Грузинские добровольцы воюют на стороне Украины с первых дней российского вторжения. Уже известно минимум о 36 погибших бойцах.
Давид Кацарава — глава движения «Сила в единстве». Оно борется с «ползучей оккупацией» Грузии Россией. Всю весну Давид и еще несколько членов движения участвовали в боях за Ирпень и занимались зачисткой Бучи после отступления российской армии.
Специально для Paper Kartuli журналист Глеб Голод поговорил с Давидом Кацаравой о мотивации воевать за чужую страну, увиденном в Украине и отношении грузинских властей к добровольцам.
— Почему вы поехали воевать в Украину?
— Еще до начала войны я думал, что надо ехать, даже в 2014 году, когда началась оккупация Крыма, а затем Донбасса, но не сложилось. Предсказать войну тогда было уже несложно. 26 февраля [2022-го] мы начали собирать команду добровольцев. 28-го должны были лететь на чартерном рейсе, который организовало украинское посольство, но наше правительство этот рейс отменило. 2 марта вместе с пятью друзьями мы своим ходом отправились в Украину, 4-го были на военной базе во Львове. Там нас экипировали и с 12 марта стали посылать на боевые задания.
Мы воевали в Ирпене, после этого были Гостомель и Буча, где мы шли на зачистку. Мы потеряли двоих наших друзей — Дато и Беро. Это были первые грузинские добровольцы, которые погибли в этой войне. Сейчас их уже 37 (в СМИ сообщали о 36 погибших — прим. Paper Kartuli). В Гостомеле мы отравились химическим оружием, которое применили российские войска (официально это никто не подтверждал — прим. Paper Kartuli). В конце апреля у нас было еще одно большое задание, когда ожидалась высадка десанта в Киев со стороны белорусской границы (в мае ВСУ ожидали, что Россия будет проводить такую операцию, но этого не произошло — прим. Paper Kartuli).
Для меня эта война — это не только война Украины против России. Это и моя война тоже. В Украине происходит то же самое, что Россия творит с нами уже более двух веков. Война не прекратилась для нас в 2008-м. Она продолжается в виде «ползучей оккупации». Я более чем уверен, что и другие добровольцы рассудили так же.
Вместе со всеми этими аргументами у нас есть долг чести. Украинцы нам помогали в войне в Абхазии в 90-х. Украинские военные летчики спасли более 7 тысяч мирных жителей, которых они эвакуировали под плотным огнем.
— О применении химического оружия в Украине говорилось очень мало, и кажется, никто эту информацию так и не подтвердил.
— Почему-то ее пытались замять со всех сторон. Я точно помню, что кроме этого случая в Гостомеле был еще и Мариуполь. Это проскакивало в СМИ в то время, когда шли бои за город (об этом писали украинские СМИ со слов бойцов, но независимых подтверждений использования химического оружия не было — прим. Paper Kartuli).
Ребятам, которые пошли в госпиталь, в анамнез вписали возможное отравление зарином (подтверждений использования российскими войсками зарина на войне в Украине не было — прим. Paper Kartuli). Еще один наш товарищ погиб от отравления химическим оружием на Бахмутском направлении. Всё это не особенно тиражировалось. В моей крови тоже были найдены следы химического состава, но подтвердить конкретное вещество не удалось, потому что я поздно обратился за помощью. (У Paper Kartuli нет подтверждения этой информации.) Часть ребят лечится до сих пор. Из-за этого нам пришлось вернуться. Всего мы там провели два с половиной месяца, 14 мая отбыли в Грузию.
— Грузинские добровольцы воюют в одном подразделении?
— Нет. Есть самое крупное — «Грузинский легион», который возглавляет Мамука Мамулашвили, там около 700 добровольцев. Ладо Гамсахурдиа создал «Кавказский легион». Он объединил там грузин, чеченцев, ингушей, дагестанцев. Есть еще подразделения Вано Надирадзе, они уже часть ВСУ. Остальные ребята тоже раскиданы по разным подразделениям. Я воевал в составе интернационального легиона, потом перешел в силы специальных операций Украины.
Всего наших добровольцев там воюет около 3 тысяч. Грузин там больше всех среди иностранцев, которые воюют за Украину. Соответственно, и жертв больше, чем у других (Paper Kartuli не удалось подтвердить эту информацию). Основные потери были в Ирпене.
— Какие задачи ставились перед добровольцами?
— Были разные задачи в зависимости от наших способностей и опыта. Мое подразделение ходило и на штурм, и на разведку.
— Был ли у вас военный опыт до этого?
— Нет, но после 2008 года был отрезок времени, когда мы тренировались.
