На прошлой неделе в Петербурге задержали 33 подростков, хулиганивших на Васильевском острове. По данным СМИ, дети разрисовали остановку общественного транспорта, залезли на крышу троллейбуса, сорвали токоприемник и перебегали ЗСД.
На некоторых составили протоколы за нарушение ПДД и мелкое хулиганство, а против 18-летнего студента возбудили уголовное дело о вандализме. Родители получили протоколы по статье о неисполнении своих обязанностей.
«Бумага» поговорила с Дарьей Деревцовой, психологом и специалистом по социальной работе «Улицы Мира», которая помогает подросткам с трудным поведением. Разбираемся, почему у детей растет уровень агрессии и что делать взрослым, чтобы уберечь ребенка от опасных и деструктивных действий.
— В СМИ сходку подростков на Васильевском острове называли «погромом». А как вы ее интерпретируете?
— Для нас понятно, почему для окружающих толпа неуправляемых подростков выглядит как ужас. Но мы за трезвую оценку ситуации: не демонизировать детей, не впадать в панику.
Мы, как специалисты, работающие с подростками с трудным поведением, не воспринимаем произошедшее как кошмар. Да, был разгром, но подобные истории происходят постоянно. Новость о сходке на Васильевском острове раздули в соцсетях и в госучреждениях. И я предполагаю, что из-за такого внимания могут начаться проверки [социальных служб и в школах] — будут выяснять, как так получилось.
Когда я знакомилась с материалами, меня больше всего злило то, что, как писали, дети выбегали за ЗСД, когда полиция пыталась их задержать — а это уже реальный риск для жизни и здоровья любого человека. На ЗСД бешеное движение. Дети выбегали туда именно потому, что их начали ловить. И это уже вопрос: как задерживать подростков так, чтобы они не попадали в более опасные ситуации?
— В СМИ писали, что подростки собирались через чаты руферов и диггеров. Связаны ли их действия с этими субкультурами?
— Чатов много, самых разных: общие, «сходки», «прятки». Про них знают многие, включая полицию. То же самое с заброшками — в Петербурге полно опасных мест, где собираются подростки, но никто с ними системно не работает (по словам спикерки, формально в городе есть аутрич-специалисты, которые должны ходить по местам скопления подростков, внедрятся в среду и рассказывать о способах получения помощи, но на деле такая работа мало заметна — прим. «Бумаги»).
Опасны ли эти субкультуры — да, они создают огромные риски в первую очередь для жизни самого подростка. Но связывать вандализм и агрессию именно с руферами, диггерами, сталкерами нельзя: полно ребят из субкультур, которые так себя не ведут. Это скорее сочетание подросткового возраста, среды и личных обстоятельств.
— Почему тогда подростки выбирают рискованные, агрессивные, импульсивные действия в городской среде?
— Нужно помнить: подростковый возраст начинает проявляться уже с десяти лет. У подростков есть поведенческие особенности. Они понимают риски, но плохо оценивают последствия, живут моментом. Им важно быть в группе. Большие тусовки подростков — обычное явление.
Нормотипичный подросток из благополучной семьи вряд ли полез бы в историю, которая произошла на Васильевском острове (какие именно подростки стали участниками потасовки и состояли ли они на учете — неизвестно — прим. «Бумаги»). Да, все пробуют в детстве что-то опасное — крышу, подвал — но точечно, без развития в системное поведение.
Особенно эпатажно и агрессивно часто ведут себя дети, у которых есть проблемы в семье, — это те, кому не хватает помощи, заботы, поддержки, стабильных и доверительных отношений с взрослыми. У кого-то на этом фоне могут развиться психиатрические трудности: детям редко ставят диагнозы, но в будущем многие получают, например, пограничное расстройство личности — оно связано с постоянным поиском адреналина, импульсивностью, плохой оценкой последствий, невозможностью сказать «нет» группе.
Но мы относимся к таким подросткам с пониманием. Это дети, которым, наоборот, нужны социализация и помощь, чтобы научиться понимать себя и регулировать эмоции.
— Кажется, неформальной самореализации в субкультурах, где нет государственного контроля и мейнстрима, в России стало меньше: например, фурри и квадроберов хотят запретить. На ваш взгляд, хватает ли детям сейчас пространства для неформального общения?
— По моим субъективным ощущениям, сейчас субкультуры, наоборот, снова активно появляются. В какой-то момент скинхеды снова возникли, причем в больших количествах. Был период с «офниками» и «редановцами», последних сейчас уже нет, но остались одевающиеся в отличительную одежду «редановцев» «нефоры». Есть руферы и диггеры.
