Борис Куприянов — о книге как товаре, хранилище знаний и социальном маркере

Я позволил себе назвать встречу о книге «Жизнь после смерти или смерть после жизни». Это пошлое высказывание господина Моуди (Реймонд Моуди — автор книги «Жизнь после жизни» — прим.) я взял специально, потому что контекст, в котором обсуждается книга, ее будущее, прошлое и нынешнее состояние, весьма пошлый. Мы живем в сплошном информационном поле (простите за банальное высказывание), которое связано с разговорами о книге, ее судьбе, будущем, смерти и бессмертии. Обычно это высказывания, брошенные в массы, вроде «книга умерла» или, наоборот, «книга будет жить вечно». Это похоже на манифесты, но и до них не дотягивают, потому что манифест подразумевает выстраданную, обдуманную конструкцию.

Если говорить об издателях, то все больше и больше они обсуждают книгу как товар. Людям не повезло: у них нет нефтяной вышки или какого-нибудь небольшого заводика с производством продуктов народного потребления, а есть издательство

Я очень много общаюсь с библиотекарями, книжными продавцами и издателями. У них совершенно разная риторика. Если говорить об издателях, то все больше и больше они обсуждают книгу как товар. Людям не повезло: у них нет нефтяной вышки или какого-нибудь небольшого заводика с производством продуктов народного потребления, а есть издательство. Они рассуждают о книге точно так же, как о баррелях нефти и ценах на замороженный апельсиновый сок. В Петербурге через три недели пройдет культурный форум. Я обратил внимание на книжную программу; меня поразило, что если слова «книги» и «издательство» заменить на другие, например, «мясная промышленность» или «консервы», то мало что изменится. Если говорить о библиотекарях, то для них книга во многом элемент сакральный. Не всегда они могут объяснить, почему это так, но всегда знают, что книга — это святое, это хранилище знаний.

Я пришел к выводу, что можно грубо, неисчерпывающе, но достаточно интересно описать некоторую матрицу нашего взаимодействия с книгой и выделить четыре типа функций. Первая практика — это работа с книгой. Не тогда, когда вы пользуетесь ей в своих профессиональных надобностях — словарем для перевода текстов или энциклопедией, для того чтобы разъяснить некоторое понятие, — а это определенное самостоятельное размышление над тем текстом, который вы читаете. Вторая функция — досуговая: чтение как занятие собственного времени. Эта функция присутствовала в нашей жизни с середины XIX века. Третья функция — получение новой информации. И еще одна — функция социального маркера. Пьер Байяр, автор «Искусства рассуждать о книгах, которых вы не читали», — единственный исследователь, обозначивший функцию книжки как некоторого социального маркера.

В 20-е и 30-е годы XIX века книга неизбежно присутствовала в любом доме людей высшего сословия в России: дворян, священников и купцов, — но не в домах городских жителей, обывателей и разночинцев. Тогда книга выполняла функцию сложного интеллектуального взаимодействия. Назовем это работой: люди работали с книгой, находили в себе какие-то отголоски текста, чтение подталкивало на какие-то размышления, было достаточно сложным источником самосовершенствования человека. Использовалась ли книга как досуг в первой половине XIX века? Это вопрос. Мы все помним про французские дамские романы, но досуговая их функция очень сильно пересекается с функцией того самого социального маркера. Книги стоили дорого, привозились из-за границы. Чтобы читать французский дамский роман, необходимо было знать французский язык. Это было доступно очень узкой социальной группе, на самом-то деле.

В 20-е и 30-е годы XIX века книга неизбежно присутствовала в любом доме людей высшего сословия в России: дворян, священников и купцов, — но не в домах городских жителей, обывателей и разночинцев. Тогда книга выполняла функцию сложного интеллектуального взаимодействия

Посмотрим на конец XIX века. Ситуация резко меняется, потому что огромное количество людей овладевает грамотой. Рост грамотности в XIX веке был фантастический. Он был больше, чем рост в XX веке. Если в начале XIX века умело читать 3 % населения, то к 1917 году — 25 %. Появляется большое количество людей, которые перенимают традиции и формы барской жизни. И для них книга во многом является социальным маркером. Книга приобретает больше функций, связанных с получением информации. И становится досуговой именно тогда.

