В арт-центре «Перинные ряды» продолжается выставка «Поп-арт форум», на которой выставляют экземпляры работ Уорхола, Бэнкси и других знаменитых художников. О том, почему в центре работают искусствоведы без опыта, как в торговый центр на Невском попадают работы Шагала и почему сертификаты подлинности — не самое главное — «Бумаге» рассказал генеральный продюсер арт-центра Андрей Базанов.
Выставка «Поп-арт форум». Фото из архивов арт-центра
— Как появился арт-центр «Перинные ряды»?
— У нас, как у Господа Бога, в начале было слово. Я много лет занимался телевидением, потом — концертной деятельностью. Как-то знакомые навели меня на мысль заняться выставками. И мне стало интересно. Первую выставку мы сделали вместе — это был Сальвадор Дали. Необходимо было арендовать зал на длительный срок, проводить выставку собирались два месяца: это же коммерческий проект, много денег было вложено в рекламу, и вложения нужно было оправдать. Оказалось, что найти в городе зал на длительный срок практически невозможно. И тут судьба подкинула это место. Мы приняли решение открыть компанию, которая будет заниматься выставками, я перешел в выставочный бизнес. Вокруг зала сплотился круг людей, которые любят нас и порой сначала покупают билет, а потом уже спрашивают, какая идет выставка. Сейчас в «Перинных рядах» прошло около двенадцати выставок, нам удалось собрать молодую креативную команду, я думаю, из сливок города. На кастинги среди искусствоведов к нам приходило до трехсот человек. Отобрать было очень сложно.
— Кто входит в вашу команду?
— В основном это выпускники истфака СПбГУ, Института культуры, Академии художеств и Штиглица.
— Это люди с опытом? Мы знаем их по другим проектам?
— А я люблю принимать на работу людей без опыта, потому что организационного опыта у меня самого достаточно. Нужны были люди с хорошим культурным слоем. Мне была не важна степень их образованности: я же понимаю, что сразу после университета готовые роскошные искусствоведы не выходят. Им нужно двигаться дальше, и я на самом деле помогаю им это делать.
Я люблю принимать на работу людей без опыта, потому что организационного опыта у меня самого достаточно— А у вас самого есть искусствоведческое образование? — Нет. — Кто в «Перинных рядах» занимается отбором работ для выставок? Искусствоведы без опыта из вашей команды? — Дело не в опыте. Я могу пригласить искусствоведа с опытом, а он занимался японской графикой XVII века, но нам нужно сделать выставку Энди Уорхола. И этому искусствоведу придется все изучать заново. Если у человека есть нормальный культурный слой, он способен освоить необходимое количество материала, чтобы создать эту выставку. Когда возникают какие-то вопросы, мы консультируемся с опытными и очень серьезными искусствоведами, например, с Александром Давидовичем Боровским (искусствовед, заведующий отделом новейших течений Русского музея — прим. «Бумаги»). Но опыт показывает, что мы идем правильными путями. — В чем миссия арт-центра? Для чего вы работаете? — Мы делаем educational, образовательные выставки, хотя «образовательные» звучит как-то сухо. Наша статистика показывает, что многие из тех, кто приходит к нам, впервые попадают на выставку. И наша задача их приобщить и сделать постоянными посетителями не только нашего центра. Для этого все наши выставки снабжаются достаточно подробными и интересно написанными инфостендами. Так как я по образованию режиссер телевидения, то ставлю задачу перед кураторами делать выставку как фильм: чтобы человек от начальных титров, от названия и дальше — через завязку, кульминацию и к развязке шел по выставке, а потом, по пути к гардеробу, все еще продолжал переваривать увиденное. Многие приходят в «Перинные ряды» второй раз, и со временем таких людей все больше. Это доказывает, что мы делаем все правильно.
Я ставлю задачу перед кураторами делать выставку как фильм— Когда вы выбирали площадку, вас не смутило, что будущий арт-центр расположится в торговом центре? — Когда мы только сюда въехали, нас радостно приняли, потому что мы самим своим существованием привлекали людей. Когда-то здесь был торговый центр, который торговал вещами, сейчас этого почти не осталось и стоит задача создать здесь арт-базар. Это нас не смущает — отправьтесь в любую заграницу, это нормально. Иногда посетители удивляются, где у нас охрана. Есть у нас и камеры, и охрана. Вы вот придите в Центр Помпиду — вы там не увидите охраны, только сидящих по углам людей. Да и сейчас перестали наконец заниматься ограблением музеев, это же глупость полная. Даже если кто-то похитит у нас литографию, продать ее будет невозможно. Она пронумерована. Ворованное никому не нужно.
— Часто ли вы сталкиваетесь со скепсисом со стороны аудитории?
