Действительно ли полицейские часто пытают задержанных, что их подталкивает к насилию и почему никто не знает, насколько распространены пытки в России?
«Бумага» поговорила с юристкой правозащитной организации «Комитет против пыток» Юлией Осиповой о том, почему сотрудники МВД и ФСБ пытают людей и можно ли добиться наказания виновных.
— Последние пару лет СМИ стали гораздо чаще писать о пытках в полиции и колониях. Таких случаев стало больше?
— Если судить по статистике нашей организации, то обращений за помощью всегда примерно одинаковое количество. Бывают незначительные скачки в пределах нескольких процентов, но в целом количество не растет и не уменьшается. Даже если органы, например ФСИН, заявляют, что начинают принимать какие-то превентивные меры борьбы с пытками, число обращений не падает. Просто меняется ведомство, на которое чаще всего жалуются люди. Но не было ни одного года, когда количество заявлений на сотрудников иных ведомств было больше, чем на сотрудников полиции. Однако в последние годы заявлений на ФСБ стало больше – это факт.
— О каких цифрах можно говорить?
— Если говорить о нашей организации, то комитет начал работу в 2000 году и за это время к нам поступило больше 2 тысяч обращений. Более чем в 170 случаях установлен факт пыток. В результате нашей деятельности осуждено 140 сотрудников правоохранительных органов. Еще больше 140 дел находится в производстве.
Говорить в целом о России невозможно. У нас нет отдельной статьи уголовного кодекса за пытки, есть только общая 286-я статья — «Превышение должностных полномочий». Выделить из общего потока осужденных по этой статье тех, кто осужден именно за пытки, невозможно. Сейчас обсуждается появление отдельной статьи за пытки, но пока имеем то, что имеем.
— То есть никто не знает, сколько людей пытают в России?
— Да. Более того, страны регулярно отчитываются перед ООН по этому вопросу и даже там Россия не может привести никаких конкретных цифр. Непонятно, даже о каком порядке цифр стоит говорить. В нашей практике было много случаев, когда пытки, очевидно, были, но по итогам всех проверок следственные органы не находят виновных и не возбуждают уголовные дела.
— Можно ли говорить о проблемных или самых благополучных регионах?
— Учитывая отсутствие какой-либо общероссийской статистики, говорить об этом очень сложно. Например, наша организация работает всего в 13 регионах из 85 (Петербурга среди них нет — прим. «Бумаги»). И даже их сравнивать сложно, потому что точной статистики мы не имеем, а где-то отделения заработали совсем недавно.
— Многим людям со стороны, наверно, кажется самым проблемным как раз один из регионов, где вы работаете — Северный Кавказ. Это правда?
— Смотря с какой стороны смотреть. По численности, как я говорила, сравнивать сложно, но если говорить о видах пыток, то я бы сказала, что не менее жестокие применяются, допустим, в Краснодарском крае. Такая ситуация складывается в регионах из-за того, что люди чувствуют свою безнаказанность.
Проблема Северного Кавказа в том числе в том, что даже если человек решит обратиться к нам или рассказать о пытках СМИ, на него оказывается такое давление, что в итоге пострадавший отказывается от своих претензий. Об очень большом проценте пыток на Кавказе мы просто не узнаем, из-за этого сотрудники правоохранительных органов чувствуют, что даже в самых крайних случаях всё можно замять. В итоге это приводит к ужесточению методов дознания и вседозволенности.
— Можно ли выделить среди обращений к вам самые типичные сценарии пыток в России?
— Это зависит от региона, но больше всего жалоб на сотрудников полиции. Это самая многочисленная структура, плюс полицейские больше взаимодействуют с людьми. Но есть жалобы и на ФСБ, и на ФСИН. Дополнительная проблема колоний в том, что это закрытые учреждения, люди там находятся под надзором администрации и оттуда физически сложно сообщить о пытках.
Самый распространенный сценарий — сотрудники пытаются выбить определенные показания, чтобы человек написал явку с повинной и признался в каком-то преступлении. Чаще всего пытки — это не средство наказания за какой-то проступок, а средство раскрыть преступление и улучшить статистику.
В колониях наоборот. На примере Ярославской колонии можно сказать о том, что заключенных воспитывают, пропуская через подобную мясорубку. Некоторых наказывают за то, что они жалуются. В ИК-14 Нижегородской области к нам поступали жалобы на то, что заключенные из числа так называемых «активистов» по указанию администрации колонии выбивали сведения и явки с повинной из других осужденных.
— Чаще пытают рядовые сотрудники органов или руководство тоже участвует?
— Руководство чаще всего закрывает глаза на пытки, само участвует крайне редко, но можно вспомнить дело об ИК-14, где замначальника и начальник колонии снимали на видео, как одни заключенные пытают других. Чаще всего руководящий состав видит, что подобное происходит, но не предпринимает никаких действий. Не знаю, поощряет или нет, но не наказывает.
