Почему тексты в фейсбуке могут превратиться в роман, как читатель воспринимает литературный текст в потоке новостей и что сделало популярными «Мудрости Юрия Вафина» и стихи лейтенанта Пидоренко?
Рассказывает доктор филологических наук и профессор Пермского государственного гуманитарно-педагогического университета Марина Абашева.
Какие формы сетевой литературы появились за последние двадцать лет и что такое «новый художественный язык» в интернете
— Самое важное, что сделал русский интернет для литературы, — создал пространства для литературного творчества в 1990-е годы: среди них, например, сайт «Сетевая словесность» (сетевой литературный журнал, основанный в 1997 году — прим. «Бумаги»). Сначала сформировались экспертные сообщества, которые «пропускали» тексты на сайты, проводили литературные конкурсы, например «Тенета» (впервые прошел в 1994 году; среди организаторов — Александр Житинский и Антон Носик — прим. «Бумаги»), и искали новых авторов для сетевых журналов. На новых интернет-площадках образовывались собственные тусовки, ставшие аналогами литературных салонов. В них, кстати, расцвело коллективное творчество — игры вроде буриме (стихосложение на заданные рифмы — прим. «Бумаги»).
Многое изменилось в начале 2000-х. С распространением технологии Web 2.0., позволявшей любому пользователю свободно размещать свои тексты в интернете, и с развитием универсального программного обеспечения, литературой стали блоги. Например, «Живой Журнал» оказался очень удобным для размещения литературных текстов: здесь они получали мгновенный отклик.
В этом случае уместнее аналогия не с салоном, но с античной агорой (городской площадью в древнегреческом полисе — прим. «Бумаги») — так [немецкий философ] Хабермас представлял коммуникацию в современной культуре. Или, по выражению [канадского философа] Маршалла Маклюэна, с глобальной деревней. Автор и читатель оказались доступны друг другу, каждый читатель смог стать автором. В результате структура литературного поля целиком поменялась, а литературное сообщество выработало новые роли, формы поведения, правила.
Однако интернет повлиял не только на институты литературы, но и на ее поэтику. Тексты, живущие лишь в интернете, — «сетература» — сформировали новый художественный язык с элементами визуальности и аудиальности. Таков был, например, коллективный роман «Иннокентий Марпл», написанный в 1999–2002 годах (его составили из текстов, аудиозаписей и иллюстраций — прим. «Бумаги»).
На Западе сегодня сетевая литература рассматривается как самостоятельное эстетическое явление, лишь иногда пересекающееся с бумажной. У нас же активнее осваивалась тематика интернета в книжной литературе, виртуальное моделирование новых миров в авторском воображении — как в пелевинских «Принце Госплана», «Шлеме ужаса» или «Акико». Русский роман легко скрестили с компьютерной игрой писатели Людмила Петрушевская («Номер Один, или В садах других возможностей») и Борис Акунин («Квест»). Рождались новые литературные стратегии: [писательница] Лена Элтанг сначала создала героя с собственным аккаунтом в сети, а потом он стал героем романа «Побег куманики».
В 2010-е годы центр интереса смеcтился непосредственно в соцсети: можно жить в своем фейсбуке или твиттере — а твое новое стихотворение друзья читают в своей ленте новостей.
Как издатели ищут в сети авторов, а блоги становятся книжными публикациями
— Опубликованные в сети тексты — не черновики. Скорее, дневники. Но они часто становятся бумажными изданиями — как, например, ЖЖ-дневники Евгения Гришковца стали серией романов («Год ЖЖизни» и другие). Стихотворения, например, Андрея Родионова в фейсбуке тоже выглядят как дневниковые записи. В 2018 в издательстве НЛО вышла его книга «Поэтический дневник, начатый в день смерти Юрия Мамлеева 25 октября 2015». Просто книга — без читательских «лайков» и диалога. Я задумываюсь: как этот текст будет жить в книжной среде? Мы ведь уже привыкли к новостной ленте, которая, кстати, напоминает древние свитки.
Некоторые книги полностью складываются в интернете: такова «Пенсия» Александра Ильянена, которая вошла в шорт-лист премии «Нос» (роман был написан на стене во «ВКонтакте» — прим. «Бумаги»). В случае Дмитрия Глуховского вселенная «Метро 2033» была создана именно на сайте, бумаге осталось зафиксировать этот успех.
Случается, что издатели сами ловят в сетях нового автора: их задача — почувствовать жизнеспособность сетевых записей в ином контексте. Так, неожиданно стал писателем Слава Сэ, представлявшийся в ЖЖ сантехником. Елена Шубина «углядела» в фейсбучных записях Татьяны Толстой будущую книгу «Легкие миры», а сама Толстая подтолкнула к изданию в АСТ Джона Шемякина.
Почему в сети появляются новые литературные форматы, а тексты рождаются прямо в фейсбуке
Один из самых ярких сегодня исследователей цифровой культуры Лев Манович называет наше время «эпохой программируемых медиа»: мы имеем дело с готовыми программами, форматами, интерфейсами. Они и провоцируют писателя на создание художественных форм. Так, [писатель] Дмитрий Бавильский обнаруживает потенциал своих коротких твитов в сочетании с привычными зарисовками в ЖЖ и отчетами о путешествии в фейсбуке — и на пересечении этих текстов агрегирует роман «Венецианский дневник эпохи твиттера и социальных сетей».
[Характерную для современной литературы] тенденцию к монтажности и фрагментарности породили даже не сети, а современное мышление эпохи постмодернизма. Мы быстро читаем, щелкаем уже не пультом телевизора, а компьютерной мышкой, просматриваем ленту новостей, краем глаза замечая рекламные объявления: это стиль времени. Стиль письма же обретает привкус торопливого говорения, вторичной устности. Потому, может быть, и актуализируются еще долитературные формы культуры в таком письме.
Я с интересом наблюдаю в сети твиттер Линор Горалик «Вижу» (каждый твит начинается со слова «вижу» — прим. «Бумаги») и другие следы нарративных стратегий древних жанров притчи и анекдота. Размер экрана, быстрая реакция читателя в эпоху «культуры участия», как назвал ее [американский философ и культуролог] Генри Дженкинс, требуют недлинного текста с эффективным месседжем. Интересно наблюдать, как элемент технологического кода сети — хештег, например, — выполняет функцию организации текста: он собирает фрагменты в цикл.
Дмитрий Горчев попал со своим стилем — лаконичным словом, малой формой, интонацией — в стиль времени. А такие персонажи, как Юрий Вафин или лейтенант Пидоренко, симптоматичны. Это скоморохи, фигляры на площади. В сети легко надеть маску: виртуальный персонаж может быть достоверен, но при этом придуман. Площадный актер шутит на злобу дня, трикстер играет, нарушая приличия и канализируя какие-то общие настроения. В данном случае, возможно, — грубоватую маскулинность (отчасти это реакция на #MeToo). Он — медиатор культурных противоречий, которому легко прятаться в сети и при этом быть заметным.
Литература не столько подстраивается под сети, сколько уже рождается в них. Тот же Андрей Родионов говорил, что традиционная русская октава (стихотворение с восьмистрочными строфами — прим. «Бумаги») идеально подошла бы и для формата фейсбука, и для восприятия читателя-миллениала.