Популярность субкультур связана с тем, что дети пытаются найти друзей и преодолеть кризис самоидентификации: с одной стороны, им надо куда-то направлять энергию, а с другой — им требуется общение именно со сверстниками.
На самом деле система досуга для детей устроена не так, как я бы себе представляла в идеальном мире. Сейчас мало бесплатных пространств для детей и занятий, которые не были бы государственными. А в государственные попасть сложно: сама процедура простая, но требуются документы от родителей и учет детей. Многие подростки, например, не хотят светиться где-либо.
Второй момент — родителям классно отдавать идеального ребенка на футбол, на рисование, в музыкальную школу, на танцы, на занятия английским языком. Но если мы столкнемся с реальными детьми, то увидим, что они не ведут себя идеально. Кто-то не может сидеть на месте, другие привыкли вальяжно себя вести, третьим сложно общаться со сверстниками. Таких детей гонят из кружков, ругают в школе. Вместо того, чтобы попытаться найти подход, подложить где-то соломки, создать дополнительные условия, ребенка начинают оскорблять. У него формируется установка: «я нигде не нужен». И тогда, если у него нет досуга, он находит себе компанию, качество которой может быть сомнительным.
Я думаю, возвращение субкультур — это показатель того, что не хватает организованной помощи. Нужны места, куда ребенок может прийти просто так: поговорить, поиграть в компьютер, посидеть под присмотром взрослых. Там не нужно заниматься только полезными делами и показывать результаты, можно просто быть и чувствовать себя принятым. Со временем ребенок сам начнет что-то полезное делать.
— Как взрослым стоит реагировать на деструктивное поведение подростков на улице, чтобы не усугублять и не провоцировать?
— Прежде всего, нужно думать о своей безопасности: если вы видите на улице неконтролируемую толпу детей, то стоит держаться в стороне. Важно не кричать, не ругаться — агрессия заразна. Если толпа уже разогрета, можно просто отойти и вызвать полицию. Столкнуться с последствиями полезно, но они должны быть адекватными и идти параллельно с разбором причин.
Если есть силы включиться, можно попробовать поговорить спокойно: «Что происходит?», «Вы понимаете, чем это может закончиться?» Иногда можно зацепить одного подростка, притормозить. Но важно не скатиться в нравоучения — иначе вы мгновенно превращаетесь в «душного взрослого».
Если вы видите в общественном транспорте двух–трех подростков, которые матерятся, курят, громко говорят, то иногда помогает спокойная и вежливая просьба вести себя потише — человеческое отношение работает чудесно.
— А что делать родителям, если их ребенок проявляет опасное поведение?
— Любому родителю нужно строить отношения так, чтобы подросток мог говорить о себе. Спрашивать не только о том, как дела в школе, но и о том, что ему интересно, где он бывает, с кем дружит. Знакомиться с его друзьями, с их родителями. Предлагать проводить время вместе, вместе искать варианты занятий.
Интересно, знали ли родители 33 подростков, куда они едут. Дети часто не рассказывают, что они собираются делать, потому что прекрасно понимают, какой реакции ждать. Представьте: звонит Петя и говорит, что едет на сходку, будет штурмовать крышу и заодно всё вокруг разнесет. Реакция многих родителей: «Ты что, совсем ненормальный? Тебя посадят, это всё твои ужасные друзья». Ребенок просто говорит: «Всё, пока!» — и отключает трубку. При этом он не остановится. Гораздо полезнее сделать вдох-выдох и спокойно спросить: «А почему тебя туда тянет?»
Я всегда говорю нашим ребятам, которые состоят в «Улице Мира» на сопровождении: что бы вы ни натворили — украли, взорвали, избили кого-то — лучше позвоните. Я могу разозлиться, но скажу: «Да, я злюсь, но давай вместе разберем последствия. Я тебя поддержу, я тебя не брошу». Детям критически важно знать, что они не останутся одни.
Если родителю звонят из полиции и сообщают, что ребенок задержан, первым делом стоит взять паузу — несколько минут, чтобы прийти в себя. Крики ничего не изменят, лишь ухудшат ситуацию, поэтому лучше приехать, разобраться и поддержать — ребенок тоже может быть в нестабильном состоянии. Потом уже можно дома поговорить: что произошло, зачем он туда пошел, что именно делал, как себя чувствовал — было ли весело, страшно, зачем залез на остановку или разрисовал ее. Можно немного рассказать о своих переживаниях и волнении, но не давить тревогой, злостью, страхами.
Важно понимать: если ребенок тянется к опасному и рискованному, значит, за этим стоит какая-то потребность. Ее нужно выяснять и помогать закрывать.