— Все реже и реже. Дело в том, что, когда люди приходят к нам и задают скептические вопросы, они получают вполне вменяемые ответы, которые чаще всего их удовлетворяют. Наши посетители порой путают два понятия (сейчас, к счастью, все реже): копия и экземпляр. Графика зачастую имеет тиражность. Создание литографии — это тяжелейший технологический процесс, и создавать камень ради, допустим, пяти экземпляров (не копий, а экземпляров) — это бешеная работа. Но именно количество экземпляров определяет рыночную стоимость работы. Но вы можете сделать плохую работу в двух экземплярах, и она не будет стоить несколько миллионов, а можете — блестящую и напечатать ее тиражом в 200 экземпляров, ее ценность никуда не денется. Между ценой и ценностью очень большая разница.
Наши посетители порой путают два понятия (сейчас, к счастью, все реже): копия и экземпляр— О чем чаще всего спрашивают? — Прежде всего — копии или не копии, оригиналы или не оригиналы. И девушки-искусствоведы достаточно подробно объясняют, что такое экземпляры. — Вы в первую очередь работаете с частными коллекционерами. Как происходит поиск владельцев работ? Это личные связи? — Да. Но в данном случае я не думаю, что это кому-то интересно. В этом есть элементы ноу-хау и коммерческой тайны, я не хотел бы широко распространяться на эту тему. Да и потом, большинство из этих людей не хотят афишировать свое присутствие. — Как вы убеждаетесь в том, что работа не поддельная? Или, раз это личный контакт, речь идет исключительно о доверии? — Конечно о доверии. Некоторые работы мы покупаем на европейских аукционах. — Например, на каких? — Bukowskis и Bruun Rasmussen. На «Буковском» вы не получите сертификата, хотя все работы на аукционе проходят первичную экспертную оценку. Понимаете, сертификат — это очень и очень условная бумага, это не паспорт работы. Американский сертификат CoA — это документ не той степени достоверности. Тот же самый Александр Давидович Боровский рассказывал, как он на пароходе на Миссисипи остановился в каком-то маленьком городке, где ему предложили Энди Уорхола с сертификатом за пять долларов. Насколько мне известно, я все же не искусствовед, экспертиза стоит примерно тридцать тысяч евро, часто сама работа стоит намного меньше. Мы часто выставляем работы ныне живущих авторов, произведения современных художников сейчас никто не подделывает. Подделывают, к примеру, Сальвадора Дали, но всем известно, что Дали и чистые листы подписывал, у него был такой принцип. У Энди Уорхола, который сейчас висит в «Перинных рядах», был точно такой же принцип: искусство — в массы. Всем известно, что работала «Фабрика» (The Factory — студия Уорхола в Нью-Йорке, где производились многие его работы — прим. «Бумаги»). В нашей коллекции есть одна работа, подписанная Энди Уорхолом. И я на сто процентов уверен, что это Уорхол. Потому что это афиша с парижской выставки. Понятно, что афишу подписывал сам Энди Уорхол, потому что это происходило в присутствии людей.
В нашей коллекции есть одна работа, подписанная Энди Уорхолом. И я на сто процентов уверен, что это Уорхол. Потому что это афиша с парижской выставки— То есть ваш интерес к искусству настолько велик, что вы даже покупаете некоторые вещи на аукционах? — Да. Но понимаете, в чем штука: мы не ограничиваемся только Петербургом. В таком случае мы, наверное, и не выжили бы. Мы формируем выставки, собираем их, показываем у себя и дальше эти выставки ездят по стране до тех пор, пока это экономически целесообразно. Это слегка нас поддерживает и дает возможность развиваться. И такая непростая жизнь в определенной степени плюс — она подхлестывает нас делать хорошие выставки. Если мы будем делать слабые, к нам никто не пойдет, а значит у нас не появятся деньги, и все это тихо заглохнет. Поэтому, естественно, приступая к каждой новой выставке, мы просчитываем зрительский интерес. И если этого интереса нет, мы выставку просто не делаем. — Все ваши выставки окупаются? — Конечно. В городах, правда, выставки по-разному проходят. Есть замечательные симпатичные города, но с очень вялой художественной жизнью. Люди там еще не готовы заплатить за билет на приехавшую выставку небольшие деньги, соизмеримые со стоимостью чашки кофе. Так что в городах мы также ведем работу по привлечению зрителей, у нас же хорошие выставки.
— Сколько времени выставка путешествует по стране?
— Пока сложно сказать, мы сами существуем всего три года. Некоторые выставки эти три года и ездят. Большой популярностью, например, пользуется коллекция Рене Магритта, которую показывали в Петербурге осенью. Сейчас у нас просто кошмарное количество заявок и отзывов, люди хотят, чтобы мы повторили. И мы, наверное, через некоторое время повторим.
