В Петербурге с 24 февраля проходят антивоенные акции. На них были задержаны тысячи горожан. Большинство — 2400 человек — получили штрафы, еще 858 были арестованы.
Некоторые арестованные отбывали административное наказание в изоляторах временного содержания (ИВС), предназначенных для подозреваемых и обвиняемых в уголовных преступлениях. Предположительно, потому, что спецприемник на Захарьевской для административных арестованных оказался переполненным.
«Бумага» поговорила с тремя петербурженками, которые столкнулись с угрозами и насилием при задержании, в отделах полиции и в ИВС.
«Девушек просили спустить трусы и приседать»
Ануш Панина
70-й отдел полиции, ИВС
— Я не знала ни о какой акции: просто слышала от отдельных людей, что люди собираются. Вышла к Гостиному двору 24 февраля. Люди периодически кричали «Нет войне!» — иногда и я с ними.
В какой-то момент я оказалась лицом к группам ОМОНа и еще каких-то людей в защите и без опознавательных знаков, полиции, Росгвардии (многие из них были без значков). Все закричали «Нет войне», и я поняла, что сейчас закричать «Нет войне!» — это для меня уже вопрос чести. Меня тут же крепенько взяли, я сказала, что меня держат слишком сильно, в ответ силовики поиронизировали: «С нежностью». Я поняла, что бить они меня не будут, и воспользовалась этим, чтобы покричать еще.
Нас посадили в экскурсионный автобус, в нем было больше 60 человек. По дороге в отделы полиции нас пересаживали между машинами, а оставшуюся «четвертиночку» [задержанных] привезли в отдел полиции № 70. Там [в отношении нас] был миллиард оскорблений и глумлений [от полицейских].
16 часов с момента задержания мне не давали еды, а воду дали лишь глубокой ночью, когда точно прошло более трех часов после задержания. Из-за того, что я активно снимала всё на видео и задавала вопросы о том, на каких основаниях нас удерживают и чего от нас хотят, меня увели в отдельное помещение. Там я позвонила адвокату, но не успела я договорить, как сотрудники полиции — мужчина и женщина — силой начали отбирать у меня телефон. Я пыталась сопротивляться, кричала, но в итоге отдала, потому что испугалась, что его просто сломают.
Полицейские листали мой телефон при мне. Потом примерно таким же образом мне пришлось отдать паспорт: они залезали в карманы, и я решила, что безопаснее будет отдать документ самостоятельно.
Я отказалась доставать вещи из рюкзака, поэтому полицейские сделали это сами, без моего разрешения. Достали тапочки, плед, а потом сказали: «Запиши: рюкзак с грязными тряпками». Понятно, что это было просто эмоциональное давление. Я могла потерять почву под ногами от такого в пятом классе, но сейчас мне 34 года.
Я возмутилась процедуре, а полицейские сказали: «А что, если мы найдем в рюкзаке наркотики?» Тут я очень испугалась, что мне могут отомстить за то, что я отстаивала свои и чужие права. Особенно на фоне того, что силу ко мне они уже применили поперек закона.
В какой-то момент полицейские сказали, что нужно сфотографироваться. Я знаю, что не должна, — им достаточно паспорта. Сказала: нет. Меня прижали к стенке, схватили за подбородок и повернули к камере. Через секунды три я поняла, что могу скорчить рожу, — и скорчила. Я почувствовала кусочек свободы, потому что сделать со мной что-то еще у них не хватило наглости.
Пока они со мной разбирались, всем принесли передачки. Другим ребятам полицейские их передали, дали поесть и попить, а мне — нет. В туалет нас пускали, только если полчаса-час бить в дверь. Причем полицейские смотрели на это и смеялись. В камере было одно спальное место, я уступила его девушке, которой было плохо. В итоге до пяти утра я даже не садилась. К четырем ночи нас в камере на 8 квадратных метров было уже четверо. Всё вокруг было грязное и вонючее. Мы сидели по очереди, чтобы хоть чуть-чуть подремать. У парней в камерах было по пять и семь человек.
Мне назначили восемь суток, минус двое, что я провела в полиции. Перед тем как нас запустили в ИВС, мы пять часов просидели в маршрутке. При поступлении в изолятор меня попросили снять юбку, снять термобелье и поднять кофту — якобы чтобы убедиться, что у меня нет телесных повреждений. Но почему тогда не попросили поднять рукава, например? Я подумала, что даже если мои права нарушают, я не помню, на что сослаться. Решила: ну покажу я вам свою грудь, если что, сами будете виноваты.
При этом всём присутствовала одна сотрудница, хотя, насколько я знаю, их должно быть две, еще и с медобразованием. А когда пришла в камеру, моя соседка сказала, что ей вообще сказали снять трусы. На следующий день после помещения в ИВС ко мне пришел мой защитник, я рассказала ему всё, и он квалифицировал это как пытку сексуальным унижением. После «выпуска» я узнала, что других девушек просили спустить трусы, приседать и раздвигать ягодицы, а кого-то и вовсе приседать полностью голыми!