— Если говорить о юридически наказуемом поведении подростков: сейчас расширили список уголовных преступлений, ответственность за которые наступает с 14 лет (в перечень включены преступления террористического и диверсионного характера). Помогают ли, на ваш взгляд, такие меры?
— Лагеря и колонии скорее ломают детей и надолго портят жизнь. Но параллельно тому, что вы озвучили, сейчас есть курс на то, что детей сажают реже, нагружают их условными сроками в качестве воспитательных мер, а детских колоний становится меньше. Хотя за кулисами количество трудных подростков никуда не девается.
Если посмотреть на уголовные дела против детей по-человечески, то часто задумываешься: стоит ли так сильно наказывать ребенка? Часто дети делают что-либо по глупости и наивности, без злого умысла, по чьей-то манипуляции.
При этом у нас косо устроена система помощи детям с противоправным поведением. Многих детей вообще не выявляют. При этом есть дети на учете полиции как склонные к девиантному поведению. Проводится ли с ними качественная работа? Скорее нет. Со временем эти дети разгоняются, уходят в зависимости (которые молодеют). И когда ребенок натворил что-то серьезное, его отправляют в колонию. Среднего звена — активной, ежедневной, поддерживающей работы — почти нет.
И эта проблема возникает не из-за нехватки методических материалов, а из-за недостатка человеческих ресурсов. Тяжелому ребенку нужна индивидуальная вовлеченность, особенно если есть употребление веществ и проблемы дома. Чем хуже ситуация, тем больше сил и времени требуется и тем медленнее эффект. По нашему опыту, устойчивые результаты появляются только через год плотной работы с ребенком и семьей.
— Год назад мы заметили, что в 2022–2023-х стало больше новостей о происшествиях, где подростки нападают, стреляют, избивают прохожих. Как вы считаете, это действительно рост подросткового насилия? Или фокус внимания к нему стал больше?
— Внимание точно увеличилось, хотя освещаются отдельные события. Когда в СМИ появляется новость о том, что ребенок ходил с пистолетом, часто начинается стигматизация подростков: «Вот какие они неуправляемые, опасные. Раньше было не так. И всех надо взять в жесткие рамки и в ежовые рукавицы». Но не работает такой подход.
С другой стороны, информационное поле в последние годы нормализует насилие. На этом фоне у детей растет агрессия, они начинают ходить не только с перцовками и шокерами, но и с пневматикой. Такие подростки избегают метро из-за досмотров, ездят на автобусах. У детей повышается тревога. Когда мир кажется небезопасным, враждебным, неопределенность пугает, они реагируют агрессией. К тому же у кого-то погибают родители или растет домашнее насилие, дети становятся безнадзорными — всё это делает их напряженными.
— Какая работа сегодня наиболее эффективна для снижения риска правонарушений и преступлений среди подростков?
— Дети становятся намного спокойнее, если у них есть последовательный и адекватный взрослый. Я всегда объясняю родителям: воспитание строится на двух частях. Первая — теплота и принятие: «Что бы ни случилось, ты мой ребенок, я тебя люблю». Вторая — границы и правила: ребенок должен понимать, как устроена жизнь, что можно и что нельзя. Это снижает тревожность — когда нет правил, она растет, поведение становится рискованным.
Чтобы помочь трудному ребенку, нужно искренне включаться в него как в человека, а потом уже обучать правилам. Например: «Классно, что ты пришел, давай поговорим». Но если ребенок нарушает правила, его нужно мягко, но последовательно ограничивать: «Это небезопасно. Сейчас ты уходишь, но завтра приходи снова, мы разберемся».
Такой взрослый не обязательно должен быть родителем. Это может быть бабушка, учитель, школьный психолог, мама друга. Если такой человек появляется, дети улучшают свое состояние по всем фронтам: и снижается агрессия, и пропадают противоправные действия.
Как помочь подросткам с трудным поведением? Список проектов
- Благотворительная организация «Улица Мира». Можно как финансово поддержать проект, так и стать волонтером организации.
- Чат поддержки подростков 1221. Проект принимает донаты и набирает психологов-волонтеров.
- Центр святителя Василия Великого, который помогает найти свой путь подросткам, нарушившим закон — проект можно поддержать финансово.
- Проект «Наставники детям», где готовят волонтеров для поддержки детей с опытом сиротства или детей из семей в трудном положении. Чтобы стать наставником, нужно заполнить анкету, пройти психологическое тестирование и бесплатный тренинг.
Фото на обложке: Михаил Терещенко / ТАСС
Что еще почитать:
- Последователи Тесака и тикток-скинхеды. В Петербурге выросло новое поколение ультраправых. Рассказываем, как и почему это произошло
- Подростки массово страдают от войны. Исследование «Бумаги» о росте насилия среди несовершеннолетних в Петербурге
