«Человечество никогда не писало столько текстов, сколько оно пишет в 2015 году»: что происходит с чтением в XXI веке, часть 1

Невозможно не замечать, что мы живем в мире какой-то очень специфической революции, причем настолько мощной, неожиданной революции, что она по своему масштабу может сравниться с революцией Гутенберга. Мы действительно как будто немножечко мутировали: электронно-компьютерное пространство вошло в наше тело, оно стало частью мира. Шутки вроде «Я пришлю тебе на пейджер третий том „Войны и мира“» обрели реальность; кошмары, о которых писали в 70-е годы представители литературы кибер-панков, тоже как будто бы стали реальными. Бумага, как вы видите, отступает потихоньку, и пространство захватывают цифры, байты, совершенно меняется наша повседневная жизнь. Совершенно изменилась, например, реальность офиса и делопроизводства: раньше был большой бюрократический аппарат — нам ли в России не знать, как бюрократический аппарат устроен? — мы бегали с разными реальными бумажками. Сейчас существует оборот электронных документов внутри этой электронной системы. Все циркулирует, но лежит уже не в реальных папках, а в электронных, скапливается не в шкафах, а в файлообменниках.

Электронные ресурсы начинают потихоньку вытеснять библиотеки, мы все больше и больше читаем электронных книг. Мои студенты даже не всегда знают, где находится Центральная публичная библиотека, пользуются удаленными доступами, интернетом и так далее.

Тем не менее, наверно, все-таки можно сказать, что электронная революция потихоньку начинает останавливаться. Пять лет назад продаж электронных книг было больше, чем бумажных, но эта цифра, похоже, остановилась. Люди, да, читают электронные книги, это удобно, но также возвращаются и книги бумажные, как возвращается винил: люди снова приобретают проигрыватели, чтобы слушать винил, почувствовать винтажный треск и так далее. То же самое происходит и с книгами.

Возникает удивительная система: с одной стороны, очень эффективная и ускоряющая наше общение, с другой стороны, она препятствует нашему реальному общению. Цифровой документооборот — это некий конвейер, в котором уже не задействованы другие люди, в котором вы не можете ни о чем поговорить с человеком, которому вручаете бумагу. Что касается электронной книги, она удобна, но мы прекрасно знаем, что это не совсем книга, это некий флакон, содержащий информацию. Если прежде книга была скорее артефактом, очень индивидуальным даже после революции Гутенберга, то ныне текст для нас становится набором информации.

Феномен артефакта начинает исчезать. Кто пользуется книгами, тот, наверно, знает (и опросы социологов нам подсказывают), что люди, читающие в метро электронные книги, как правило, читают трэш — вторичную массовую литературу. Люди, которые читают классику или современную серьезную литературу, обычно держат в руках настоящую реальную книгу.

Блогосфера тоже серьезно меняет характер нашего восприятия реальности. Ее специфичность в том, что мы начинаем мыслить и писать более фрагментарно: сознание становится все более и более фрагментарным. Мы начинаем мыслить примерно как романтики самого конца XVIII века, но только без налета мистики. Если ЖЖ требовал от нас сочинения больших текстов, то сейчас возникают клиповые блоги — в «Фейсбуке» и во «ВКонтакте»; «Твиттер», где количество знаков ограничено и где вместо больших текстов нужно помещать картинку либо высказывание. Соответственно, меняется характер нашего письма, нашего говорения, нашего общения: требуется запостить, поместить очень короткое, внятное, резкое высказывание. Что это такое? Это может быть мнение, афоризм, анекдот, картинка, но в любом случае что-то короткое, внятное — и это соберет большое количество лайков. Длинные подробные нарративы, обстоятельные объяснения никого не интересуют — мы сразу же пролистываем эту страницу.

Это очень важно: как преподаватель литературы я замечаю, что все сложнее заставить студентов читать классику, европейскую или русскую. Студенты уже не выдерживают этих длинных текстов, лезут на порталы, где есть краткий пересказ чего угодно; я даже видел длинный краткий пересказ «Евгения Онегина», по объему почти сопоставимый с самой поэмой. В любом случае возникает привычная реакция на очень короткий текст. Классика требовала кресла-качалки, пледа, сигары — досуга. Мы не располагаем этим досугом, да и не хотим им располагать. Естественно, литература начинает видоизменяться, походить на тексты, которые мы читаем в блогосфере. Даже писатели уже с какого-то момента начинают притворяться, что пишут романы: они пишут все более клипово, все более фрагментарно, просто соединяя это под одним переплетом. И вот этот характер восприятия прозы принципиальным образом изменился. Что еще отличает электронный текст от текста бумажного? Ощущение его недолговечности и его удивительной недостоверности, то есть книга — она проверена, в старых советских книгах можно найти даже количество опечаток и где и какие опечатки находятся.