— И коллекционеры, предоставляющие работы для выставки, не возражают, что работы так долго перемещаются по стране?
— Если упрощать, то им все равно, лежит работа здесь или путешествует. Они в этом и заинтересованы отчасти.
— То есть они получают какие-то отчисления от показов?
— Очень по-разному. Кто как. Это долгий разговор. И если все рассказать, то никто все равно ничего не поймет.
— А вы попробуйте объяснить.
— Понимаете, это нюансы бизнеса, технология, которая читателям вашего интернет-ресурса не будет интересна. Я бы не хотел вдаваться в подробности, лучше давайте говорить о нас и нашем развитии.
Осенью вот у нас будет выставка Сальвадора Дали. Часть этой выставки, опять же, приобретена, часть еще собирается. Я думаю, что это будет самое красивое собрание графики Дали. А зимой у нас пройдет выставка, которая уже приобрела статус фестиваля, «Сто чудес света». Чтобы сформировать эту выставку, я отсмотрел около миллиона фотографий. И среди этих десяти тысяч нужно не пропустить зерно. Далее с использованием некой фокус-группы в лице друзей-знакомых мы отбираем сто лучших. Пока вроде не ошибались. У нас фотографы часто спрашивают, какая профессиональная аудитория занимается отбором. А я говорю: не нужна нам профессиональная оценка. Профессиональное жюри есть у конкурса «Золотая черепаха», у нас же другие задачи — мы хотим показать всю яркость и красоту этого мира. «Сто чудес света» — это роскошный глянцевый журнал самых необычных мест планеты, который всех радует уже третий год.
Фотографы часто спрашивают, какая профессиональная аудитория занимается отбором. А я говорю: не нужна нам профессиональная оценка. Профессиональное жюри есть у конкурса «Золотая черепаха», у нас же другие задачи— Площадка все еще находится в аренде? Вы ее не выкупили? — Да. Аренда дорогая, это же Невский проспект. Но проект ведь просчитан, мы умудряемся жить без всяких спонсоров. — Инвестиции исключительно ваши? — Да. — Как у «Перинных рядов» складываются отношения с художественным сообществом Петербурга? — Контактируем разве что через публику. Из-за того, что мы занимаемся преимущественно зарубежным искусством, пока не обнаружилось какого-нибудь серьезного сообщества. К нам, правда, приходят сотрудники Эрмитажа. Недавно пришли на выставку и очень хвалили, особенно информационные стенды. — Это ваши знакомые? Или зрители представились сотрудниками Эрмитажа? — Нет, пришли посетители и сказали: «Мы из Эрмитажа, вы молодцы». Наше огромное преимущество в том, что мы очень свободны, не связаны огромным количеством условностей, в которых вынуждены жить государственные залы. — Что это за преимущества? — Мы можем себе позволить писать инфостенды сленгом, доступным языком. Мы можем использовать в выставке афиши, что противоречит некоторым установкам государственных музеев. Мы гораздо более мобильны: можем собрать выставку за пару месяцев, если это нужно. Ни один зал такого сделать не сможет. Все решается здесь — за одну минуту, за пять. Мне не нужно писать какие-то письма в министерство — мы решили и делаем. — То есть сфера ваших контактов настолько широка, что позволяет такую мобильность? — Ну да. — И вы, получается, пользуетесь доверием довольно большого числа коллекционеров по всему миру? — В общем, да. Есть те, с которыми мы лично общаемся, есть сообщества этих коллекционеров. — Как в новой экспозиции оказалась работа Бэнкси? — То, что висит у нас, — это официально признанная копия Бэнкси, на обратной стороне имеется соответствующий штамп. Но понимаете, никто ведь не знает, кто такой Бэнкси. И даже если кто-то приедет на выставку и скажет, что он Бэнкси, ему, скорее всего, не поверят. Сейчас это бренд, который создавался совсем не ради продаж, а ради идеи о том, что все должно быть бесплатно. Но теперь, как известно, стоит появиться новой работе Бэнкси, как сразу же вместе с ней выпиливают кусок и люди утаскивают ее, радуясь, что наконец-то стали миллионерами. Это как раз та ситуация, когда цена вступает в конфликт с ценностью и начинает искажаться вся картина арт-рынка. Вероятнее всего, история так и не узнает, кто такой Бэнкси. Поэтому говорить об оригинале или неоригинале бессмысленно. Но нас успокоило качество печати — это сделано не на принтере и не на коленке. И в данном случае есть сертификат, ограничивающий тираж, соответственно, это работа квалификационного качества.
