«Люди стараются не говорить, у них тяжелейшая травма». Как живут беженцы из Мариуполя в Ленобласти

В апреле в Ленинградскую область прибыл поезд с беженцами из Мариуполя. Более 500 человек разместили в пансионате в Тихвинском районе. Ранее появились свидетельства, что мариупольцев принудительно вывозят в Россию в фильтрационные лагеря, забирают документы и удерживают.

Администрация Ленинградской области отказала «Бумаге» в посещении лагеря под Тихвином, аргументируя это тем, что вопросы журналистов могут травмировать людей. Но там удалось побывать петербургским правозащитникам.

«Бумага» попросила Григория Михнова-Вайтенко рассказать о жизни беженцев в Ленобласти и об их дальнейших планах.

Григорий Михнов-Вайтенко

член Правозащитного совета Петербурга, архиепископ Апостольской православной церкви

— Вы 17 апреля были в Тихвинском пансионате, где живут люди из Мариуполя, верно?

— Да, мы были [там] уже второй раз. До этого мы ездили вместе с членом СПЧ Наталией Евдокимовой. Потихоньку налаживаем взаимоотношения с людьми и администрацией. Потому что проблем очень много. Как сказал вчера один очень пожилой человек: «На старости лет остался в одних штанах, да и те чужие».

— Вас туда пригласила администрация Ленобласти или вы добились разрешения туда попасть?

— Нас никто не приглашал, мы приехали сами. Добиваться разрешения не пришлось, нас пустили, хотя, конечно, там есть некоторые ограничения — потому что [беженцы —] это живые люди, находящиеся в стрессовом состоянии. Не нужно быть профессионалом, чтобы сказать, что у них всех ПТСР. У кого-то заметно, что в тяжелой форме, у кого-то чуть легче переносится.

— Сколько человек туда приехало и сколько осталось в этом пансионате сейчас?

— Приехало 538 человек, из них 120 детей. Около 40 человек сейчас находятся в районной больнице — при поступлении в пансионат всех желающих обследовали, это делали выездные лаборатории МЧС: сделали анализы, кардиологическое обследование. У кого были выявлены проблемы, тех госпитализировали.

Думаю, потихоньку людей в пансионате будет становиться меньше, потому что часть разъезжается. Люди рассказывали, что, когда поезд-эшелон пришел в Петербург, 12 человек сразу на вокзале сказали, мы не хотим в Тихвинский район и поедем дальше сами. Им сказали: «Пожалуйста». Никто не препятствовал. Кто-то едет к родственникам в России, кто-то едет в другие страны — и к родственникам в странах бывшего Советского Союза, и в других.

Областная администрация активно занимается поиском рабочих мест для этих людей. К сожалению, отнюдь не все найдут работу по специальности. Мариуполь всегда был промышленным металлургическим городом. Что в России сейчас с этими производствами — отдельный вопрос. Занимаются и выделением жилья. Понятно, что это будут в первую очередь общежития, так называемые малосемейки. Люди постепенно будут переезжать туда.

Главная опасность — чтобы про них со временем не забыли. Я хорошо помню, как в начале 90-х в Подмосковье было огромное количество афганских беженцев, которых тоже заселили в пансионаты. Поначалу им активно помогали, а потом фактически людей бросили. Они там жили много лет на птичьих правах.

Сейчас речь идет о том, чтобы эти пансионаты — а он, судя по всему, не один: мы были в одном, но сейчас собираем информацию о еще нескольких в Ленобласти… что люди там смогут спокойно находиться год, и с ними постепенно будут разбираться, кто куда.

— Там в основном женщины и пожилые люди?

— Нет, есть и молодые мужчины, и пожилые женщины, дети, новорожденные. Беременные есть.

— Многие ли уже уехали из пансионата?

— Все, кто хочет уехать, не встречают никаких препятствий. Выход за территорию пансионата по электронным карточкам, карточки есть у всех. При мне они свободно входили и выходили, кто-то ездил в город, кто-то гулял.

