В российский прокат вышел фильм «Внутри Льюина Дэвиса» — про Нью-Йорк 60-х, творческие неудачи и кота. Кинообозреватель «Бумаги» рассказывает о новом и одном из самых удачных фильмов братьев Коэнов. Синопсис нового фильма Джоэла и Итана Коэнов, по идее, не должен вызывать энтузиазма у большинства зрителей в России. Он рассказывает о мало известной у нас тусовке, фолк-сцене в Нью-Йорке начала 60-х, и не о самом блестящем ее представителе. Имя Дэйва ван Ронка, на чьих мемуарах отчасти основана картина, тоже ничего не скажет почти никому. Но, на самом деле, конкретика тут не очень важна (хотя на снежный Нью-Йорк всегда приятно посмотреть), да и на ней не так уж акцентируется внимание. А важно то, что это новая вариация одного из любимых коэновских сюжетов — о том, как все летит к чертям. Мы встречаем фолк-музыканта Льюина Дэвиса (Оскар Айзек, необъяснимым образом не номинированный за эту роль на «Оскар») в той точке его жизни, когда он уже не то чтобы полон надежд. Если называть вещи своими именами, у него все довольно плохо: нет денег, нет квартиры, сольная пластинка не продается. Но именно начиная с этого момента «довольно плохо» начнет переходить в «совсем плохо»: замужняя подруга Джин (Кэри Маллиган) забеременела от Льюина, студия разрывает контракт, да еще и кот, оставленный герою на попечение, сбегает через окно в неизвестном направлении. Это только завязка, но вектор движения сюжета не изменится. Сила Коэнов в том, что они, блестяще овладев приемами голливудской драматургии, используют их для принципиально антиголливудских сюжетов. Сценарий «Льюина Дэвиса» — как и, например, «Серьезного человека» — сделан крайне хорошо, и отсутствие оскаровской номинации здесь не менее поразительно, чем игнорирование Айзека. Его можно было бы в неотредактированном виде печатать в хрестоматиях для студентов калифорнийских киношкол. Если бы не одно «но»: в правильном голливудском фильме трехактовая структура, ритмические повторы и законы драматургической эргономики работают на победу добра над злом — или, если этическая оценка не предусмотрена, просто одних парней над другими парнями. Нормальный голливудский фильм — история успеха. Если в первой его сцене героя бьют по лицу, то в последней он дает сдачи. Фильмы Коэнов — истории неудач: если у них в первой сцене героя бьют по лицу, то в последней — его опять бьют по лицу.
Сценарий «Льюина Дэвиса» можно было бы в неотредактированном виде печатать в хрестоматиях для студентов калифорнийских киношколИногда интонация братьев сугубо издевательская — как, например, в «Сжечь после прочтения», глумливой сатире на человечество как таковое. Коэнам в принципе мало что нравится: они, кажется, из тех людей, которые могли бы процитировать старый советский анекдот про «другой глобус», если бы они не знали, что другого глобуса, к сожалению, не существует. «Льюину Дэвису» тоже не чужд скепсис по отношению к миру: люди вокруг Льюина — сплошь гротескные дураки. В американском кино сейчас нет больше режиссеров, которым так удавались бы второстепенные действующие лица, здесь таких целая галерея: от Джима (Джастин Тимберлейк) — наивного мужа Джин, который раздражает злобного Льюина своей лучащейся добротой, до совсем уж проходных персонажей вроде профсоюзного работника, который произносит всего пару фраз, но оставляет законченное впечатление малоприятного кретина.
«Льюину Дэвису» не чужд скепсис по отношению к миру: люди вокруг главного героя — сплошь гротескные дуракиНо здесь есть и что-то вроде сочувствия, и интонация фильма, несмотря на комизм большинства сцен и диалогов, — печальная, как песни Льюина. Может ли быть успешным, богатым и оптимистичным музыкант, чей репертуар состоит из минорных народных песен с названиями типа Hang Me, Oh Hang Me? Наверное, может, но вообще-то не должен бы. Как гласит известный текст о правилах блюза, человек в костюме не имеет права петь блюз, если только он не черный и не спит в этом же костюме. Это не к тому, что Льюин — настоящий, а остальные нет: фильм только ставит вопрос об аутентичности, но уклоняется от ответа на него. Герой хорошо играет и поет, но это песни, которые не он написал. Он с уважением относится к народной музыке (это отражено в структуре фильма: песенные номера всегда показаны полностью, а не обрываются, как обычно в кино, на середине), но все равно он не подлинный носитель традиции, а богемный интеллектуал из Нью-Йорка, и от этого никуда не денешься. Он носит валлийское имя, которое было бы уместно в какой-нибудь старинной кельтской балладе, но по происхождению не валлиец. Среди действующих лиц есть еще более яркий пример — герой Адама Драйвера, который разговаривает с нарочитым ковбойским акцентом, ходит в шляпе и представляется соответствующим именем «Эл Коуди»; впоследствии выясняется, что на самом деле он еврей.
Фильм только ставит вопрос об аутентичности, но уклоняется от ответа на негоВ общем, как оценивать Дэвиса — непонятно; рецензенты фильма даже не могут сойтись во мнениях насчет того, талантлив он или нет. Собственно говоря, эта неопределенность и есть его главное свойство: Льюин, возможно, хороший исполнитель, но в нем не хватает чего-то, что было в Бобе Дилане, чуть более молодом выходце из той же среды. Трагедия героя еще и в том, что он этого не понимает. В отличие от Джин и Джима: те умеют писать злободневные шлягеры (песня о Кеннеди и космической гонке — один из лучших моментов фильма) и согласны на сытую жизнь в пригороде без серьезных творческих амбиций. Во второй раз Льюин сообразит придержать дверь, чтобы кот не убежал: он умеет учиться на своих ошибках. Но проблема в том, что упустить кота — это его единственная ошибка, а все остальные неудачи произошли по воле рока. Поэтому в финале не изменится ничего — сюжет замкнется и выйдет на второй виток. Но в последней сцене появляется один новый персонаж, и он определенно дает нам понять, что Дэвис — неудачник, и ему надо с этим смириться. Но Льюин, как всегда, этого не поймет.