Если мы перенесемся в 30-е и 40-е годы XX века, когда грамотность достигает больших масштабов, то увидим, что книга перестает быть социальным маркером, практически не является досугом и в первую очередь становится источником информации.

Самое благодатное книжное время в России — это 50-е и 60-е года ХХ века. Здесь есть странное урбанистическое объяснение: люди переезжают из коммунальных квартир в хрущевки, у них появляется собственное жилье, которое тут же обрастает книгами

Самое благодатное книжное время в России — это 50-е и 60-е года ХХ века. Здесь есть странное урбанистическое объяснение: люди переезжают из коммунальных квартир в хрущевки, у них появляется собственное жилье, которое тут же обрастает книгами. Если посмотреть на книгоиздание и книжную графику в это время, то можно увидеть, что оформление книг делает грандиозный, фантастический скачок. Люди приобретают книги, и те становятся интерьером. Они также возвращают себе функцию социального маркера. Функция работы с книгой увеличивается. Например, если мы посмотрим фильмы 60-х годов, то обязательно увидим человека думающего или плачущего над книгой. Это стиль времени.

Давайте на эту матрицу четырех позиций посмотрим с точки зрения человека, живущего во втором десятке XXI века. Несет ли книга досуговую функцию? Является ли чтение досуговой практикой? Наверное, является, но это практика рудиментарная, потому что досуг современного человека организуют другие гаджеты, устройства и приспособления, которые дают человеку для проведения досуга больше, чем книга. Ваш замечательный земляк Виктор Топоров десять лет назад сказал, что книгу в России убил сборник, на котором записано три-четыре фильма. Потому что они просматриваются за то же время, за которое прочитывается книга, а стоят дешевле. Но диски вымерли, книги еще нет. Посмотрим, что будет дальше. По крайней мере, очевидно, что досуговая функция книги будет сокращаться и вытесняться другими гаджетами.

Об информационной функции книги. В XIX и XX веках библиотеки и книжные магазины в России были формами медиа. Может ли сейчас книга быть источником информации? Нет, потому что информация распространяется настолько оперативно, что книга просто технологически не успевает за этим. Тем более что сейчас распространение информации в медиа не ставит перед собой задачу обработки смыслов, оно фиксирует событие. В Америке самые главные хиты продаж — это новостные книги: когда случился казус с Моникой Левински, вышло восемь информационных книг в течение двух месяцев, посвященных Монике в детстве, в институте и так далее. В Норвегии вышло восемь книг про Брейвика. Летом этого года меня приглашали на телеканал «Дождь», где журналист совершенно возмущенно обсуждал выход книги о Стрелкове. Это абсолютно американская практика: «утром в газете, вечером в куплете». Книги выходят очень оперативно и обычно представляют собой компоновку нарезок из журнальных статей. У нас этот жанр не очень принят, и случай со Стрелковым — хороший пример.

Ваш замечательный земляк Виктор Топоров десять лет назад сказал, что книгу в России убил сборник, на котором записано три-четыре фильма. Потому что они просматриваются за то же время, за которое прочитывается книга, а стоят дешевле

А как быть с социальным маркером? Как быть с некоторой функцией книги как чего-то, что скорее разъединяет, чем соединяет? Она как раз переходит на один из самых важных планов. Представьте, что вы знакомитесь с прекрасной девушкой, приходите к ней домой, а на полке у нее стоит полное собрание сочинений писательницы на букву «Д». Я думаю, ваша судьба будет изменена. Есть замечательная книжка австрийского автора Музиля «Человек без свойств». Один из персонажей книги — библиотекарь, который не прочел ни одной книги, но при этом прекрасно разбирается в контексте, знает, где эта книга должна стоять и с какими она связана. Он с гордостью говорит, что читает только формуляры и аннотации. Если бы все библиотекари в России были такие, это было бы великое чудо. Он чувствует книгу не как текст, а как некоторый отклик, как некоторую тень. Как некоторый элемент общей культуры. На эту книгу постоянно ссылается Байяр и настаивает, что большинство книг, о которых мы говорим, мы не читали. И если в себе покопаемся, то придется с ним согласиться.

