В Петербурге на «Артдокфесте» покажут фильм «Процесс» о суде над украинским режиссером Олегом Сенцовым, которого приговорили к 20 годам колонии по обвинению в терроризме. Премьера картины прошла на Берлинале. Ее режиссер Аскольд Куров, снявший фильмы «Дети 404» и «Ленинленд», следил за делом с самого начала: изучал показания свидетелей, ходил на заседания, общался с близкими Сенцова и адвокатами.
Куров рассказал «Бумаге», как удалось снять первый за полтора года телефонный разговор Сенцова с детьми, что говорили о пытках свидетелей во время процесса и почему он был готов повести себя «как документалист, а не как друг», если бы убедился в виновности украинского режиссера.
— Вы не были близко знакомы с Олегом Сенцовым до его ареста. Как за время съемок фильма изменилось отношение к Сенцову и какое сложилось впечатление от рабочего процесса?
— Я действительно был знаком с Олегом достаточно поверхностно. Встречались мы только один раз в Москве, когда он приезжал на премьеру своего фильма «Гамер». А так были знакомы только по переписке.
Когда я начал работать над фильмом, то прочел все его сценарии, всю прозу и был приятно удивлен тем, насколько он интересный, яркий и многообещающий режиссер и писатель. Не имея профессионального образования и большого опыта в кино, Олег от сценария к сценарию растет как режиссер. У него есть природное киновидение и киночувство.
Что касается дела, до него я совершенно не имел представления о том, как устроены судебная система, следствие. Это был второй или третий раз в жизни, когда я вообще попал в суд. Так что всё для меня было открытием.
Шоком стало то, что всё в деле Сенцова было настолько неприкрыто сфальсифицировано — будто никто не беспокоится, как это выглядит в глазах наблюдателей. Я, не общаясь с Олегом в тот период, когда он был на Майдане и в Крыму, конечно, не мог со стопроцентной уверенностью сказать, что этот человек никогда ничего подобного не совершал и не замышлял. В какой-то момент я сказал себе, что готов к любым открытиям и ответам и, если что-то узнаю, то должен поступить как документалист, а не как друг.
К счастью, такого не произошло. Я присутствовал на всех судебных заседаниях, прочитал все судебные материалы уголовного дела, предоставленные мне адвокатом, — это 12 томов плюс видеозаписи. И даже для меня — человека, который не имеет представления об этой системе, — было очевидно, что дело шито белыми нитками. Там такая концентрация абсурда.
— Что именно было абсурдным в этом деле?
— Наверное, самым абсурдным было то, что в материалах дела в качестве вещественного доказательства приложили диски с фильмами «Обыкновенный фашизм» и «Третий рейх в цвете».
«Третий рейх в цвете» — это просто хроники, выпущенные BBC, а «Обыкновенный фашизм» — советский антифашистский документальный фильм, любой человек в нашей стране, даже если не смотрел, знает о его существовании. По этому поводу сторона защиты приглашала в суд в качестве эксперта кинокритика Антона Долина. Он дал свою оценку, и это была единственная победа, потому что суд постановил изъять вещественные доказательства [из материалов дела]. Таких случаев было немного.
— Многие, включая российских и зарубежных режиссеров, высказывались в поддержку Сенцова. Вы следили за всем процессом: почему, на ваш взгляд, не получилось переломить ход дела?
— Было ощущение, что исход был известен до начала судебного процесса. По словам Олега, еще до его официального ареста было сказано, что он получит срок 20 лет и будет объявлен организатором. Потому что он не стал сотрудничать со следствием, отказался признавать свою вину и связь с подготовкой каких-то терактов в Крыму, отказался подписывать любые показания. Думаю, тогда всё решилось, и остальное уже не играло никакой роли.
Суд вообще не принимал во внимание никакие доводы защиты — они абсолютно ничего не решали. О чем можно говорить, если основной свидетель по делу Геннадий Афанасьев отказался от своих показаний и признался, что они были даны под пытками? Рассказал, что к нему в здание суда приходил следователь ФСБ и оказывал давление, чтобы Афанасьев подтвердил свои показания (Геннадия Афанасьева приговорили к 7 годам заключения, однако в 2016 году помиловали и выслали в Украину в обмен на одесских журналистов — прим. «Бумаги»). Поэтому процесс был больше похож на спектакль, где все роли прописаны и есть сценарий.
— Вы сказали, что до этого не сталкивались с работой судебной системы. При этом в фильме есть и рассказ Сенцова о пытках, и рассказ адвоката Афанасьева, который описывает, что с его подзащитным делали, чтобы добиться признательных показаний. Вы были готовы столкнуться с такими нечеловеческими методами?
— Я, конечно, более или менее представлял, потому что о подобных случаях постоянно рассказывают в новостях: как в отделах полиции оказывают давление, пытают невиновных людей. Но когда я впервые услышал описание тех пыток, которым подвергся Афанасьев, конечно, был мороз по коже (адвокат Александр Попков рассказывал, что на Афанасьева в том числе надевали противогаз, перекрывали воздух, а потом впрыскивали газ, из-за чего у него начиналась рвота; пытали током, угрожали изнасилованием — прим. «Бумаги»). Представить, что такие пытки существуют сегодня… Это жутко. Я могу с трудом представить человека, который бы выдержал, не сломался и не подписал бы любые показания.
