые вам покажут такие места).
В случае креативных пространств как оазисов — это все-таки закрытые места. Да, вам никто не скажет «не заходи сюда» или «вы не из нашей тусовки, поэтому не имеете права [здесь быть]». Если у вас есть деньги и негрязная одежда, этого достаточно, чтобы туда попасть. Но недостаточно, чтобы почувствовать там себя своим, завести друзей, иметь некое чувство сопряженности, так что это место, где существуют определенные символические границы. В первую очередь классовые.
Тусовка растворяется в таких местах, как Новая Голландия, Музей стрит-арта. Это не секретные оазисы, а большие институции, которые представляют прекрасные художественные продукты и имеют границы. Они открыты для большей части населения: вам не надо предоставлять документы и что-то знать. Такие прозрачные места, связанные с коммерческими активностями, мне кажется, дают вам ощущение тусовки, но фактически очень далеки от тех тусовок второй половины 2000-х.
Это место, где вы можете встретить знакомых, а можете не встретить. Такие новые места — это конец той тусовки, которая была. Эти места — представители определенных организаций, которые нам показывают, что такое культура, искусство, потребление развлечений в современной России. Но это не значит, что в Петербурге, Москве и других городах нет андеграундных мест.