Мы говорим, что если книга умрет или умирает, то она безусловно сделает это в двух ипостасях, в двух своих функциях. Информационной, потому что она никогда не успеет за интернетом, за быстрыми медиа. Книга умерла как элемент досуга и развлечений, так что издательства «Эксмо» и «АСТ» обречены на тяжелый, чудовищный конец. Зачем мне читать иронический детектив в метро, если я могу посмотреть какой-нибудь реальный детектив, пользуясь наушниками и смартфоном?

Есть замечательная книжка австрийского автора Музиля «Человек без свойств». Один из персонажей книги — библиотекарь, который не прочел ни одной книги, но при этом прекрасно разбирается в контексте, знает, где эта книга должна стоять и с какими она связана

Тем не менее книга остается как социальный маркер. И мы подходим к самому важному для меня, для вас и вообще для мира значению. Книга как инструмент некоего самопознания, самообразования, самосовершенствования, самореализации. Это размышление над книгой. Это работа с книгой как собеседником. Пока нет таких форм, которые позволят нам это значение книги заменить. Другое дело, что мы говорили об образовательной функции книги, которая была очень важна в эпоху модернизма, когда люди должны были много читать, чтобы быстро переучиваться и приобретать новые знания: сегодня мы строим паровозы, завтра — самолеты, а послезавтра — космические ракеты. Человек уже должен был уметь быстро приобретать новые навыки. Сейчас, когда мы говорим о возможности переучиваться и обучаться, возможности самостоятельно приобретать новые компетенции, то здесь книге тоже ничего не светит, потому что новые компетенции приобретать не надо. Мир безусловно идет к тотальному разделению труда, поэтому новые компетенции и знания являются для него скорее опасным элементом, чем желательным.

Почему нам важно поддерживать общий уровень культуры вообще и книжной культуры? Я могу рассказать анекдот, который случился со мной в прошлое воскресенье. По методичным делам я решил объехать ремонтирующиеся библиотеки, приехал в одну. Очень красивое здание, построенное в 60–70-х годах, такой советский классический модернизм. На втором этаже стройки я нашел пятерых рабочих. Сразу стал грустно разговаривать, потому что нашел в работе какие-то недочеты. Спросил: «Вы что строите?». Спросил не с тем, чтобы узнать, что они строят, а чтобы дать оценку их работе. Они сказали, что медицинский центр. Я обошел каждого из пяти рабочих — медицинский центр. Я позвонил бригадиру:

— Что вы строите?

— Медицинский центр.

— Тащите чертеж. Чертеж у вас есть здесь рядом?

— Есть.

Люди теряют даже те компетенции, которые у них были до этого момента. Они перестают углубляться в суть того процесса, которым занимаются. Может быть, я много на себя беру, но мне кажется, что книга и чтение являются тем якорем, который удерживает эти процессы в некотором балансе

Я беру чертеж и даю его рабочим по очереди. Те говорят, что написано «медицинский центр». Говорю: «Читайте». Они с грехом пополам читают эту фразу: «Приспособление библиотеки на улице Аргуновская под медиацентр». Я говорю: «А о чем идет речь? Вы не понимаете, что написано, вы не можете прочесть слово?». На что один ответил: «А мне не надо понимать, что написано. Мне главное чертежи читать».

Проблема в том, что с уходом практики чтения — вдумчивой, досуговой, какой угодно — люди теряют даже те компетенции, которые у них были до этого момента. Они перестают углубляться в суть процесса, которым занимаются. Может быть, я много на себя беру, но мне кажется, что книга и чтение являются тем якорем, который удерживает эти процессы в некотором балансе. Мне хотелось бы верить, что общими усилиями театра и кино, образования, библиотек мы сможем, во-первых, сохранить практику чтения для будущих поколений, а во-вторых, продолжать думать о книгах, и в-третьих, гордиться и хвастаться перед товарищами некоторыми книгами, которые мы не прочитали.

22 ноября, 16:00 — Линор Горалик, «„Русская“ тема в современной моде: Анна, Лара и „Катюша“»

5 декабря, 19:30 — Юрий Богомолов, «История российской государственности и ее мифология в зеркале ТВ»

20 декабря, 19:30 — Алексей Зимин, «Еда сегодня»