Моя жизнь делится на две части: до 2017 года и после него. До 2017 года я был спортсменом, возглавлял две федерации — рафтинга и каноэ. У меня была туристическая компания, я снимался в кино. Некоторые из этих фильмов выходили на российском рынке.
С 2017 года я всё это разменял на патрулирование на оккупированных территориях. С тех пор я занимаюсь общественной деятельностью, возглавляю организацию «Сила в единстве». Это отчасти милитаризованная организация. Мы патрулируем линию оккупации, но делаем это без оружия. Стараемся остановить процесс «ползучей бордеризации» нашей страны. В июле будет как раз шесть лет как мы занимаемся общественной деятельностью.
— Что вы увидели на войне в Украине?
— Это был ужас. Когда погибают солдаты — это одно. Ты человек с оружием, идешь и понимаешь, что с той стороны люди тоже вооружены, что они могут тебя убить. Но самое страшное, что я видел, — убитые мирные жители. Раздавленные в машинах люди, женщины, которым из крупнокалиберного пулемета отстрелили голову.
Когда мы приехали в Бучу, люди бросались нам на шею. Я помню, когда мы зашли в город, неподалеку от нас шла пара. Они заметили вооруженных людей. У женщины подкосились ноги, мужчина ее подхватил. Она не поняла, кто мы: подумала, что это опять российские солдаты. Я нарочито утрированным грузинским акцентом закричал, чтобы они не боялись, что это мы, грузины. Когда мы подошли, она рыдала. Они рассказывали, что там творилось до нашего прихода. Мы видели, как на улицах валялись трупы мирных жителей. Конечно, это никогда из моей памяти не сотрется.
— Год назад все были уверены, что Киев падет за три дня. Путин смог убедить мир в том, что у России мощная армия. Вы знали, что едете воевать с неподготовленной армией, или готовились умирать?
— К тому моменту, когда мы ехали, мы знали, что едем воевать с огромной очень хорошо подготовленной армией. Умирать мы не собирались, но точно знали, что это не будет прогулкой. Из семерых членов нашей организации («Сила в единстве» — прим. Paper Kartuli) погибли трое: Дато Ратиани, Гиа Бериашвили и Миша Каплан. Дато и Беро погибли под минометным обстрелом под Ирпенем, а Мишу убили под Бахмутом три-четыре месяца назад.
— Как отреагировали родные на ваш отъезд на войну?
— Мой дед был с Диканьки, мать у меня наполовину украинка. Никто не расстраивал меня просьбами остаться. Все понимали, что это не имеет смысла.
Самое сложное было общаться с моими отцом и детьми, которые звонили мне почти каждый день. Это делало меня очень уязвимым. Я слышал в их голосах страх, что они мне позвонят, а я не отвечу. Не потому, что мне некогда, а потому, что меня убили. Это было самое сложное в этой войне — пройти через их эмоции. Были моменты, когда мы выходили на задания, и я говорил, что три дня меня не будет на связи. Я понимал, какими для них будут эти три дня.
— Возникали ли у вас проблемы в Грузии после поездки на войну?
— Они и сейчас есть. Я продолжаю заниматься турбизнесом. Сразу по возвращении его оштрафовали на 35 тысяч лари. Сейчас я буду судиться.
В 2017 году я взял землю в аренду от государства. Каждые два года государству надо проводить аудиторскую проверку и предоставлять документы, подтверждающие целевое использование. Ее надо было проводить в 2020 году, но была пандемия и всё было закрыто. Я обратился в соответствующие органы и попросил, чтобы эту проверку мне засчитали или перенесли на момент открытия наших границ. Ответ я получил через полтора года. И этот ответ приурочили к моему пребыванию в Украине. Это, по сути, прессинг. До этого были попытки запугивания. Меня предупреждали, что у меня трое детей, и просили быть поспокойнее.
— Кто предупреждал?
— «Добрые люди».
— С кем вы их связываете?
— С правительством и спецслужбами. Я им тогда ответил, чтобы они молились, чтоб мои дети даже не простудились после этого разговора. Второй раз меня предупредили, что мне подкинут оружие. Я сделал открытое заявление в прессе. Предоставил все документы на оружие, которое у меня есть. С этого момента любое оружие, которое вы у меня найдете и оно будет нелегальным, — это будет оружие, которое мне подложили. Это сработало как превентивная мера.
Подсылали ко мне людей, чтобы избили. Не получилось. Напали четыре мужика, снимали на камеру. Должны были меня опозорить и выгнать с оккупационной линии. За это потом уже судили меня. Мне грозило два года тюрьмы (по ч.1 ст. 126 УК Грузии о насилии — прим. Paper Kartuli), но они сами замяли, я попал под амнистию.
