Почему приложения для знакомств — это «секс-убер», где пользователи выступают в роли товара, может ли современный человек жить без медиа и как бесстыдство стало новой нормой?
Гинтаутас Мажейкис, доктор философских наук и профессор кафедры философии и социальной критики литовского Университета Витаутаса Великого, рассказал «Бумаге» о новых средствах пропаганды в медиа и о том, чем «цифровое» поколение отличается от предыдущего.
Почему нельзя избавиться от влияния медиа и как с ними конкурирует реальность
Проблема влияния медиа — например, радио, телевидения, газет — обсуждалась в течение всего XX века. Общество всё время думало о том, каким образом с этим можно бороться. Например, в принципе не читать газет. Или не смотреть телевизор. Ги Дебор, написавший книгу «Общество спектакля» в 1967 году, говорит о том, что влияние медиа можно преодолевать — я же сейчас думаю, что это невозможно. Кто-то считает, что можно выдернуть интернет-кабель или отключить сотовую связь, но медийное пространство становится всё более интенсивным. Медиа поглощают любую сферу, любую обстановку. И появляется два варианта [комфортного сосуществования с медиа].
Первый: создавать достойные альтернативные движения, газеты, сайты. Обязательно участвовать в нескольких медийных потоках. Это та ситуация, в которой человек может чувствовать себя более или менее свободно, поскольку он совершает выбор.
Второй: с умом устраивать свою телесную жизнь. Телесное событие имеет превосходство перед цифровым: рукопожатие намного приятнее, чем лайки в Facebook. В социальных сетях общение может сопровождаться хорошей музыкой или видео — другим контекстом, который намного выше духовно, чем простое рукопожатие. Поэтому для того, чтобы насытить нашу социальную жизнь, нам и при личной встрече стоит включить музыку, чтобы конкурировать с медийным пространством.
Откуда у «цифрового» поколения потребность в сериалах и как это влияет на чтение
Каждый сериал погружает зрителя в удобное внутреннее пространство, в котором он начинает ощущать себя лучше. Эти сериалы еще не интерактивны (некоторые уже да — например, в сериале «Мозаика» Содерберга зритель может влиять на сюжет через приложение — прим. «Бумаги»), но создают интерактивные площадки для обсуждения. Кроме того, сюжеты сериалов могут послужить поводом для создания компьютерных игр.
Конечно, все эти сериалы не в помощь чтению. Я и мои коллеги проводили опыты, посвященные тому, как исчезает наше воображение. Когда мы читаем любой роман, мы его видим, переживаем — как бы виртуально. У нового «цифрового» поколения, вырастающего на компьютерных играх и сериалах, хуже развит этот тип воображения. Такие люди очень быстро ориентируются в интернете, но не видят, не воображают того, о чем читают. Отсюда радость свободы в сериалах.
Бабушки могут быть свободными, читая романы, а их внуки не в состоянии ощутить это. Им нужен совсем другой формат. Из-за этого полностью меняется система потребления.
Хочу подчеркнуть, что не считаю, будто что-то лучше или хуже. И, в принципе, вижу в этом положительную сторону: если люди не понимают друг друга, но признают разнообразие — это разный, несопоставимый опыт. Философия и другие науки высказывали мнение о том, что наше мышление чисто логическое. Тем не менее оказалось, что визуальное мышление не просто иллюстративно — оно автономно. Пример: фильмы Тарковского, Линча и многих других независимых режиссеров.
Однако существуют такие сложные синтетические решения, как, например, клипы. Чеслав Милош когда-то говорил, что наша свобода — всегда во внутреннем пространстве. Например, если мы пишем стихи и думаем стихами, то мы намного более свободны, чем если бы существовали строго телесным образом. Духовная сфера — развитие свободного пространства. Визуальность и музыка тоже развивают собственное пространство.