Ничего этого нет в той информации, которую вы получаете в виде байтов и электронных знаков. Возникает ощущение какой-то странной незафиксированности, этот текст может находиться там, может находиться сям — может находиться где угодно. Еще одно важное свойство, которое отличает наше восприятие, — это некоторая подвижность электронного текста. Электронный текст не очень достоверен и сильно подвижен, то есть, скажем, бумажная книга не предполагает нашего взаимодействия. С электронной книгой мы можем работать, то есть текст вызывает у нас, условно говоря, интерактивный жест, он с нами готов пообщаться. Мы можем, например, изменить шрифт, потому что не хотим читать это в виде какого-то странного готического шрифта, можем увеличить буквы, можем сделать все курсивом, то есть можем над этим текстом технически поработать, можем перевести его в какой-нибудь доковый формат и там что-то поменять, поставить где-то лайки и так далее. Элемент взаимодействия с электронным текстом гораздо сильнее и значительнее.

Изменения, которые мы сейчас переживаем, очень важны и революционны, но я скорее оптимист. Мне кажется, что происходящее с нашей культурой и становление новых форм цифрового чтения и цифрового письма — это скорее положительное явление, которое надо приветствовать. Я бы даже особенный акцент сделал на том, что на самом деле мы сегодняшние в силу того, что находимся внутри этого революционного процесса в культуре, даже склонны его скорее недооценивать.

Есть любопытная книга Джарона Ланита «Манифест. Вы не гаджет». В ней он тоже с достаточно консервативных позиций пишет о том, что люди, в 80-е годы создававшие интернет (он был в их числе), опустились к земле для того, чтобы посадить некое растение — создать сеть. Прежде чем они успели встать, распрямиться, это растение поглотило собой города, весь мир, в котором они жили. Они совершенно не успели понять, что произошло. Мне кажется, мы тоже до конца не успеваем отслеживать эти изменения, а тем более осмыслять.

Я думаю, что можно создать такую простенькую картинку грамотности. Условно говоря, в XIX веке быть грамотным означало уметь читать и писать, то есть знать буквы, фактически владеть грамотой. Порог вхождения человека в культуру начинался очень низко: вот ты закончил несколько классов церковно-приходской школы, грамоту знаешь, значит, ты, в общем, грамотный. В XX веке требования к грамотным людям повысились: он, конечно, стал веком читателей. Люди должны были читать, «грамотный» превратилось в «начитанный», и люди должны были владеть какими-то стандартными моделями, то есть нужно было уметь отличать Чехова от Достоевского, например, как-то в них ориентироваться. Мне кажется, то, что сейчас с нами происходит, — это следующий шаг, причем здесь культура грамотности начинает ветвиться. Первое, что произошло на наших глазах (и что, я уверен, мы недооценили), — грамотность из культуры читателей, которые хорошо разбираются в чтении, постепенно превращается в культуру писателей.

Человечество никогда не писало столько текстов, сколько оно пишет в 2015 году. Это можно посчитать исторически, с точки зрения исторической социологии, как угодно. Для нас письмо и фигура писателя ассоциируется с человеком, который пишет книги, я же предлагаю посмотреть на вещи чуть более демократично. Если вы пишете сообщение в WhatsApp, посты в «Фейсбуке» или во «ВКонтакте», то вы тоже, в общем, писатель. Как ни крути, вы пишете, и если вы занимаетесь этим достаточно большое количество времени, то вы писатель.

Раньше был в культуре огромный перекос в сторону чтения. Сейчас мы ищем какой-то баланс, причем в школах этого до сих пор не поняли. Нам всем пригодился бы курс стилистики в «Твиттере»: как в эти самые 140 знаков умещать какую-то оригинальную, хорошую, бодрую мысль? Короче говоря, мы недооцениваем тот факт, что мы все начали писать. Этот чудовищный взрывообразный рост культуры письма — первая вещь, связанная с грамотностью сегодня.

Вторая вещь лежит совершенно в иной плоскости, но, мне кажется, заявить эту тему, по крайней мере, очень коротко, тоже важно. Это новая грамотность или новая цифровая грамотность — умение программировать. В самом ближайшем будущем и уже сейчас они появляются, у всех нас будет множество программных помощников, которые будут выполнять автоматизированно за нас ту или иную работу. Обратите внимание, программирование — это тоже письмо, это тоже владение некоторым языком, хотя и искусственным. Это тот базовый навык, который добавляется в культуре грамотности к тем двум вещам, которые нужно было уметь делать 200 лет назад, — читать и писать. Если вы программировать не умеете (я плохо умею это делать), то мы с вами не совсем грамотны и надо думать, как мы будем этот вопрос решать.

Я уверен, что ценность классической культуры в целом и ценность классических книг в нашем случае только увеличивается. Аргумент очень простой: поскольку информации порождается каждый день очень много — в интернете появляется ежедневно, по-моему, в два раза больше информации, чем содержится в крупнейшей российской библиотеке имени Ленина в Москве, — то, разумеется, вся эта информация все больше и больше фрагментируется, появляются какие-то круги по интересам. Классическая культура в этом смысле становится той точкой, в которой мы все еще можем иметь какие-то общие взгляды, общие мнения, ну и общее дело; я в данном случае отсылаю к понятию республики и в культурном, и в политическом смысле слова.

