Каково быть полицейским, когда ты против войны? Рассказывает уволившийся оперативник из Петербурга

Российская полиция активно участвует в репрессиях: разгоняет митинги, ловит пользователей соцсетей за репосты и школьниц за желто-голубые аватарки, разыскивает уклонистов. Но и среди полицейских есть противники войны и политического режима. Каково им пришлось в 2022 году?

«Бумага» поговорила с бывшим петербургским оперуполномоченным, который ушел из МВД через несколько месяцев после начала войны. Он рассказал, как вместо раскрытия тяжких преступлений проверял задержанных на митингах, как полицейских в Петербурге увольняли за «неправильные» лайки и что держит на работе тех, кто остается.

«В полиции никто никогда не хочет помочь человеку». Служба в МВД до войны

— Почему ты решил стать полицейским?

— В детстве мне казалось, что работа в полиции интересная, были какие-то романтические ассоциации. Фильмы смотрел, книги читал. Если вкратце, то это была детская мечта.

— И как вышло на самом деле? Разочаровался?

— Безусловно, было разочарование. Когда я учился, я проходил полугодовую практику в отделе полиции, был прикреплен к оперуполномоченному как напарник. Мой напарник, откровенно говоря, был нечист на руку, был абсолютно циничным, да и как человек не очень хорошим. В один из первых дней он мне сказал: «Запомни, в полиции никто никогда не хочет помочь человеку — если он пришел заявление писать, всегда давай понять, что его здесь не ждут (но если он настаивает, тогда принимай заявление, чтобы скандалов не было)». Это для меня было, мягко говоря, неожиданно.

Он объяснял, что есть «палочная» система, есть статистика — и нужно, чтобы «глухарей» было не очень много. В Петербурге процент раскрытых преступлений должен равняться проценту нераскрытых. Половина краж должна быть раскрыта, например.

Тогда для меня это был тревожный звонок. Но я не решился увольняться, подумал, что надо доучиться. И как-то по ходу практики, наверное, смирился с этим: ну да, бывают негативные моменты, но в основном же мы кого-то ловим, разыскиваем преступников, привлекаем к ответственности. А это просто «издержки».

— Как ты продвигался по службе?

— Первые пару лет я работал в территориальном отделе одного из районов Петербурга — самая низшая ступень в структуре полиции. Это очень тяжелая работа. Рабочий день длится с 9 до 23 [часов], регулярно работа в выходные дни, максимум дают один выходной день в неделю, а бывает, что и совсем без выходных. И там жестко чувствуется «палочная» система, когда начальники ставят задачи по раскрытию. Когда я работал, у нас была задача раскрывать 15 преступлений в месяц — то есть каждые два дня нужно было что-то раскрывать. Всегда был сумасшедший дом, тяжело физически и морально.

Когда предложили перейти в другой отдел, я не стал отказываться от этой возможности. Там была уже нагрузка поменьше, да и интереснее работать по [тяжким] преступлениям, чем раскрывать кражи велосипедов.

«Показали некачественный ролик с отрывком из речи Путина». Как война повлияла на работу оперативников

— Насколько я знаю, среди полицейских еженедельно проводят Единый день государственно-правового информирования. Коллеги писали, что с 24 февраля там стали разъяснять праведность «спецоперации». Как было у вас?

— С 24 февраля до моего увольнения с нами провели только одно такое занятие. Причем это было уже в апреле — мае. Практически всех сотрудников собрали в совещательном зале райуправления, начальник отдела кадров сказал, что поступило указание из главка разъяснить, почему проводится СВО на территории Украины.

Нам показали некачественно сделанный видеоролик. В него вмонтировали отрывок из речи Путина на Мюнхенской конференции, который пропаганда использует как точку отсчета, когда «Россия стала проводить независимую политику». Немного был упомянут Евромайдан, кадры с прыгающими молодыми людьми, скандирующими: «Кто не скачет, тот москаль». Ну и подводили к тому, что, грубо говоря, Украина сама спровоцировала [начало конфликта], и то, что войска введены, — это всё необходимо.

Этот ролик длился примерно полчаса, мы его посмотрели и ушли. Никто не заставлял какие-то конспекты писать. Наверное, где-то в главке давали указание проводить такие лекции каждую неделю. Эта задача возлагается на кадровиков. Думаю, что кадровики в отчетах в главк пишут, что проводится каждую неделю, а фактически один раз только посмотрели.

— То есть на вас не наседали с пропагандой?

— Не-не, такого не было. Не наседали.

— После февраля в работе ничего не поменялось? Задачи? Настроения в коллективе?

— Не могу сказать, что работа сильно изменилась. Наверное, из-за того, что уголовный розыск — это менее политизированная служба. Например, на митингах сотрудников уголовного розыска не привлекают к охране общественного порядка.Но небольшие изменения были. Могу привести пример. В каждом районном управлении в Петербурге есть отдел уголовного розыска, в каждом таком отделе есть люди, закрепленные за линией борьбы с экстремизмом. То есть в каждом районе есть небольшой «филиал» Центра «Э». Как правило, Центр «Э» отправляет этим оперативникам какие-то поручения, а они исполняют. И у них появились задачи, связанные с СВО.

