В издательстве «НЛО» вышла книга историка и доктора Сорбонны Ксении Бордэриу «Платье императрицы. Екатерина II и европейский костюм в Российской империи». В ней исследовательница рассматривает моду последней трети XVIII века с точки зрения вкуса, здоровья и красоты, исследует приемы рекламирования моды и ее критики.
«Бумага» публикует фрагмент из книги Бордэриу, посвященный стандартам женской красоты. Какой рост считался самым удачным и как женщины добивались бледности, почему Елизавета Петровна не пользовалась румянами и от каких недостатков все хотели избавиться — в отрывке из «Платья императрицы».
В публикациях второй половины XVIII века можно встретить целый ряд характеристик, присущих красавицам: белизна плеч, светлые волосы, высокая грудь, «полны щочки» и розовые губки. <…>
Тем не менее конкретные критерии привлекательной внешности остаются неразработанными отечественной литературой. Образы физической красоты в художественных текстах сохраняют поэтическую условность. По этому поводу Н.Л. Пушкарева замечает: «Новое время принесло не столько изменение типов женской/мужской телесности, сколько, надо полагать, расширение приемов ее нарративной и изобразительной репрезентации» (Пушкарева 2004: 67). Популярная медицинская литература в лице отечественных и зарубежных авторов и помогала заполнить эту лакуну, поскольку в книгах подробно разъяснялось, что составляет красоту человека.
Два главных условия телесной красоты заключались в «согласии», то есть гармонии, и «сразмерности», то есть пропорциональности. В тех редких случаях, когда речь заходила о формах тела, «сразмерность» выступала одной из ключевых характеристик человеческой фигуры: «…она [красота] скрывает свой секрет в симметрическом расположении частей и в точной сразмерности оных» (Гулен, Журден 1791: 150).
Вопросы «высоты» и «толщины» тела обсуждались очень мало, потому что эти категории составляли для человека того времени понятие сложение. Сформировавшееся еще в предыдущую эпоху, оно бытовало и во второй половине XVIII века. Различные перечни сложений представляют интерес, потому что позволяют составить представление о том, какой физический облик считали желательным/ нормальным/допустимым. Все без исключения авторы были уверены, что «читатель научится, как делать лучшими сложения, имеющие в том нужду» («Мысли и находки» 1799: 93).
Однако в разных сочинениях сложения могли быть по-разному описаны и классифицированы. Например, в переводе одного из сочинений М. Скотта, известного своими сочинениями как по алхимии, так и по естественным наукам, выделяются следующие виды сложений: холодное, горячее, влажное, сухое, умеренное (Скотт 1784). С. Г. Зыбелин в «Слове о сложениях тела человеческого» отождествляет их с типами темпераментов и предлагает иную классификацию: холерическое, сангвиническое, флегматическое (Зыбелин 1777). В переведенной с французского книге «Читай и познавай» разработана еще одна типология: умеренное, нежное, сухое, крепкое до излишества, наклонное к дебелости («Читай и познавай» 1799: 8, 20).
Рост мужчин должен был быть значительным, рост женщин — деликатным. Рост мужчины должен был внушать уважение: «К ней [особе маленького роста] не имеют уже такого почтения, каковое к первой [особе большого роста], хотя бы состояние и достоинства оной были гораздо превосходнее, и самое платье на ней больший издавало от себя блеск» (Цвирлейн 1788: 21). Пропорции женского тела должны были вызывать умиление, поскольку «красота женщины очень похваляется и очень тем выигрывает, когда высота тела не соответствует толщине онаго; но бывает непропорционально больше оной, тогда называют ее красивою и субтильною» (Там же). Нормальным, «благопристойным» для дам считался рост, чуть превосходящий 160 см.
Правильная осанка являлась непременным условием красоты: следует «хорошо держать тело, дабы свободно висели плечи и выгибались назад; что дает больше красоты и пространства в груди» (Жакен 1786: 153). Новые представления о «пространстве» (свободе) одежды связывались с идеей комфорта. Авторы книг пытались растолковать читателям, что не может считаться красивым то, что вредит здоровью, сдавливает, препятствует «естественному течению соков» (Vigarello 2004). Однако корсет не сдавал своих позиций. Он адаптировался к новым модам, становился более эргономичным.
Как пишет Ф. Перро, идея слабого и потому деликатного женского тела уступает место представлению о теле самостоятельном, энергичном, полном жизненных сил (Perrot 2008: 72, 76, 85). Человек должен «ступать прямо»; французские модные журналы рекомендуют: «…будьте уверены в своем шаге. Осмельтесь поднять голову» (Vigarello 2004а: 126). Негативные характеристики получала походка слишком медленная или слишком торопливая, при которой человек сгибается, вертится или оглядывается, — словом, лишенная природной грации и достоинства.