Через такие вещи ломается воля. В нашей культуре очень легко что-то сделать с женщинами и девушками, они даже ничего не поймут, хотя на психику это, конечно, повлияет — разгребать придется потом.
Мы собираемся подавать коллективную жалобу на то, как с нами обращались в 70-м отделе полиции. Уже нашли адвокатку из «Апологии протеста».
«Начальник отдела угрожал, что „пробьет“ мою маму и сейчас к ней выедут»
Вероника Каменцева
31-й отдел полиции
— Меня задержали вместе с двумя друзьями около 16:15 27 февраля у Гостиного двора. Плакатов и других отличительных знаков у нас не было. Мы стояли с другими митингующим, иногда выкрикивали кричалки, но их заглушали патриотические песни из полицейских машин.
Омоновцы врезались в толпу и по одному выхватывали протестующих. Одного из моих друзей омоновец сильно ударил ногой при задержании, меня же увели спокойно, не применяя насилия. По традиции омоновцы не представлялись и вообще ничего не говорили, кроме слова «пройдемте», жетонов у них тоже, конечно, не было.
Нас поместили не в автозак, а в обычный пассажирский автобус. Мы были одними из первых, поэтому простояли у Гостинки в этом автобусе около полутора часов. Его заполнили под завязку, было больше 50 человек. Полицейские в автобусе ругались на всех, кто пытался с ними говорить, отказывались представляться. Один из них вырвал из рук у женщины и порвал плакат. В автобусе был человек, который просил сводить его в туалет, но его не выпустили. В остальном обстановка была спокойная, люди знакомились, составили список задержанных для «ОВД-Инфо» и даже успели создать чатик в телеграме.
Около 18:30 автобус доехал до 31-го отдела (Кировский район). Часть людей, включая меня с другом, высадили, остальные поехали дальше по другим отделениям. В отделе нас оказалось 25 человек. При входе туда у нас забрали телефоны, паспорта и обыскали, но не очень тщательно (сумки и верхнюю одежду в основном, у кого-то забрали [перцовый] баллончик).
Нас посадили в актовом зале, по одному начали выводить и составлять протоколы. Изъятие телефонов объяснили «режимностью объекта и нахождением в помещении оружия». Сотрудники в большинстве своем общались с нами нормально, пока кто-нибудь не начинал качать права или задавать какие-то вопросы. Даниила Кена, который пытался отстаивать свои права, вывели из зала «поговорить», потом поместили в камеру. На мой вопрос про акт изъятия телефонов посмеялись.
Полицейские сначала обещали дать позвонить, но после грубой перепалки сотрудницы с задержанной, которая пыталась отстаивать свои права, сотрудница сказала, что из-за нее никому позвонить не даст. Всю ночь мы сидели в актовом зале на стульях, возможности спать не было, горел свет. Передачки нам передали, поэтому вода и еда были. При составлении протоколов особого давления не было, но орали на тех, кто отказывался фотографироваться и сдавать «пальцы».
С 10 утра постепенно начали отвозить в суд. Перед этим пришел начальник отдела Кирченко Андрей Викторович и прочитал всем лекцию, что мы предатели родины, нам платят силы Запада, и рассказал, что «на самом деле» происходит в Украине — словами кремлевских пропагандистов.
Всех отвезли в суд, а я осталась в этом актовом зале одна, так как я ЧПРГ УИКа, и в отделе ждали санкцию прокурора. Я уговорила дать мне позвонить, после многократных просьб мне дали телефон одного из сотрудников. Я набрала маму, сказала, где я, сообщила, кому из друзей позвонить. Мама рассказала, что при звонках в этот отдел говорили, что меня там нет и меня отвезли на суд. Я поинтересовалась, как так может быть, у начальника отделения. Он выхватил у меня телефон, сказал, что больше никаких звонков не будет.
После этого начальник отдела навис надо мной, начал стучать по столу и орать. В зале был еще один сотрудник, он сделал вид, что ничего не происходит. Начальник отделения ругался матом, называл [меня] продажной тварью, угрожал мне и моей маме, что заведет на нас уголовные дела, обещал, что «пробьет» мою маму и сейчас к ней выедут, угрожал вывести меня во двор и «поговорить нормально», сожалел, что сейчас не 1937 год.
Я пыталась ему отвечать, но в основном молчала. Он был в таком запале, что я боялась, что он может перейти от угроз к действиям. Чувствовала себя ужасно беспомощно, от нервного напряжения в конце концов начала плакать. Когда он ушел, другие сотрудники сказали не обижаться на него, что вообще он добрый. Это настолько не соответствовало происходящему, что я не знала, что им ответить.
Меня оставили сидеть в этом же актовом зале. Сотрудники мне сочувствовали, подкармливали, наливали чай, некоторые рассказывали, что тоже против войны. Было очень сложно морально, так как было ощущение полной неопределенности, меня могли оставить в этом же актовом зале одну еще на сутки. В девять вечера меня все-таки отпустили под обязательство о явке в отделение. Скорее всего, потому, что не было возможности оставлять на ночь нескольких сотрудников из-за одной меня.