Это всё происходило из-за деятельности на линии оккупации. Мы создаем проблемы нашему правительству, которое до нашего появления обеспечивало полный комфорт действия оккупационным войскам. С нашим появлением их спокойствие было нарушено. Мы начали информировать общество о том, как поступают оккупационные войска с нашими гражданами, которых они похищают, избивают и иногда убивают.
— Сталкивались ли ваши боевые товарищи с аналогичными проблемами?
— Практически все. Например, люди, связанные с властями, предлагали уезжать из страны, ехать в Украину. Спрашивали, приехали ли сюда теракты устраивать. Просто психологический террор.
— А как война повлияла на вашу жизнь?
— Очень сильно изменила. Мои русские друзья удивлялись, когда я не стал дико злым. «Если бы ты сейчас пришел и снял с нас скальп, мы бы на тебя не обиделись», — говорили они.
Каждую ночь с тех пор во сне я воюю, чаще всего в лесу. Я просыпаюсь уставшим. Мне приходится заново отдыхать по утрам. Я думаю, что это не прекратится. Не проходит и дня, чтобы я не думал о своих погибших товарищах. Мне точно так же больно сейчас, спустя почти год с момента гибели моих ребят. 17 марта будет годовщина их смерти. Каждый день я вспоминаю тот день и думаю, что можно было изменить. Я не могу сказать, что в моем случае время лечит.
То, что я знал теоретически раньше, теперь практически я абсолютно уверен: когда на тебя прут, ты должен отбиваться. Нет разницы, какая армия идет тебя захватывать. Надо отстреливаться до последнего патрона. Это страшное ощущение. С этим приходится жить.
— Как вы справляетесь?
— Я не поддаюсь страхам. Я знаю, что теперь с умноженной энергией должен бороться за свою страну. Это единственный выход. И я борюсь.
— Что вас останавливает от того, чтобы вернуться на фронт? Думали ли вы об этом?
— Много раз, даже собирался. Но сейчас меня останавливает лишь одно — понимание, что так называемая специальная военная операция может начаться и в Грузии. Это ощущение опасности, которое витает в воздухе. Я чувствую, что Россия в Грузии очень успешно наступает. Пока что без танков и гаубиц, но они могут задействовать их в любую секунду.
Я должен быть здесь и встретить лоб в лоб оккупантов, которые всего в 40 километрах от Тбилиси. Я знаю все их базы. Очень малое количество людей, кроме меня, знает рельеф вокруг Самачабло. Я гораздо полезнее буду здесь, чем в Украине. Тем более там ситуация гораздо благоприятнее, чем была в марте и апреле. Я не знаю, как они выстояли. Чудом и за счет героизма. Помощи тогда еще не было.
— Какова вероятность украинского сценария в ближайший год, на ваш взгляд?
— Очень высокая. Россия эту войну проигрывает и обязательно проиграет. У Кремля не останется иного выхода, кроме как найти где-нибудь небольшую победоносную войну, которую он преподнесет своему электорату как победу на постсоветском пространстве, на Кавказе.
В какой-то момент это случится. Сложно предсказать, когда это будет. Мы даже сейчас ожидали, что во время послания Федеральному собранию Путин объявит об аннексии Абхазии и Самачабло (такие прогнозы были у некоторых политтехнологов, Paper Kartuli подробно писала об этом здесь — прим. Paper Kartuli). К счастью, этого не случилось. Мы знаем, что документы о присоединении этих территорий готовы (подтверждений этому нет — прим. Paper Kartuli) и их в любой момент подадут на стол великому Саурону, который их, конечно, подпишет.
Второй сценарий — присоединение всей территории Грузии. Россия сможет сказать, что отняла у Запада важного геополитического партнера. И у нее будет проходить граница с Турцией, Азербайджаном и Арменией. Самая успешная «спецоперация» России по смене правительства прошла в 2012 году, когда к власти здесь пришел российский олигарх Иванишвили. Это была редкая для России операция без крови. Других таких не припомню.
— Вы были на войне с Россией. Вы много лет боретесь с оккупацией Грузии со стороны России. При этом вы упомянули русских друзей, а прямо сейчас даете интервью российскому журналисту. Как вам удалось разграничить отношение к разным россиянам?
— Это очень сложно, но мне действительно помогают мои русские друзья. Правильные люди, которые абсолютно адекватно оценивают ситуацию, вместе со мной борются против оккупации моей страны. Это те люди, которых я бы желал однажды видеть в правительстве России.
У нас часто звучит, что существует только плохая Россия. Но я так не считаю. Для меня главный критерий — это уважают ли эти люди территориальную целостность моей страны, ее суверенитет. Если они за то, чтобы оккупация закончилась, то я понимаю, что это и есть вторая Россия. Та часть, которая здорова, и та часть, с которой нужно вместе бороться за деоккупацию и Грузии, и России.
