В Петербурге 13 августа прошла четвертая подряд акция солидарности с протестующими в Беларуси. На нее пришло около 150 человек. Участники акции стояли с плакатами, призывающими провести честные выборы и остановить насилие в отношении протестующих.
«Бумага» поговорила с четырьмя участниками петербургской акции о том, как выборы в Беларуси повлияли на их отношение к политике и почему они считают важным приходить к посольству.
Надежда Смирнова
— Я прожила в Беларуси 30 лет, в Петербург переехала пять лет назад. Там у меня осталось много родственников и друзей, там живет моя мать. Я очень беспокоюсь за их судьбу. К событиям в Беларуси нельзя относиться спокойно, смириться и ничего не делать я не могу.
Раньше недовольные тоже были, но их было немного. Я сама в 17–18 лет выходила на митинги, и они проходили мирно: мы посещали концерты [рок-группы] N.R.M., махали бело-красно-белым флагом. Если кого-то задерживали, то всё было культурно: спрашивали, что не нравится, и отпускали.
В последние годы ситуация изменилась. Я родила ребенка и отошла от всех этих дел, но слышала о происходящем. Я жила в Жодино [в Минской области], где находится тюрьма № 8 (тогда СИЗО); после митингов в прошлые годы туда свозили людей. Жители соседних домов говорили, что по ночам там играет музыка, чтобы не были слышны крики. Люди сопереживали [задержанным], но относились так: «Что плохого? Нам есть где жить, есть что есть. Чего еще хотеть?».
В июле [этого года] я полторы недели провела в Беларуси, ездила по разным городам: настроения уже тогда были понятны. Люди не поддерживают Лукашенко. Меня очень удивило, что [в стране] почти нет молодежи: видимо, все уехали. В основном пожилые люди.
Я пошла голосовать [к отделению посольства Беларуси в Петербурге], но увидев огромную очередь, поняла, что не готова. В понедельник [на следующий день после выборов] я переваривала всю эту информацию [о столкновениях протестующих и ОМОНа], пыталась дозвониться до матери, до сестры, но не могла с ними связаться.
Во вторник была моя первая акция. Я не думала, что когда-нибудь буду втянута в политику и что у меня будут мысли по этому поводу; думала, что у меня своя жизнь — и всё. Но получилось иначе.
Было эмоционально очень тяжело. Я смотрела на происходящее — но у меня не было возможности помочь соотечественникам. Я спала по три-четыре часа в сутки, потому что не могла успокоиться. Но когда пришла на акцию, психологически стало проще.
Я увидела, что на акции люди объединяются. Там не только белорусы, но и сочувствующие граждане России. Мы единый народ — и нынешняя ситуация это показала. Всё проходит очень мирно: люди ведут себя достойно, сотрудники правоохранительных органов тоже. Видимо, [полицейские] понимают, что белорусы мирный народ, и если происходит такое, то людей просто довели.
Что-то должно измениться, я так считаю — и люди в Беларуси, судя по разговорам с ними, тоже. Мне недавно сказали, что природа протеста изменилась: белорусы очень обозлились, они готовы идти до конца. Мы твердо понимаем, что если сейчас отступим, то нас всех просто перемочат по одному. Люди выходят на улицу за свою жизнь.
Варвара Сахащик
— Я родом из Бреста. Моя семья переехала в Петербург, когда мне было 12 — получается, живу в России ровно половину жизни. И всё это время всячески подчеркиваю, что я белоруска и мне не всё равно, что происходит в моей родной стране.
Мне очень нравится Беларусь как страна: у нее потрясающая история, культура. Несмотря на некую схожесть с Россией, в ней много отличий. Это очень интересно, красиво и близко мне.
Я ходила на выборы [президента Беларуси] в 2015 году — и когда друзья из России спрашивали меня, была ли от этого какая-то практическая польза, отшучивалась: узнала, где в Петербурге посольство Беларуси. Но тогда меня хотя бы пустили на выборы; дали ничем не помеченный бюллетень, я поставила галочку и ушла — с осознанием того, что выполнила гражданский долг.
В этом году выборы особенные. Раньше не было такого народного единения, массовой явки (настоящие цифры мы не узнаем, а официальным не верят). Раньше тоже были фальсификации и прочее, но в этом году их уровень огромен — и это возмутило всех. Если бы Лукашенко нарисовал себе хотя бы 60 %, [а не 80 %], это бы смотрелось приличнее.
Я не следила специально за политикой в Беларуси, но когда есть резкий инфоповод — изучаю тему. Например, когда во время пандемии Лукашенко заявил, что водка всех вылечит и вообще нужно на тракторе поле пахать. Думаю, ситуация с коронавирусом очень повлияла на то, что происходит в Беларуси сейчас и как к этому относятся белорусы, живущие в России. Если раньше Лукашенко хоть кто-то поддерживал, то после [этих заявлений] он потерял многих сторонников.
Как и большинство, я не собиралась выходить ни на какие акции и не думала, что они будут. [9 августа] я просто шла голосовать, чтобы снова исполнить свой гражданский долг. В этой огромной очереди многие не смогли проголосовать, и стихийная акция [в воскресенье] возникла как возмущение тем, что было нарушено наше избирательное право. Впоследствии люди стали выходить к посольству, чтобы возмутиться жестокости творящегося полицейского беспредела на родине.