— В «последнем слове» Сенцов говорил, что самое страшное — это трусость, и достаточно жестко высказывался по поводу российского режима. Он сам изменил свой взгляд на происходящее с момента ареста до приговора?
— У него такой характер: он не сломался. Думаю, что, конечно, сомневался в какие-то моменты. Я наблюдал за ним в начале процесса в Ростове-на-Дону, и мне показалось, что у него вдруг появилась надежда. Судья — неглупый, образованный человек с добрыми и понимающими глазами. Мне показалось, что на какое-то время Олег подумал: может быть, этот человек — настоящий судья, сможет вникнуть в дело и вынести справедливое решение. Но после того, как судья отказался приобщать к делу показания Афанасьева (о том, что он свидетельствовал против Сенцова под пытками — прим. «Бумаги»), было видно, как все иллюзии оставили Олега.
Олег поразил тем, что он очень цельный человек, с характером, сильный. Те речи, которые он произносил в суде, конечно, предназначались не судьям и не прокурорам, а тем, кто пришел слушать. Поэтому я к этому готовился, режиссировал, продумывал.
— Легко ли близкие Сенцова согласились на съемку?
— Двоюродная сестра Олега Наталья Каплан в тот момент жила в Москве и занималась его делом, общалась с адвокатами, правозащитниками, активистами, кинематографистами. Она, конечно, сразу пошла на контакт и сильно помогла.
К маме и детям Олега мы поехали в Крым уже после приговора. Я взял разрешение самого Олега на встречу и съемки и, конечно, очень переживал, потому что не знал, насколько вообще уместно мое присутствие с камерой. Но — это было удивительно — они [мать и дети] очень сильные. Уже пожилая мама — волевая женщина, понятно, в кого у Олега такой характер. И дети замечательные.
Мы пробыли с ними всего три дня, но всё сложилось в первый же день, когда Олег неожиданно впервые за полтора года смог позвонить и поговорить с детьми по телефону. До этого они его вообще не слышали. Эта сцена есть в фильме.
— Вы рассказывали, что даже в семье Сенцова часть родственников его поддерживает, а часть, в том числе родная сестра, — нет. Это вообще показатель того, какой раскол произошел в обществе после Майдана и ситуации с Крымом?
— Я слышал много историй о том, как семьи были разделены из-за этого конфликта, потому что родные и близкие оказываются по разные стороны баррикад. И здесь, конечно, [ситуация в семье Сенцова], с одной стороны, характерна.
С другой стороны, то, что муж и сын родной сестры [Сенцова] работают в ФСБ, создает такую аллюзию на советские времена, времена Большого террора. В показаниях мужа сестры, полковника ФСБ, нет ничего по существу дела, но зато есть какие-то странные обороты, когда он называет Олега «бывшим братом жены» или «бывшим сыном тещи». Это звучит абсурдно и страшно.
— В фильме политолог Кирилл Рогов говорит, что властям выгодно выбрать для подобных дел кого-то вроде Сенцова для медийного эффекта. Но, по-вашему, в России этот эффект вообще был? Или дело прошло незаметнее, чем процесс, скажем, Pussy Riot?
— Кирилл Рогов говорил о принципе таких дел в целом: когда берется известная фигура. В России, конечно, Сенцова никто не знал кроме людей из узкого круга артистов и режиссеров. Многие мои коллеги были с ним знакомы, встречали его на фестивалях. Но широко Сенцов точно не был известен. А в Крыму был. Во-первых, как режиссер: о нем писали, говорили, все-таки Крым достаточно небольшой регион. Во-вторых, он был известен как гражданский активист: вернувшись с Майдана, Сенцов помогал блокированным в Крыму украинским военным частям покидать полуостров, потому что они оказались отрезанными от материка. За свои деньги и деньги, собранные активистами, он арендовал автобус и просто помогал [военным] уезжать. Думаю, именно на людей в Крыму его арест произвел впечатление.
— В киносообществе существует единый взгляд на дело Сенцова или есть как его сторонники, так и противники?
— Я никакого раскола не наблюдал. Европейская киноакадемия действовала слаженно и продолжает этим заниматься, программа [по поддержке Сенцова] расписана надолго вперед. Они собирают деньги в помощь семьи Олега, регулярно устраивают акции, пишут письма и петиции — всё, что возможно делать. В России из людей, к которым мы обращались с просьбой поддержать Олега и снять короткое видеообращение, никто не отказался. Только Андрей Звягинцев: он решил вместо видеообращения написать статью в газете и опубликовал открытое письмо.
— Сейчас вы выходите на связь с Сенцовым?
— Я поддерживаю с ним связь через адвоката, двоюродную сестру. Информацию о нем получаю, что-то передаю. Но переписки у нас нет.
