В российский прокат 4 октября вышла драма «Кислота» 26-летнего актера «Гоголь-центра» и ученика Серебренникова Александра Горчилина. Фильм уже получил первое место за лучший дебют на «Кинотавре», а критики назвали его «манифестом поколения 20-летних». Картина вышла при поддержке министерства культуры, хотя в фильме затрагиваются такие темы, как наркотики, ЛГБТ и подростковый секс.
«Бумага» поговорила с Горчилиным о том, как он получил государственные деньги на съемки фильма, почему в фильме играют в основном люди до 30 лет, действительно ли он пытался запечатлеть поколение 20-летних и как ему помогал Серебренников.
— Всё началось с того, что продюсер Сабина Еремеева предложила вам сделать фильм. На тот момент была какая-нибудь концепция картины?
— Нет, конечно. Мы просто встретились, и она спросила, что меня волнует. Я подумал минут пять и ответил, что на тот момент показалось мне стоящим внимания. Это были не то чтобы темы, из-за которых я не мог спать ночами, но то, что было мне интересно в смысле внутренних неувязок. Я их проартикулировал, ей это показалось важным. После питчингов пришла и поддержка министерства культуры.
Изначально была концепция, что это не должен быть только мой самозабвенный дебют, а, по возможности, это будет дебют для многих людей. Так, мы позвали Валеру Печейкина: для него, театрального драматурга, это первый опыт написания сценария. Это также был актерский дебют для [петербурженки] Арины Шевцовой, которая в прошлом занималась балетом, а сейчас учится на юриста.
Драфт сценария мы написали за шесть дней, потом еще полгода дорабатывали. Перед этим мы просто встретились [со сценаристом], и я ему рассказал истории-переживания, связанные со мной, моими знакомыми и моими наблюдениями. Прозвучали разные темы, в том числе публичного одиночества, непонимания [друг друга представителями разных] поколений и вообще непонимания людей.
— Как проходил кастинг актеров фильма?
— Когда ты актер и становишься режиссером, [кастинг] становится очень интересным: уже на уровне «здрасте» понимаешь, хочешь общаться с человеком или нет. Правда, иногда приходилось из вежливости слушать, как кто-то играл Нину Заречную (героиня пьесы «Чайка» Чехова — прим. «Бумаги») в институте.
Для меня стало удивительным, что самыми интересными оказались люди, которые никак не связаны с актерской профессией и зачастую не знают, как жить и что делать. Мне приводили разных людей, и у меня в фильме снялось два человека, не связанные с актерством: художник Савва Савельев (в прошлом главный редактор журналов «МСК. Собака.ru», «Time Out Петербург» и креативный продюсер телешоу «Вечерний Ургант» — прим. «Бумаги») и уже упомянутая Арина Шевцова. [Актерская] школа и прочие дела очень губят человека — все становятся под одну клеенку затесаны.
Я старался не брать актеров из «Гоголь-центра». В итоге оттуда только [исполнитель главной роли] Филипп Авдеев. С Розой Хайруллиной, например, я познакомился вообще в первый день [съемок]: до этого утвердил ее по вотсапу. Мне ее советовала взять Саша Ребенок. Она, хитрый, умный человек, взяла сценарий и во время антракта в Московском художественном театре записала, как Роза его читает, на айфон. Я утвердил ее по этому видео.
— Почему основная команда фильма — съемочная группа и актеры, исполнившие главные роли, — все моложе 30 лет?
— Потому что фильм, созвучный сценарию, должны делать люди, находящиеся внутри ситуации. Но в то же время сценарий писал человек, которому за 30, и продюсеру тоже не 20 лет.
Художественной команде нет 30 лет. Но, честно говоря, мы не думали в момент съемок, что нам 20 и мы делаем кино про 20-летних. Не буду лукавить и говорить, что это (то, что исполнители главных ролей младше 30 лет — прим. «Бумаги»), но это точно оговаривалось заранее.
— Во что работа с такой молодой командой выливалась во время съемок?
— Я просто работал с творческими и талантливыми людьми, у которых свои художественные взгляды на какие-то вещи. Приходилось напоминать себе, что я не самый ******** (крутой — прим. «Бумаги») парень на этой планете. Отличается ли это от работы с людьми старше, не знаю: до этого я работал только актером и не вдавался во внутренние перипетии.
— Ваш фильм в итоге про поколение 20-летних?