— Когда вам удавалось добиться уголовного наказания для сотрудников, они как-то объясняли, почему они решили кого-то пытать и что, может быть, стоит сделать, чтобы этого избежать?
— Чаще всего сотрудники до последнего отрицают свою вину и считают себя невиновными, причин никто никогда не озвучивает. Недавно в Москве был случай, когда полицейские избили тренера женской футбольной команды «Торпедо», и всё, что сделали сотрудники — принесли пострадавшему тортик, свои действия они объяснять никак не стали. Решили, что этого достаточно. В итоге в суде получили реальные сроки, что в России с полицейскими бывает крайне редко.
После каждого дела мы запрашиваем у ведомств информацию о причинах, способствующих таким действиям сотрудников, но нам чаще всего отвечают одной и той же формулировкой — сотрудники не знали ведомственных актов и законодательства, а руководящий состав их плохо контролировал. Никаких личностных причин в ведомствах не видят, чаще всего у тех, кого обвиняют в пытках, хорошие характеристики от руководства.
— А вы сами из практики поняли, почему вообще полицейские или сотрудники ФСИН идут на пытки?
— Мне кажется, всё из-за безнаказанности. Люди не понимают, что за это грозят реальные сроки. Они считают себя выше этого и выше обычных людей, считают, что они имеют больше прав. Как я упоминала ранее, проводятся многочисленные проверки, а фактически никого к ответственности не привлекают.
Плюс играет роль статистика раскрываемости. Когда много нераскрытых преступлений и давит начальство, проще всего найти одного человека и заставить его признаться во всем. Этой зимой мы ездили в глухие деревни Нижегородской области и нам часто рассказывали, что когда в деревне начинают регулярно происходить кражи, сотрудники органов просто берут самого неблагополучного местного мужчину, пытают его и заставляют взять вину на себя.
— Если человек сталкивается с пытками, что нужно делать, если их все-таки удается пережить?
— Первое, что необходимо сделать — как можно быстрее после пыток вызвать скорую помощь и зафиксировать все телесные повреждения. Затем обратиться в Следственный комитет и другие органы. Не нужно ничего скрывать и делать всё лучше как можно быстрее. Например, мы редко берем заявления старше полугода, просто потому что чем больше времени прошло, тем сложнее найти доказательства. Простой пример — отделы полиции сейчас оборудованы видеокамерами, но хранятся они обычно не больше месяца.
— Как обычно идут расследования дел о пытках?
Это зависит от того, как быстро человек обратился в следственные органы. Если обращается сразу, то следователь чаще всего проводит какую-то более-менее нормальную проверку. Плюс если человек обращается к нам, то мы следим за результатами проверки и при необходимости обжалуем их, добиваемся проведения эффективной, всесторонней проверки по делу.
Всё происходит очень по-разному даже в разных районах города и зависит от конкретного следователя, к которому попадает заявление гражданина. Сейчас довольно много следователей все-таки заинтересованы провести относительно качественную проверку. Нельзя говорить, что абсолютно все дела о пытках тормозятся и так далее.
— Следующий этап. Как сложно довести дело до суда, а потом и до обвинительного приговора?
— Довести дело до суда довольно сложно. Мы очень часто сталкиваемся с тем, что неоднократно выносятся отказы в возбуждении уголовного дела. Тогда мы проходим все инстанции, используем все средства на национальном уровне и если в России ничего добиться не можем, то вынуждены обращаться в Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ). Если международный орган выносит положительное решение до истечения 10 лет (срок давности по 286-ой статье — прим. «Бумаги»), то проводится повторная проверка и так далее. Но чем больше времени проходит, тем сложнее привлечь виновных к ответственности.
Если дело все-таки доходит до суда, то вероятность обвинительного решения очень велика. Из практики я помню только один оправдательный приговор, но он уже обжалован. Такая статистика вытекает из общей специфики российских судов — у нас в целом крайне мал шанс получить оправдательный вердикт в суде.
Чаще всего сотрудникам правоохранительных органов выносятся условные сроки, но это зависит от тяжести причиненного вреда. Если смерть или тяжкий вред здоровью, то будет реальный срок. Если небольшая тяжесть или простые побои, то будет условное наказание. У наших судов лояльное отношение к сотрудникам органов.
— Как органы реагируют на жалобы на пытки и подобные разбирательства. Сотрудников, которых подозревают в пытках, увольняют?
— У нас никто не увольняет сотрудников с должностей, даже если дело передано в суд и идет разбирательство. Никто их даже не отстраняет от службы на время суда, хотя это предполагается законом. Пока нет обвинительного приговора, никто человека не уволит. Могут уволить, только если есть стопроцентная вероятность обвинительного приговора. Плюс чаще всего таких сотрудников увольняют по каким-то другим причинам или по собственному желанию. Никто не пишет, что сотрудника уволили из-за того, что он пытал.
— Вы сказали, что судебные решения зависят от степени вреда здоровью, нанесенному при пытках. По вашей практике, как далеко заходят в пытках сотрудники органов?