Это необязательно художественные книги, хотя они для русской культуры очень важны. Это может быть и трактат Канта «К вечному миру», допустим, который ассоциирован с идеей Европейского союза, и какие-то другие вещи. Короче говоря, знание классической культуры — это та вещь, отталкиваясь от которой, вы можете иметь что-то свое, но при этом оставаться вместе с другими грамотными людьми и иметь общую тему для беседы.

Образование филолога, историка, философа нужно и важно именно сейчас, потому что, когда вы обращаетесь к классической культуре, оно не устаревает. Ремесленные знания, которые ориентированы на практику, вам все равно придется много раз за жизнь переучивать. Классическая культура — это та вещь, размышления о которой останутся с вами и позволят нам жить вместе.

В вопросе о том, как изменилось восприятие информации, я совсем не согласен с тем, о чем говорил Андрей. Мне кажется, что формат бумажной книги, изданной как некий физический объект во время эпохи Гутенберга, — это довольно странный формат. Есть замечательная книжка Тома Стендиджа Writing on the Wall о первых двух тысячах лет социальных медиа. Там говорится: то, что сейчас случилось с текстом, — это просто возвращение в эпоху нормального существования текста. Письма Цицерона или письма апостола Павла так же репостились и лайкались, только в аналоговой форме. Не было никакого централизованного издательства, которое до XV–XVI века бы их печатало. Когда мы отказываемся от этого старого концепта бумажной книги, сохраняя его при этом, мы как бы разделяем сам текст, который бесконечно может копироваться, и книгу как физический объект. В этом возвращении к догутенберговской эпохе есть большие преимущества, потому что каждый из нас теперь может внести гораздо больший вклад, не имея препятствия в виде профессиональных редакторов, издательства и цензуры.

Бумажные книги никуда не денутся, есть один замечательный аргумент: наш мозг любит физические объекты, нашему мозгу приятно, когда у вещи, с которой мы имеем дело, есть вес, цвет, объем, фактура, запах, — в общем, все то, что отличает бумажную книгу от электронной.

Если вы можете себе позволить такую роскошь, как читать бумажные книги, это замечательно и потрясающе, но если вам есть где их хранить или если у вас есть замечательная библиотека под боком. Сейчас есть нейрофизиологические исследования, которые показывают, что чтение в бумаге эффективнее, чем электронное чтение. Правда, у электронного чтения есть масса всяких преимуществ: ссылки открываются мгновенно или поиск по тексту есть — это все очевидно. Я думаю, что оба эти формата будут друг друга дополнять, бумажные книги останутся и не будут играть роль такого чисто нишевого явления, как пластинки. Мы привыкаем к другому формату текста. Здесь очень интересен как раз, например, «Твиттер», особенно пока в нем картинки не ввели. Там был такой как бы монтаж: вы просто видите тексты от ваших друзей, от информационных агентств, от кого угодно еще, а все ваши интересы в одном месте — и мы привыкаем это воспринимать.

Я думаю, когда мы говорим о том, как воспринимаем электронную культуру чтения, нам нужно в первую очередь вспомнить про историю книги вообще. Книга не всегда была сделана из листов бумаги, скрепленных переплетом. Вспомните: были свитки, были пергаменты, и тогда книгу читали совершенно иначе. Во-первых, ее читали, как правило, вслух; во-вторых, ее нужно было держать двумя руками, разворачивая, и это накладывало, конечно, серьезный отпечаток на то, как мы книгу воспринимали. Сейчас происходят новые изменения, и я совершенно не вижу причин пока считать, что эти изменения однозначно негативны, скорее наоборот.

Думаю, XXI век — эпоха нон-фикшна, эпоха книг, которые вас чему-то учат, которые связывают вас с другими людьми, которые тоже что-то знают и умеют, это история о реальной жизни во всех ее различных проявлениях. Аргумент здесь основной такой: у художественной литературы, при всем уважении к этому формату и ее вкладу в русскую культуру, есть очень много серьезных конкурентов. Люди научились делать истории, показывать и даже предлагать участвовать в этих историях в разных форматах. Ну, может быть, кому-то до сих пор идея того, что сериал может стать неким аналогом книги, кажется странной и даже кощунственной, но я напомню: в XIX веке толстые книги выходили по главам в толстых же журналах и публика ждала следующую серию — фактически следующую главу — и обсуждала эти тексты в промежутках между выходом глав.

Это очень напоминает то, как хорошие драматические сериалы развиваются сегодня в культуре, и нам нужно, чтобы нам рассказывали истории, которые мы потом могли бы обсуждать с другими людьми. Вот сериалы и еще видеоигры, они не то чтобы заменяют художественную литературу, но дополняют ее, поэтому сейчас, мне кажется, мы должны сделать особый акцент именно на нон-фикшне.