Препятствия в чем: есть люди, у которых утеряны документы. У кого-то паспорта просто сгорели, кто-то их забыл. Без них люди не могут купить билеты на поезда и автобусы. Если человек хочет вступить в российское гражданство, то, как нам объяснили, сейчас будет действовать упрощенная схема: российский паспорт смогут оформить буквально в течение нескольких дней (администрация Ленобласти сообщила, что на 16 апреля за российским гражданством обратились 150 человек — прим. «Бумаги»). А если не хочет? Это проблема, потому что Украина консульские услуги сейчас не оказывает.

— Есть те, кто не хочет российский паспорт?

— Есть. И это не вопрос политики. Я там не встретил людей, которые хотели декларировать свою политическую позицию.

— В нынешних условиях им это не будет комфортно ни при каких обстоятельствах.

— Вы знаете, вчера, когда мы ездили, я служил панихиду, и сразу несколько семей просили покрестить детей. У нас были вполне доверительные разговоры. И, наверное, если бы такая позиция [против действий России] была, они бы ее заявили. Но я абсолютно уверен, что у людей такой шок, что они сейчас действительно ищут убежище. Самое главное — убежать от места опасности, особенно это касается семей с детьми, а их очень много.

Единственная позиция, которая была общей, — я спрашивал несколько человек, и они отвечали почти слово в слово: «А чего вы бы хотели?» — «Домой мы бы хотели». Домой — в Мариуполь. С учетом того, что мы знаем, что город практически разрушен, это звучит особенно страшно.

— В какие конкретно дни их вывозили и как это происходило?

— Примерно все говорили, что объявлялось время, когда будут автобусы. Как я понимаю, люди, у которых были машины, так или иначе, правдами и неправдами вырывались на обе стороны [фронта]. Но организованный транспорт был только в сторону ДНР и России.

Люди, у кого транспорта не было, у них и выбора не было. Либо оставаться там и рисковать жизнью. Из всех, с кем мы говорили, только один-два человека сказали, что они не знают, что с их домом. Остальные говорят: разрушен, жили в подвале. Понятно, что человек из подвала хочет куда-то выбраться, куда угодно.

Извините за выражение, но страшнее уже не будет. Где лучше — на кладбище или в концлагере? Это самые простые мирные граждане, которые не намерены воевать и умирать. Те, кто пытается их осудить, — а такие, к моему сожалению, находятся — [говорят]: «Как они могли бежать в страну, которая с ними воюет?» Ребят, ну поезжайте туда и делайте свой выбор сами. А вот этих людей точно осуждать не надо.

— Людям дали с собой взять животных? Сейчас в пансионате живут люди с кошками и собаками?

— Да, какое-то количество [животных там] есть.

— Я видела, что одна женщина в Польшу петуха забрала.

— Это те, кто ехали через территорию Украины, там было попроще. Здесь было чуть сложнее. Но чтобы кому-то сказали «нет, оставь» про домашних животных, такого я не слышал.

Более того, постоянно идут разговоры, что всех беженцев гонят через фильтрационные лагеря на территории ДНР. Судя по всему, не всех. Семьи с маленькими детьми практически сразу вывозили на территорию Ростовской области, грузили на поезда и отправляли уже в лагеря. Кого-то опрашивают, видимо, исходя из своих спецслужбистских соображений. Кого-то не опрашивают. Но что всех под дулом автомата вывозят и угрожают жизни — я таких историй ни от кого не слышал. В том числе от людей, которые уже выехали на территорию Евросоюза и ничего не боятся. Другое дело, что в силу своих этических соображений они не хотели оставаться здесь.

— В пансионате есть психологи?

— Есть, но пока, как нам сказали сами люди, они не очень хотят общаться с психологами. С детьми много занимаются, есть всякие аниматоры, мы видели — это выглядит вполне мило. Есть спортивные сооружения, настольный теннис, они всем активно пользуются.

Но есть проблема со школой. Часть людей говорят: «Мы дальше не поедем, мы языков не знаем, здесь хотя бы понимаем, на каком языке говорят, хуже уже не будет». И вот у этих семей непонятно, куда идти детям учиться. Есть несколько одиннадцатиклассников, которые должны были в этом году заканчивать школу. Вопрос, как они будут сдавать ЕГЭ. Сейчас Наталия Евдокимова будет этим заниматься с вице-губернатором Ильиным, который их курирует. Видимо, этот вопрос надо будет задавать и в министерстве образования, потому что эта проблема касается и других регионов.