Мне кажется, на эти акции приходит много местной российской молодежи. Они не столько хотят поддержать друзей-белорусов, сколько выражают свою позицию по методам, используемым в Беларуси для подавления протестов. Ведь это важно: громко заявить, что насилие — это плохо. Встречи проходят почти как праздники: цветы, фонарики на телефонах, воздушные шары — всё очень мирно и спокойно.
У меня [на акциях] возникает некое чувство единения с белорусами. Раньше я не особо стремилась общаться с соотечественниками и не предполагала, что их настолько много. Я всё еще удивлена, что столько людей приходит к посольству. Такой всплеск национального самосознания и понимания того, что мы один народ — даже если живем в другой стране.
Думаю, после происходящего я буду чаще высказывать свою позицию по вопросам, которые меня беспокоят. До этого я мониторила соцсети, читала статьи, сама что-то писала в соцсетях, но не выходила на улицы, не вставала в пикеты и не высказывала свою позицию, кроме как за чашкой чая на кухне. Выборы в Беларуси — первое событие, которое заставило меня выйти и что-то пытаться сделать.
Дмитрий Анисимов
— Я родился и живу в Петербурге, ходил в школу рядом с консульством Беларуси, это очень знакомый мне район. Следил за выборами на протяжении всей кампании, потому что ситуация вопиющая: всех оппозиционных кандидатов посадили за решетку.
У меня нет друзей и родных в Беларуси, но пытки, избиения мирных граждан, похищения без суда и следствия — это преступление против человечности.
Меня возмущает, что в соседней братской стране в последние несколько дней установилась фашистская диктатура. Важно показывать солидарность с белорусами. То, что происходит, это дело не только белорусов, но и всего международного сообщества.
Я не думал, что буду три дня подряд ходить на акции [в поддержку протестующих]. Казалось, приду на часик — выражу свое отношение к происходящему, и всё. Но из-за происходящего в Беларуси просто нельзя не прийти. Я в итоге еще и денег перевел [на помощь] задержанным и раненным во время протестов (сейчас собрано более 1,5 млн долларов — прим. «Бумаги»).
Я каждый вечер прихожу на акции в Петербурге часа на три и общаюсь там с людьми. Всё проходит мирно и очень доброжелательно. Но я замечаю, что люди читают новости о происходящем, как сводки с фронта. Мне рассказывали дикие истории, что, когда в Беларуси не было интернета, люди ходили друг к другу с флешкой, чтобы установить VPN, потому что его нельзя было скачать.
При этом, кажется, [на акциях в Петербурге] появляется ожесточение со стороны полиции: сотрудников [МВД] становится больше, у посольства поставили машины ДПС. Если раньше многие водители, видя флаги Беларуси, сигналили нам, то сейчас их останавливают и выписывают за это штрафы.
У нас в стране, конечно, тоже есть проблемы, но такого террора по отношению к собственному народу, как в Беларуси, нет. И это еще один важный момент: нужно поддержать белорусов, чтобы подобное не пришло к нам. Важно показать, что мы тоже против такого.
Зоя Красавина
— До переезда в Петербург я восемь лет занималась так называемой идеологической работой на большом промышленном предприятии [в Беларуси]. Мне приходилось сталкиваться с политическими моментами, но я никогда не была активным избирателем, участником каких-то движений, партий, тем более оппозиционных и протестных.
В этом году всё сложилось так, что не высказать свою позицию просто невозможно. В Беларуси была очень грубая, неграмотная избирательная кампания. Я не говорю о прямых нарушениях избирательного законодательства, но посадить своих конкурентов накануне выборов — это просто плевок в лицо народу. А так грубо сфальсифицировать результаты выборов после того, как штабы сумели объединиться и поднять народный дух, — это насмешка, вызов.
Я не претендую на верность политологического анализа, но могу сказать, что знала еще в 2015 году: эти выборы не будут такими, как всегда. В предыдущую президентскую кампанию мне приходилось всеми возможными способами убеждать людей выражать свою лояльность режиму в Беларуси — в силу своих должностных на тот момент обязанностей.
Уже в 2015-м в Беларуси всё было на грани: и степень недоверия, и степень недовольства проводимой политикой, своим экономическим положением и уровнем свободы слова. Но вся выстроившаяся вертикаль государственной власти на тот момент уже настолько жестко зачистила все способы самовыражения, что даже системной оппозиции как таковой не было
[Два года назад] я просто уехала в Петербург — с дочерью и двумя чемоданами. Но в стороне остаться не смогла. Так как сейчас я не могу поехать на родину и принять участие в мирных акциях протеста, то приходится выражать солидарность с родными у посольства.
Вообще, я не собиралась выходить на акции [в Петербурге]. Но когда увидела 3 тысячи человек, стоящих в очереди [на избирательный участок в Петербурге], многие из которых не смогли проголосовать, то поняла, что возмущение нужно выразить. То, что люди стали собираться ежевечерне, это стихийная самоорганизация. Для многих это единственный способ выражения своей позиции и солидарности с белорусами.
Прямо сейчас у стен посольства в Петербурге образуется настоящее белорусское землячество. Здесь нет деструктивных посылов: люди просто поддерживают друг друга, делятся информацией. Кто приносит кофе, кто воду, кто печеньки, кто цветы. Как ни странно, бессилие и крайняя степень угнетения человеческой потребности в свободе слова и защите жизни выражается именно таким образом.