Сейчас ощущаю себя нормально, так как уже был такой опыт взаимодействия во время многих выборов и избирательных кампаний. Но приходится прилагать много усилий, чтобы все-таки воспринимать это как насилие и превышение служебных полномочий, а не как норму. Особенно на фоне аудио из московских отделов. Очень сложно избавляться от мыслей, что не били, не насиловали, не завели уголовку — и хорошо. Пришла к выводу, что мне и моим друзьям сложнее всего во всей этой новой реальности сохранить четкое понимание того, что хорошо, а что плохо.
«Заставили полностью раздеться, хотя в кабинете находились мужчины»
Елена (имя изменено)
отдел полиции, ИВС
— За всё время войны я была на пяти митингах. 13 марта акция получилась очень немногочисленной, вышло, насколько мне известно, около 200 человек, могу ошибаться. Я ходила по Невскому проспекту близ Гостиного двора и пыталась найти колонну или группу людей, но, к сожалению, все ходили разрозненно, по одиночке и не смогли скоординироваться. Я решила заплести косы с зелеными ленточками, чтобы собрать вокруг себя единомышленников, но собрала только кучу ОМОНа. В этот день был приказ задерживать всех с зелеными лентами. Ко мне подошли сотрудники полиции и лица в черной экипировке и балаклавах, из опознавательных знаков у них была только нашивка Z. Не представились, потребовали предъявить паспорт. Аргументировали тем, что идет операция «Анаконда» и они хотят выяснить, не нахожусь ли я в розыске, может быть, я потерялась и меня ищут, может, я имею при себе наркотики или оружие. На мой вопрос «Я попадаю под какую-то ориентировку?» сотрудник ответил: «Почему нет?» — и повел в автозак. Было заметно пренебрежительное отношение, по дороге сотрудник толкал меня, а когда я заходила в автобус, пихнул в спину.
В отделе полиции было относительно безопасно. Сотрудники старались быть с нами вежливыми, передачи принимали, не угрожали, насилия не применяли. Но составили протоколы, в которых не было ни слова правды. Фотографировали и «катали пальцы», но я даже не отказывалась, фотографией больше, фотографией меньше — уже не важно. Из нарушений: не пускали адвоката два с половиной часа, пустили после звонков и жалоб от наших ребят.
Суд вынес постановление: пять суток административного ареста по статье 20.2.2, часть 1. Якобы я в составе группы более 500 человек обсуждала вывод войск из Донецка и Луганска, тем самым мешая функционированию инфраструктуры, проходу граждан и проезду транспорта, нарушала дистанцию. Хотя по улице я шла одна, толпы не было совсем никакой. После суда еще на одну ночь нас оставили в отделе полиции, а на следующее утро мы отправились в ИВС на Васильевском острове.
Когда мы прибыли, права нам не разъяснили, с правилами ИВС не ознакомили, а у нас как у административно задержанных права отличаются от прав уголовно задержанных. Тем не менее нас очень тщательно досматривали (по прибытии и далее ежедневно), искали колюще-режущие предметы и наркотики, заставили полностью раздеться, хотя в кабинете при этом находились мужчины.
Наш день начинался в 6 утра с обыска лицом к стене, полицейская проводила личный досмотр, прощупывала всю одежду с головы до ног на предмет чего-то запрещенного, другие сотрудники досматривали наши вещи и постельное белье. В течение всего дня к нам постоянно кто-то заходил, спрашивали Ф. И. О., дату рождения, статью и количество суток. Пытались узнать, зачем мы вышли на улицу, мы, естественно, «дружеских бесед» с ними не вели, отвечали коротко. В итоге все разговоры сводились к фразе «А не надо было на митинг выходить». За четыре дня не приняли ни одной передачи, аргумент дежурного: «Они [задержанные]скоро выходят, зачем им передача». В итоге мы весь срок питались конфетами и печеньем, которые друзья передали еще в отдел полиции, потому что местную еду есть было невозможно, от нее всем было плохо. Воду выдавали тоже по регламенту и мало, иногда отказывали.
В ИВС во мне перемешивались чувство страха и злость. Я понимала, что в застенках они могут воплотить любые свои угрозы и никто нам не поможет, при этом было ощущение нереалистичности происходящего. Меня задержали за зеленые ленточки в волосах, символизирующие мир, а теперь я в местах заключения и со мной обращаются как с настоящей преступницей: обыскивают, кричат, угрожают, разговаривают с пренебрежением из-за моей гражданской позиции.
Мы с адвокаткой из «Апологии протеста» подали жалобу на незаконный арест в горсуд. Естественно, на адекватность суда я не рассчитываю, но придерживаюсь позиции, что всегда нужно использовать все возможности и идти до конца.
Получайте главные новости дня — и историю, дарящую надежду
Подпишитесь на вечернюю рассылку «Бумаги»
подписатьсяЧто еще почитать:
- Фейки, сожжение чучела, телефонный терроризм и стычки с силовиками — главное об «антивоенных делах» в Петербурге.
- От жестких задержаний до уголовных дел. Что происходит с участниками антивоенных акций в автозаках, отделах и судах.