Когда началась СВО, у Гостиного двора проходили [антивоенные] митинги, на них постоянно задерживали людей, доставляли в отделы, составляли протоколы. После этого они подлежали постановке на учет как, грубо говоря, неблагонадежные, как люди, с которыми нужно провести профилактические беседы, чтобы они впредь не участвовали в таких митингах. И вот в районы приходит письмо от Центра «Э»: такой-то человек был задержан на митинге, вам надлежит поставить его на учет, провести профилактическую беседу, о проведенных мероприятиях отчитаться через неделю в Центр «Э».

Сотрудники, закрепленные за этой линией, ходили по квартирам и, если им открывали дверь, разговаривали с этими людьми: «В митинге участвовали? Больше не надо так делать». Затем им предлагали подписать объяснение, потом мои коллеги писали в Центр «Э» отчет: были отработаны, там, пять человек, три отказались от объяснения, два дали объяснение. То есть у сотрудников, работающих по политической линии, появилась новая задача.

Вообще, отработка людей, задержанных на любых митингах, — это одна из первоочередных задач полиции сейчас. Когда оперуполномоченные «политической линии» не справляются с большим количеством граждан, которых нужно отработать в целях профилактики, такие задачи ставят другим оперуполномоченным и даже сотрудникам других служб: например, участковым или инспекторам по делам несовершеннолетних. Иногда и мне приходилось делать такие обходы, стучаться в двери людям и брать с них объяснения.

«В основном полицейские — люди консервативные и не сильно умные». Почему сотрудники органов не рефлексируют о войне и репрессиях

— Как ты относился к этой дополнительной работе по политической линии?

— Мягко говоря, без энтузиазма. А честно говоря — меня это бесило. Я понимал, что в основной массе те, кого задерживали на митингах, были нормальные, интеллигентные, законопослушные люди, которые просто хотят выразить свою позицию, никому ничего плохого не сделали. Но ввиду политической ситуации в стране за ними нужно наблюдать больше, чем за преступниками. Конечно, всё это раздражало.

— Это мешало основной работе? То есть были ли ситуации, когда из-за необходимости работать по «экстремистской» линии смещался фокус с тяжких преступлений?

— Ну да, было такое, конечно. В целом, наверное, на работе отдела это не сказалось. Но бывало, что сотрудники, занятые нелепыми отчетами в Центр «Э», не могут помочь другим своим коллегам выполнять основную работу, так как дурацкие отчеты стали важнее поимки преступника. Могу сказать, что никому эта работа не нравится.

— Какое у вас в отделе было отношение к «спецоперации»? Были полярные мнения, конфликты? Может быть, коллеги были подавлены — или, наоборот, был подъем патриотизма?

— У нас в отделе мнения распределились в равной степени. У нас человек семь-восемь работало. Нас было три человека, кто в штыки воспринял и был против. Еще два человека были за войну. Еще два нейтрально: нас не касается — и ладно.

— Ты мог рассказывать о своих взглядах на рабочем месте или нужно было помалкивать?

— У нас в отделе коллектив был очень дружный, независимо от расхождения в политических взглядах. Поэтому я был уверен, что могу говорить что угодно и меня никто не заложит. Но мне кажется, что в других подразделениях особо в открытую не порассуждать.

Работники уголовного розыска и вообще оперуполномоченные — это люди более интеллигентные, чем, например, гаишники или ППС. Как правило, это люди более эрудированные. Наверное, поэтому среди них встречаются люди, у которых адекватная точка зрения на происходящее. Уверен, что в ППС и ГАИ таких разговоров не возникает и они все поддерживают генеральную линию. Это я говорю, основываясь на беседах с ними. Не знаю, изменилась ли их точка зрения после мобилизации.

В основном полицейские — это люди консервативные и, откровенно говоря, не сильно умные. Они не привыкли думать, анализировать факты, логически рассуждать. «Мы на государственной службе и выполняем приказ, а думает за нас кто-то другой».

— Но в обывательском представлении полиция — это единый организм. Было чувство, что отношение гражданских к полиции, к твоей работе за время войны становится хуже?

— Нет, наверное, с примерами плохого отношения со стороны граждан я не сталкивался. Слышал от коллег, которым приходилось отрабатывать митингующих, что при обходе квартир им эти люди или их родственники говорили: «Ребят, вам там чего, делать нечего?» Наверное, только такой пример могу привести. Сотрудники на такие высказывания обычно отвечают: «Ну, а мы чего, нам работу свою нужно делать, приказ выполняем».

— Я с 2017 года работал на многих протестных акциях и каждый раз слышал там две вещи в адрес полиции: «фашисты» и «полиция с народом — не служи уродам». Ты на протестных акциях не работал, но может сможешь сказать с точки зрения полицейского: какой это вызывает отклик?

— Я действительно в такой ситуации не был и не слышал такие крики в свой адрес. Мне кажется, сознательный сотрудник, который оказался на митинге только по приказу, может прислушаться к этим словам. Но в основном, думаю, никто не будет воспринимать эти слова как какой-то укор — будут молча винтить людей.