В Ленинградском окружном военном суде 4 апреля прошло третье заседание по делу о теракте в петербургском метро, в котором обвиняют 11 человек. Никто из подсудимых не признает вину, а во время перерыва в слушании обвиняемые написали обращения на листах бумаги со словами «Мы не виновны» и «Нас подставили».
«Бумага» поговорила с двумя отцами девушек, погибших в результате взрыва. Они рассказали, как проходило расследование, каким образом они знакомились с материалами дела и верят ли в невиновность обвиняемых.
Самандар Алиев
3 апреля 2017 года погибла его 20-летняя дочь Дильбара
— 3 апреля мы вместе с дочерью вышли из подъезда. Попрощались и пошли в разные стороны: я — на работу, она — на учебу. Около двух часов дня мне позвонил сын и сказал, что он и Дильбара должны были встретиться на «Технологическом институте», но его поезд проехал мимо и не остановился на станции. Спросил меня, в курсе ли я, что произошло. Я сразу стал звонить дочери, но в течение 40 минут никто не отвечал. Потом трубку взяла какая-то женщина. Я сказал, что я отец девочки, и спросил, где она находится. Женщина ответила, что моя дочь на реанимационном столе в Мариинской больнице. Я поехал туда, но было уже поздно. Сначала мне показали ее одежду — она вся пахла порохом, а потом тело. Я опознал ее.
В деле очень много материалов. Нам давали 15–20 минут, чтобы ознакомиться с огромным томом. Когда читаешь, в голове только собственное горе: мы искали то, что касается непосредственно нас. В документах много терминов, нужно иметь юридическое образование, чтобы всё уловить.
Сейчас я смотрю на подсудимых и вижу милых мальчиков, но я не знаю, что у них внутри. У меня нет телепатических способностей. С одной стороны, я точно не сторонник того, чтобы за решеткой оказался невиновный человек, с другой, есть такая пословица: «Нет дыма без огня». Если не они виноваты, значит, виноват кто-то из их знакомых или друзей. Расследование шло долго, а просто так ничего не бывает, значит, есть какие-то косвенные улики против них [подсудимых]. Если они виноваты в какой-то степени, пусть понесут наказание.
Несколько дней назад мать одного из них [подсудимых] давала интервью (Яркинай Мирзаалимова — прим. «Бумаги») и всё время повторяла «мой бедный ребенок». Я тогда сказал ей: «Кто бедный? Ваш ребенок сидит здоровенький, целенький, а мой — уже там». Хотя как родитель я понимаю эту женщину и даже одобряю. Она поддерживает сына, как может. Но пока не доказана ни его вина, ни невиновность. Всё может повернуться в любую сторону.
Геннадий Даниленко
3 апреля 2017 года погибла его 25-летняя дочь Оксана
— Моей дочери было 25 лет, она жила отдельно. 3 апреля она ехала в метро и переписывалась с подругой в социальных сетях, отправляя ей голосовые сообщения. Во время взрыва была включена запись, и все эти звуки оказались на телефоне подруги. Это сплошные крики «мама» и страшный грохот.
Мы узнали о случившемся поздно вечером, поехали по всем больницам. Нам рассказали, что Оксана умерла в течение пяти минут: она оказалась в эпицентре взрыва. Смертник стоял в полутора метрах от нее.
В течение двух лет шло расследование. После Нового года [2019-го] нам показали материалы дела. В том числе фотографии, которые касались не только наших детей. Затем эти документы показывали стороне защиты, чтобы они тоже ознакомились. Провести заседание раньше просто бы не получилось.
Подсудимые не признают вину, они считают, что виноват только один человек — Джалилов, смертник, который взорвал поезд. Но мы знаем [по материалам дела], что они все как-то связаны. Например, Азимов (один из обвиняемых — прим. «Бумаги») посылал деньги Джалилову.
Их не просто так собрали на улице. Они были знакомы, жили в одной квартире, в которой хранилась бомба. Это же четыре стены, невозможно не видеть, что там происходит.
