Больше ада: «Отвязные каникулы» Хармони Корина

В прокат вышли «Отвязные каникулы» (Spring Breakers) — один из главных фестивальных хитов прошлого года. «Бумага» объясняет, почему фильм о девушках в балаклавах, сексе и наркотиках не превращается в эксплуатационное кино категории Б. «Отвязные каникулы» бьют по голове и другим жизненно важным органам с первых же кадров. На розовых титрах распускаются цветы, в кадре появляются неправдоподобно синее море и неправдоподобно золотой пляж; на нем — возбужденная молодая толпа. Пиво и текила льются на плечи и спины, за кадром мерно нарастает дабстеп. Примерно на десятой секунде — сиськи крупным планом; эвфемизмы тут неуместны, это не грудь или, чего доброго, бюст, это именно они. Да и после такой увертюры сразу ясно: эвфемизмов в этом фильме не будет. Зато будут: девушки (в купальниках, без купальников, в балаклавах и с пистолетами), много алкоголя и других субстанций, золотозубый Джеймс Франко с дредами и татуировками, тусовки, перестрелки, секс в бассейне, белый рояль на фоне заката. Происходящую на экране бесстыжую вакханалию сложно описать строгим языком кинокритики, тут скорее подойдут речевые конструкции таких мастеров слова, как Тимати или Паук (как ни странно бы было это соседство): секс и виски, кокс карибский; трэш, угар и адовый чад кутежа, например. Так отбросим же ложный стыд. Впрочем, этот соблазнительный набор ключевых слов еще не объясняет, почему «Отвязные каникулы» стали одним из главных фестивальных хитов сезона, а не очередным нехитрым развлечением категории Б, снятым сразу для видеопроката в обход кинотеатров. Фабула картины незамысловата. Четыре подруги, заскучав в университетской общаге, решают отправиться на каникулы в Майами. По пути они, чтобы добыть денег на путешествие, грабят закусочную, надев те самые балаклавы (то ли мгновенная реакция на новый символ girlpower, то ли случайное совпадение — так или иначе, для зрителя из России попадание в контекст вышло особенно удачно). Возмездие настигает девушек во Флориде, и в результате полицейской облавы они попадают в тюрьму за хранение. Король местных вечеринок, рэпер с ридлискоттовским прозвищем Элиен, вызволяет их из-за решетки. Одна из девушек уезжает домой, другие остаются с Элиеном и по мере сил помогают ему в делах, каковые состоят из плотских увеселений и конкурентной борьбы с бандой чернокожих драгдилеров. На этом, в общем, все. Карибский курорт на экране выглядит так, как должен выглядеть рай, — тот рай, который в журналах и клипах; тот, в который стремится беспечальное поколение, улыбнувшееся морю и солнцу и выбравшее «Пепси». «Отвязные каникулы» составлены из обрывков поп-культуры — Леди Гаги («Bangbang, we’re beautiful and dirty rich»), гангста-рэпа, порно, MTV, GTA. «This is my shit, look at my shit», — экстатически повторяет герой Джеймса Франко, разбрасывая по своему дому пачки денег, потрясая оружием и ощущая себя венцом творения. Жизнь удалась, это высшая точка американской мечты, и ее хочется задержать навек. «Spring break, spring break forever», — звучит за кадром мантра, пока обнаженные загорелые тела извиваются в замедленной съемке в бесконечном танце на грани весны. И действительно, ощущение времени пропадает: в намеренно рваном ритме, сюжетных умолчаниях и нескованной композиции с многочисленными флэшбеками нелегко понять, сколько дней или недель длятся каникулы. В райском мире вечной молодости нет категории времени. Все это вроде бы очень непохоже на то, чем занимался Корин раньше. Вся предыдущая творческая биография режиссера состояла из трэша (это не оскорбление, а характеристика метода) — шагом в сторону был разве что «Мистер одиночество» о двойнике Майкла Джексона. От реализма «Деток» (Корин написал сценарий к фильму Ларри Кларка о неблагополучных подростках) режиссер перешел к гиперреализму, погрузившись в инфернальный мир американского захолустья. Эти гротескные фильмы (последний назывался, кроме шуток, «Трахатели мусорных бачков») мог бы, наверное, создать Брейгель, если бы он жил в наше время и снимал кино. Почти невыносимый «Гуммо», самый известный фильм Корина до «Каникул», кратко можно описать фразой из кульминации «Груза-200» — «Мухи у нас» — но в отличие от балабановского фильма, здесь мертвецов нет, все живые; это и страшно. В работах режиссера с удивительным именем «Гармония» царил хтонический хаос без начала и конца — с множеством сюжетов, перемешанных почти без всякой драматургии, снятых на VHS или зернистую цифру и озвученных кантри и группой Burzum. Резко сменив стиль, Корин остался верен себе в главном — не заступать на территорию того, что принято называть хорошим вкусом. Со своими светофильтрами, рапидами и буйством цветов (преобладает розовый) «Каникулы» максимально неестественны, как неестественны «Пепси» или жевательная резинка; фактически режиссер просто меняет полюс — от эстетики низкокачественного хоум-видео к избыточной визуальной роскоши клипа или фэшн-съемки, от нищих и уродливых к богатым и красивым. Чрезмерно и то, и другое. Суть дела поразительным образом не меняется — меняются разве что место действия и вещества, которые употребляют персонажи. Подростки из «Гуммо» нюхали клей, и одиссея Корина по ландшафту одноэтажной Америки была похожа на тяжелый тупой приход токсикомана. «Отвязные каникулы», в таком случае, ЛСД-трип. Ход времени то замедляется, то ускоряется, периодически случаются провалы. Цвета необычайно яркие и в некоторые моменты предметы, кажется, светятся (Корин не зря нанял оператора Брюно Деби, снимавшего психоделический «Вход в пустоту» Гаспара Ноэ). Эйфория сменяется приступами паники, потом наступает период безмятежного спокойствия: в излюбленной рецензентами сцене девушки вместе с Франко поют Бритни Спирс под фортепьяно в лучах морского заката, и в этом, помимо очевидной иронии, есть что-то меланхолическое — «We can escape to the great sunshine», как в песне Ланы дель Рей про ту самую пепси-колу. Восторг из первой половины фильма еще иногда возвращается в дежа-вю. А потом постепенно нараставшее чувство беспокойства вдруг захватывает фильм, и все это сменяется тревогой, переходящей в кошмар. Вроде ничего не изменилось, только солнце зашло и опустилась тьма, но американская мечта обернулась американским ужасом. Это не декадентская интонация Фицджеральда или Брета Истона Эллиса, в чьих книгах дорогие удовольствия перестают приносить удовлетворение, это что-то по ту сторону принципа удовольствия. Приятная галлюцинация превращается в бэд-трип, а поездка студенток за морем и приключениями становится вдруг долгим путешествием в ночь. И куда оно приведет их — неясно: это уже точно не рай, но все-таки, наверное, не ад. Это нечто более странное, чем ад; что-то больше ада.