— Сейчас чаще всего ограничиваются побоями, тяжкий вред наносится довольно редко, смертельных исходов немного. То есть сотрудники все-таки не переступают некую грань. Но чтобы нанести, например, вред средней тяжести, достаточно сломать ребро, то есть не рассчитать силу одного удара или приема.
Вместе с тем часто наносят ущерб, который очень сложно доказать. Это удушья, которые не оставляют следов, подвешивания в неудобных позах и так далее. Отмечу, что помимо синяков, ушибов, переломов человек получает и психологическую травму, которая может быть серьезнее, чем гематомы.
— А свидетелей таких пыток как-то удается найти?
— Такие случаи бывают. Мало ли кто мог быть рядом. Кроме того, в деле могут быть видеозаписи из отделов — их сложно получить, но не невозможно. Плюс у нас пытки происходят не только в госучреждениях. Такое может произойти и на улице, тогда можно найти прохожих, которые что-то видели.
— Насколько можно судить по сообщениям СМИ, довольно часто после обвинений в пытках те же полицейские говорят, что человек сам спровоцировал их на применение физической силы. Например, пытался сбежать.
— Да, это распространенный прием. И следственные органы часто встают на позицию полицейских, которые дают такие показания — им больше доверяют. Но не нужно забывать, что любое применение физической силы должно быть соразмерно. Если человек не соглашается предъявить документы, а ему наносят десяток ударов — это ненормально.
— Кто находится в группе риска? Кого чаще всего пытают?
— Мы проводили свое исследование, которое показало, что любой может попасть под пытки. Например, по нашей статистике, часто пытают людей с высшим образованием, которые знают свои права и пытаются их отстоять. Многие из них как раз и страдают из-за этого. Такое поведение не нравится сотрудникам органов. Люди более маргинального типа чаще идут на контакт с полицейскими, не провоцируют их или просто не сообщают о противоправных действиях правоохранителей.
— Одна из последних громких историй о пытках — дело «Сети». Насколько это типичная история? Часто ли встречаются ситуации, когда, судя по показаниям подозреваемых, пытают вообще практически всех фигурантов дела?
— Мы не ведем это дело и я не могу утверждать, что там точно были пытки, но у нас тоже были случаи, когда пытки применялись сразу к группе людей. Чаще всего такое происходит, когда нужно раскрыть конкретное преступление и получить конкретные показания от нескольких людей.
— А другой аспект дела — когда под пытками заставляют отказаться от показаний о пытках?
— Да, такое встречается. У нас есть заявители, которые отказывались от своих обращений по разным причинам, в том числе из-за давления органов. Например, сотрудники, которые пытали человека, узнают, что их действия проверяют следственные органы, и начинают предпринимать определенные шаги — угрожать уголовным преследованием или повторно применяют насилие. Встречаются и другие методы. Был один человек, который отказался от своих показаний о пытках, когда полицейские подарили ему телевизор.
Еще довольно часто отказываются из-за того, что разбирательства идут очень долго — у нас в процессе есть дела даже 10-летней давности. Это их выматывает, люди просто устают и отказываются от своего последующего участия. Мы пытаемся их поддержать, подбодрить и оказать психологическую помощь.
— Люди, которые ведут эти разбирательства по 10 лет, обычно доходят до ЕСПЧ. Насколько это целесообразно, если российские суды отказались наказать виновных?
— Мы до последнего пытаемся добиться наказания на национальном уровне, потому что ЕСПЧ никогда не привлечет к ответственности того, кто пытал. Он может только признать факт того, что пытка была и государство должно было установить виновных. Плюс разбирательство в ЕСПЧ занимает очень много времени, и в дальнейшем мы можем потерять возможность привлечь виновных к ответственности из-за истечения срока давности. Да, он присудит компенсацию, но на национальном уровне мы тоже всегда подаем иски о компенсации морального вреда.
— Эти компенсации — это серьезные деньги или символические?
— В ЕСПЧ у нас в практике не было меньше 10 тысяч евро, были суммы больше 100 тысяч. Российские суды присуждают очень разные суммы. Недавно у нас была самая маленькая компенсация в практике — 3 тысячи рублей за пытки. В деле было шесть полицейских и двое пострадавших, сотрудников осудили условно и суд решил, что компенсации в 3 тысячи будет достаточно, так как значительного вреда здоровью побои не нанесли. Естественно, мы обжаловали это решение. В настоящее время апелляция не рассмотрена.
— В июле большой шум вызвала публикация «Новой газетой» видеозаписи с пытками в ярославской колонии. То, что вы увидели на этом видео, типично для вашей практики?
— Да, это жестокое видео, но большой шум оно вызвало потому, что люди наконец своими глазами увидели то, о чем раньше только читали. Мы много пишем о том, что в России пытают, но у нас люди всё равно до последнего сомневаются. Теперь они увидели, что пытки в России действительно есть.
