Диалоги о рыбалке: «Нимфоманка, часть 1» Ларса фон Триера

После премьеры «Нимфоманки» Ларса фон Триера на Берлинском кинофестивале кинообозреватель «Бумаги» рассказывает, почему при просмотре одной из самых ожидаемых картин ничего не чувствуешь, отчего шутки в «Нимфоманке» были бы больше к лицу Вуди Аллену и на какое место метит теперь Триер. Мы так долго к этому готовились, что уже как будто знаем все наперед: вот сырой краснокирпичный закоулок, женщина (Шарлотта Генсбур), лежащая на асфальте; вот пожилой мужчина по имени Зелигман с авоськой; вот тишину вдруг взрывает группа Rammstein. Пожилой мужчина провожает женщину — ее зовут Джо — к себе в квартиру и поит чаем с молоком; та вдруг начинает рассказывать ему историю своей жизни. Начинать фильм с Rammstein — грубый прием, но мы ведь того и ждали, верно? «Нимфоманка» рекламировалась как грандиозная провокация, чуть ли не порно, но провокация, на самом деле, в том, что это совсем не порно, — нас обманули. Рассказы Джо полностью посвящены ее сексуальной жизни и при этом подробно визуализированы: с крупными планами пенетраций, куда без этого. Но смотреть «Нимфоманку» ради секса — все равно что читать маркиза де Сада ради того же. Собственно говоря, «Нимфоманка» и есть современное переложение маркиза де Сада. Фильм устроен как роман эпохи Просвещения: вместо того чтобы подстраиваться под стремительные ритмы современного кино, Джо и Зелигман ведут неспешные философские диалоги и рассказывают истории из жизни. В этом как раз ничего страшного нет: если бы «Нимфоманка» в действительности оказалась нарезкой порносцен, вот это было бы печально. Другое дело, что все это почему-то не работает. Драматургия превосходна, диалоги не лишены остроумия: в какой-то момент, например, заядлый рыбак Зелигман начинает проводить параллели между ловлей на живца и техниками соблазнения, о которых ему рассказывает собеседница. Но уровень иронии — впервые у Триера — оказывается чересчур высок, и фильм превращается в сплошное подхихикиванье. «Он трахнул меня два раза, а потом перевернул и трахнул еще трижды, — рассказывает Джо. — 2+3, я навсегда запомнила эти цифры». На экране появляются огромные красные цифры 2+3; «Числа Фибоначчи!» — радостно восклицает Зелигман. Шутка для интеллектуалов — такого ждешь скорее от Вуди Аллена. Когда Триер по старой привычке начинает говорить всерьез, это тоже выглядит переигрыванием. Моменты истерики в его прежних работах были органично вписаны в сюжеты о больших страстях. Почти всегда они были о вере в Бога: поэтому, когда героиня Эмили Уотсон из «Рассекая волны» приносила себя в жертву, мы видели трагедию. Теперь же, когда нам в физиологичных подробностях показывают, как умирает отец Джо, не чувствуешь ничего, кроме естественного отвращения. Как не чувствуешь ничего в сексуальных сценах; собственно, первая часть «Нимфоманки» и заканчивается репликой «Я ничего не чувствую». Вообще, конечно, этот фильм не должен был выйти никогда. Как и в случае с «Трудно быть богом» Алексея Германа (о котором мы тоже скоро напишем), ожидание «Нимфоманки» уже превратилось в самостоятельную и самодостаточную историю. Кроме того, после наци-скандала на каннской пресс-конференции культ личности режиссера достиг необычайных масштабов. Для самого Триера это стало удачным поводом торжественно отказаться от любых интервью, и если вспомнить сюжет «молчания бога», которому режиссер посвятил не один фильм, то станет совершенно ясно, в какой именно статус метит датчанин. В конце концов, в своем предыдущем фильме он уничтожил Землю, так что к этому уже давно шло. Теперь в фильмах фон Триера нет бога, кроме самого фон Триера; и потому то, что раньше потрясало, превратилось в обычный троллинг — если, опять же, воспользоваться рыболовной терминологией. Что остается? Хорошо прописанные диалоги, умные афоризмы, техничная режиссура с фиглярством — вроде уже упомянутых цифр во весь экран или маленьких документальных врезок разных форматов в каждой новой главе. Может быть, что-то изменится во второй части. Пока что «Нимфоманка» — нет, даже не плохой фильм. Гораздо хуже: он скучный.