— Какие еще важные проблемы?

— Гуманитарная часть сейчас более-менее отработана. Привезли много вещей, бытовой техники, администрация подключила местный бизнес: открыли парикмахерскую, маникюр даже есть.

Как дела обстоят в других лагерях для беженцев, я не знаю — информация собирается по крупицам. У меня складывается ощущение, что единой базы до сих пор нет. Как и во время пандемии, когда проблемы скидывали на областные администрации, а там уже кто во что горазд. Здесь происходит то же самое. В Москве рандомным порядком определили, что эта область возьмет тысячу человек, та полторы тысячи, и вот дальше крутитесь и делайте что умеете. Ленобласть, судя по всему, отработала очень хорошо.

— Что самое страшное говорят те, с кем вам удалось поговорить?

— Самое страшное — это их глаза. Ничего не говорят. Люди стараются не говорить, у них тяжелейшая психологическая травма. С травмами нужно работать целенаправленно, наверняка у каждого свое страшное. У всех, как я понимаю, есть либо погибшие, либо пропавшие без вести. Есть родственники по обе стороны фронта.

— У кого-то в семьях был принудительный призыв на боевые действия?

— Нет, насколько я понимаю. Они не застали призыва ни на ту, ни на другую сторону. Но наверняка есть военнослужащие, которые в обеих армиях воюют и чьи родственники сейчас здесь находятся.

Известно, что некоторые семьи оказались разделенными. Выезжала вся семья, но в процессе колонну делили или еще что происходило, дополнительные проверки. В итоге одни поехали в одну область в России, другие в другую. Сейчас идет сложный процесс восстановления этих связей. Украинские сим-карты здесь не работают. Российские симки всем выдают бесплатно, но это новый номер.

— И нет поисковой базы, чтобы позвонить в другие регионы?

— Пытаются налаживать сейчас. Есть единая база данных по эвакуированным и получающим социальную помощь МЧС ДНР. Но, я так понимаю, у них ограниченный список. Это самая напряженная точка может быть — поиск родных.

— У кого-то они остались в Мариуполе?

— Да, и связи с ними нет. Понимаете, да? Те, кто находится у нас, уехали три недели назад. За это время что угодно могло произойти. Связи нет.

— Если кто-то хочет не жить в Ленобласти, а попытаться перебраться в Петербург, есть ли такая возможность? Через волонтеров найти жилье?

— Никого не держат, но Ленобласть отвечает за этих беженцев, а Петербург не отвечает. Если человек хочет получать государственную помощь, то он вынужден будет оставаться в Ленобласти. Или переезжать в другой регион и там обращаться за помощью в частном порядке. В этом есть некоторая сложность. Централизованной системы помощи по всей России, как с медицинским полисом, не существует.

— Вы знаете, как им состыковаться с волонтерами?

— Для этого мы в том числе и ездим. Оставляем свои телефоны, телефоны правозащитников, горячих линий, памятки от СПЧ. Для этого общаемся и работаем, чтобы люди понимали, что это не концлагерь, возможности и варианты есть разные.

— Многие ли хотят перебраться дальше в Европу?

— Сложно сказать, сколько таких. Хотят, конечно. Слишком мало времени прошло, люди должны выдохнуть. Не все готовы с места в карьер ехать куда-то дальше. Особенно те, кто с детьми.

Люди, которые не вступают в российское гражданство, а получают вид на жительство или разрешение на временное проживание, — их ничто не держит. Они в любой момент могут передумать, сказать, что возвращаются домой или едут куда-то дальше. Я так понимаю, и Евросоюз чинить препятствий не будет, даже если люди обратятся не прямо сейчас, а через какое-то время.

— У них телевизоры в пансионате есть? Как они реагируют на российские новости?

— Да, к сожалению, есть. Не в номерах, а в коридорах. Там работает «Россия-24». Реакции никакой нет.

— Они видят, что с Мариуполем сейчас происходит?

— Они, уезжая, уже видели, что с Мариуполем происходило. Уже три недели назад от города мало что оставалось. Поэтому не думаю, что новости им добавят картинку.