— Такой задачи не стояло. Наш фильм, скорее, про определенную часть молодых людей, которые не могут себя занять в этом мире и размышляют над тем, что останется после них.
Я про наше поколение вообще ничего не знаю. Мы снимали про ощущение: кислоту, которая разъедает изнутри (при этом кислота как наркотик также присутствует в фильме — прим. «Бумаги»).
— Вы снимались в «Лете» Серебренникова — там тоже про молодежь, только 80-х. Между нашим поколением и тем можно провести какую-то параллель?
— Да и про то поколение я ничего не знаю. Есть просто вещи, которые созвучны мне, и я про них играю. Я же не перевоплощаюсь. Панк в «Лете» — это я, какая-то моя часть. «Лето» созвучно современности, хотя там [рассказывается история] про 80-е. И в «Кислоте» актеры переносили часть себя на героев: благодаря им, я в какой-то мере сам более полно понял сценарий.
— Пришлось ли убирать что-то из итоговой версии «Кислоты»?
— Всё работало на уровне самоцензуры: мы не вставляли то, что будет запрещено. У нас нет возможности в этой стране снимать, например, наркотики: режиссеры просто не могут показывать их в кадре. Это выносится за скобки. Конечно, в том, чтобы тихо подразумевать, что герои обдолбанные, тоже есть определенный интерес. Но это сомнительное удовольствие.
Табу вообще связаны с уровнем внутренней свободы. На мой взгляд, это часть русской культуры — быть зависимым от самоцензуры. Если хочешь, чтобы твой фильм увидели люди, нужно идти на какие-то уступки. Многое просто не дошло до съемок: подразумевалось, что нужно снимать так и так, иначе не получишь прокатное удостоверение.
Мы показывали историю про нас сегодняшних какими-то обходными путями. Но если бы мы хотели показать действительную ситуацию, приходилось бы снимать в Париже. Гаспар Ноэ вот снимает, и мы видим созвучность ему и тому, как рвется гондон. Сними здесь такое — никто не увидит.
— У вас были достаточно надрывные роли раньше. Как они соотносятся с плавным дебютом?
— Не нужно поверять меня как актера и как человека. То, что меня в действительности интересует и занимает мой внутренний мир, никак не связано с тем, что мне нравится и хочется играть как актеру. Мне ***** (всё равно — прим. «Бумаги») — я делаю, что люблю. Роли есть у какого-нибудь Данилы Козловского.
Поэтому когда я слышу предъявы из разряда «Ты же пил мочу (в фильме Валерии Гай Германики «Да и да» — прим. «Бумаги»), и почему всё так гладко [в «Кислоте»]?», то не могу ответить. Мне не нужно было оправдывать чьи-то ожидания.
— Вы рассказывали, что Кирилл Серебренников давал вам советы по фильму, находясь под домашним арестом. Какими они были?
— В какой-то момент я «обосрался»: был предсъемочный стресс, паника и ужас. И я у него спросил, как я буду это делать. Кирилл Семенович сказал: сыграй в режиссера, ты же актер, у тебя есть опыт, ты видел, как я работаю, как работает Германика. В итоге из меня действительно интуитивно вылазили какие-то вещи.
— После дебюта в режиссуре у вас изменилось отношение к Серебренникову-режиссеру?
— Нет. Я просто стал чуть более наблюдательным и понял, что Кирилл Семенович как профессионал умеет уверить людей вокруг себя. Теперь я понял, что внутри это очень тяжело, режиссер — это последний человек, который должен выдать свою слабость.
— Какие ожидания от проката?
— Никаких. Это не мое дело. Я только снял фильм и теперь хожу и ***** (разговариваю — прим. «Бумаги») без остановки с журналистами. Надеюсь, что фильм будет созвучен зрителям. Но на самом деле мне ***** (всё равно — прим. «Бумаги»).
— Что будете делать дальше?
— Приз «Кинотавра» ничего не значит. Это не делает меня ни лучше, ни талантливее, ни интереснее. Выстрелил и ладно. Я бы хотел продолжить, но вопрос: про что это будет и как?
[Буду снимать], если появится оформленная в слова или мысли идея. Если нет, то не буду. Я же не ремесленник и не умею делать это на потоке: не заканчивал киношколу, не знаю законов драматургии и как делать «восьмерку» (прием, при котором камера во время съемки диалога не пересекает воображаемую линию взаимодействия двух героев — прим. «Бумаги») правильно. Из пальца высасывать не хочется.