Почему пользователи «Тиндера» — это товар и как приложения для свиданий изменят семьи
Люди всегда были товаром, просто не хотели в этом признаваться. Маркс говорил о том, что каждый рабочий — это товар для капиталиста — и рабочий не хотел в этом себе признаваться.
Все эти приложения для бесед и поиска сексуальных партнеров — это как «секс-убер». Каждый из нас может быть таксистом или клиентом. Поиски партнера происходят на том же уровне: мы выступаем в роли сутенеров, которые продают сами себя.
От этого не исчезает потребность в развитии духовного мира. Секс — отдельно, духовная жизнь — отдельно. Взаимоотношения становятся всё более конфликтными. Всё это может привести к очень сильному изменению института семьи. С одной стороны, консервативные семьи — муж, жена и два ребенка — станут еще более консервативными, чтобы противостоять блуду мира. Я уверен, что даже появятся целые сообщества таких семей: поселения или городки.
С другой стороны, возникнут всевозможные новые формы семьи — например, «свободная» семья: когда муж и жена живут вместе, но позволяют друг другу искать сексуальное удовольствие на стороне. Или семья, в которой у одной женщины несколько мужей. Не потому, что она не хотела бы жить с одним, а потому, что один сидит в тюрьме, другой — летчик дальних рейсов, третий в поездках по бизнес-делам.
Что такое «культура бесстыдства» и как с ней связаны рэп-баттлы
Я с удовольствием смотрел сериал «Бесстыжие» (Shameless — американская адаптация одноименного британского сериала, премьера первой серии прошла в 2011 году; главные герои — отец-алкоголик и его шестеро детей — прим. «Бумаги»). Там есть интересный момент: развитие идеи бесстыдства, но отсутствие греха. Жесткая религиозная вертикаль греха, исповедания и покаяния отсутствует. Я думаю, сообщество, в котором сохраняется понятие греха в самом жестком виде, будет постепенно отделяться от того, в котором нет этого понятия. Естественно, что бесстыдство удобно для современного товарообращения. Грех отойдет в религию, откуда и пришел, и в экзистенциальную сферу: писатели и поэты будут продолжать мыслить понятиями греха и грешников.
Это довольно опасная ситуация, я бы сказал. Например, мы не поймем советских диссидентов. Они думали о том, насколько важно предать или не предать товарища: мир бесстыдства предает друзей постоянно. Это чисто коммерческое предложение.
Жестокость появляется от того, что мы как будто играем в игру, которую можем обратить вспять: никакого греха не существует, не нужно каяться. Мы так поступаем не потому, что это наш экзистенциальный выбор или мы людоеды, — нам просто интересно попробовать. Жестокость определяется степенью выгоды: мы отключаем ее, если власть будет нас преследовать за это.
Я бы отнес [рэп-баттлы] именно к культуре бесстыдства: «Давайте побьем друг друга, потому что всем приятно». Кстати, у нее есть некоторые положительные стороны. Это позволяет развиваться так называемым горизонтальным социальным формам. Например, если кто-то скажет женщине, что стыдно одной растить детей и нужно найти мужа, бесстыдство дает ей храбрость растить детей в одиночку. Таким образом, культура бесстыдства очень важна для развития социальных отношений. Благодаря ей мы признаем новые и новые социальные формы: семьи, культурного поведения, быта, одежды.
Но вместе с грехом и исповедью может исчезнуть и мера — например, мера, с которой мы оскорбляем друг друга. И если на рэп-баттлах одни рэперы будут соблюдать эту границу, то другие могут ее преступить во имя популярности. Их могут остановить — но это будет внешняя сила, а не внутренние убеждения. В этом и заключается проблема: бесстыдство не способно самостоятельно остановиться. Трансгрессивность бесстыдства безгранична. Кроме внешнего контроля ее может остановить только внутренняя вертикаль, неважно какая: православная, буддистская, мусульманская, экзистенциальная, философская, диссидентская.
Как пропаганда превратилась в игру и почему ЛГБТ могут стать гомофобами
Сегодняшние [идеологические] фото- и видеосюжеты [больше не вызывают доверия у потребителей]. Возможности фотошопа развиваются настолько, что даже очень хорошим экспертам бывает трудно отличить подделку от действительности. Шестнадцатилетние потребители, выросшие в цифровом пространстве и занимающиеся монтажом, не поверят ни одному идеологическому сообщению: этого уже недостаточно. Для того чтобы поверить любому визуальному сообщению, должно быть много альтернативных источников.
Обычно пропаганду оценивают негативно. Я изучаю ее очень давно, и у меня другое отношение к этому. Иногда пропаганда бывает очень позитивной — например, когда нужно мобилизовать человеческие ресурсы для работы над большим проектом. Трудно вообразить, какими еще информационными ресурсами, кроме пропаганды, мы можем мобилизовать людей. Пусть на митинг — позиционный или оппозиционный, за власть имеющих или за оппозицию — неважно. Мы желаем убедить людей, которые находятся вне нашего круга. Этот ресурс очень важен, и к нему, естественно, нужно относиться критически и думать о последствиях этого убеждения.
Люди постарше достаточно легко поддаются [манипуляциям]. Существует огромная разница между поколениями. Это не просто конфликт поколений — это конфликт опыта, мироощущения и доверия. Если люди старшего возраста будут идти за пропагандой, то молодежь сразу начнет дробиться [по степени доверия]. Люди, которые понимают, как это сделано, относятся к этому не как к истине, а как к игре. Неважно, что это ложь: мы играем в это, как в компьютерную игру, и задавим нашего противника. И тогда появляется массовый макиавеллизм (пренебрежение нормами морали ради политических целей — прим. «Бумаги»). Не на уровне Макиавелли-политика, интеллектуала, который начитался книг и знает, как разыграть соперника, нет. Речь идет о намного более низком уровне обмана — на уровне масс. Масса согласна быть обманутой и согласна обманывать. Поэтому одна группа будет верить пропаганде как истине, а другая пойдет на это как на игру. Просто потому, что это интересно и они хотят выиграть.
Пример: различные идеологические молодежные группы. Например, антисемитские. «Мы знаем, что аргумент о том, что евреи убили Христа, — ложный, но нам всё равно интересно разыграть эту сцену». Так рождается игровой антисемитизм. Или мы будем делать расистские заявления не потому, что считаем кого-то хуже нас, но потому, что сегодня хотим кого-то обидеть.
С гомофобией то же самое. Существует множество скрытых геев и лесби, которые никому не признались [в своей ориентации]. Они с удовольствием пользуются современными средствами коммуникации в виде приложений, где могут найти себе партнеров и друзей, но никогда не признаются в этом. И будут участвовать в мероприятиях против [ЛГБТ-сообщества] и организовывать всяческие гадости. А вечером — встречаться и любить друг друга.
К чему приведет цензура в соцсетях и можно ли остановить пиратство
Долгое время было принято рассматривать социальные сети как публичные пространства. Но это частная собственность корпораций, и они имеют право регулировать контент. В последнее время регуляция становится всё более жесткой. Если сначала речь шла о [запрете] детской порнографии, то теперь — об информационных сообщениях и свободе совести. К чему это приведет? К созданию всё новых и новых соцсетей.
Остановить развитие медиа, как я говорил, пока невозможно: ни одна власть и ни одно государство не в состоянии сделать это. Оно может только замедлить процесс.
Люди, которым сейчас 16–17 лет, создадут новые цифровые пространства за десять минут и свободно преодолеют все границы. Как только власть придумывает способ запретить, например, наготу, этот контент немедленно обнаруживается в другом месте.
Некоторое время Евросоюз вел тотальную борьбу с интернет-пиратством. Сейчас требования каждый раз уменьшаются. Почему? Потому что пираты сильнее. Они более изобретательны и даже иногда более образованны в правовом смысле, нежели те, кто на них давит.