В самом конце XVIII века новации зашли так далеко, что пропорции тела стали так же значимы, как безупречная кожа, в течение почти всего века считавшаяся главным критерием красоты: «…красота состоит не столько в коже, гладкой, подобной своим совершенством лилии или розе, не в соблазнительной томности или блеске глаз, но в пропорциях фигуры» (Lady’s magazine 1794: Supplement, 694).
В текстах эпохи мы находим многочисленные указания на то, что лицо считалось главным проявлением «пригожства». Почти всегда, когда речь заходила о красоте, лицо упоминалось прежде всего. Например, главы сочинения «Дамский туалет» посвящены (в порядке следования): лицу, губам, зубам, волосам, рту, ногтям. Причем рецепты для кожи лица составляют более половины объема книги. Таким же образом построен «Наставник красоты»: первая по счету глава носит название «О собственном месте, или положении Красоты лица, и о том, что вообще вредно и полезно для оной».
Самым совершенным состоянием лица считалось начальное, естественное. Мы реконструировали список свойств такого лица на основе анализа рецептов «Дамского туалета». Эталон красоты можно вывести и от противного, из негативных характеристик. Ведь многие авторы в первую очередь разъясняли, отчего красота может испортиться, что для нее вредно, и в меньшей степени рассказывали о том, что способствует красоте, как поддержать и сохранить ее.
Судя по рецептам, приведенным в сборниках секретов, чаще всего боролись с пятнами различного происхождения: родимыми, оспенными, красными, они упоминаются наиболее часто; затем следуют угри, веснушки; за ними — морщины, загар, зуд. Лицу пытались придать белизну, чистоту, нежность/ мягкость, свежесть. Действительно, идеальное состояние лица являлось следствием хорошего здоровья.
Понятие бледный вид было весьма размытым. Достичь бледности можно было совершенно противоположными путями. Чтобы добиться «интересной бледности», одни употребляли внутрь уксус, мел или бумагу, отбеливали кожу при помощи камфоры («Модный журнал» 1795: Ноябрь, 269–292). Другие, напротив, отказывались от различных косметических ухищрений, как бы возвращая естественный цвет лица. Для этого лишали его красок и контрастов, отвергая белила и румяна.
Грань между бледностью, подверженной влиянию моды и вкуса, и всегда актуальной белизной была тонка. Свидетельством тому служит история, случившаяся при дворе Екатерины II в последние годы ее царствования и рассказанная в мемуарах графа Ф.Г. Головкина. Великая княгиня Елизавета Алексеевна не пользовалась румянами. Императрица же не одобряла появления в обществе «с историей здоровья на лице» («ne pouvait sou rir qu’une jeune femme parût en public avec l’histoire de sa santé sur le visage», Golovkine 1905: 280). Государыня приказала графу С.В. Салтыкову передать свои пожелания Елизавете Алексеевне. Тот предупредил великую княгиню, что как только она закончит свои туалетные приготовления, он придет с поручением от императрицы.
Поскольку Елизавета догадывалась о теме предстоящего разговора, она обставила ситуацию следующим образом. Направляясь в сопровождении Салтыкова в покои императрицы, она спросила его: «Посмотрите на меня хорошенько, месье. Как я выгляжу? Скажите без лести». — «Просто прекрасно». — «Видите, — обратилась она к фрейлинам, — маршал доволен. Значит, макияж больше ничем дополнять не нужно». [Подразумевается, что можно обойтись без румян. — К.Б.] После чего Елизавета поспешила в покои императрицы, оставив Салтыкова в недоумении. Неприятный разговор в результате не состоялся. Удивленная находчивостью невестки императрица рассмеялась и сказала: «Она права, она и в правду обворожительна. Пусть с ней больше не говорят о румянах» (Ibid.: 281).
Этот эпизод, как бы показателен он ни был, вероятно, недостоверен. По признанию мемуариста, его в этот момент при дворе не было и историю эту ему пересказали (Ibid.: 219). Нам кажется, что Екатерина II говорила об «истории здоровья» («l’histoire de sa santé sur le visage») с иронией и критиковала именно «нездоровье», болезненную бледность. Даже если причиной бледности не были усталость или недомогание, то для придворных старшего поколения бледность означала именно это.
Лицо так важно для авторов и читателей XVIII века потому, что подлинную красоту составляют «изъявляющиеся на лице разные качества души» (Гулен, Журден 1791: 151). Лицо прекрасно отражает и эмоциональное, и физическое состояние человека. Эти проявления могли быть мгновенны (улыбка) или долговременны (загар), они могли быть подсознательными (покраснение) или осознанными (выражения лица). Поскольку контроль за естественными проявлениями чувств всегда был необходим в светской жизни, искусство владения мимикой было одним из необходимых талантов придворного, и тем более — монарха. Выражения лица Екатерины II всегда были экспрессивны, продуманны, разнообразны. Немало свидетельств тому оставили иностранцы. Среди них путешественник Д. Лескалье (L’Escallier 1850: 87) и художница Э. Виже-Лебрен.
© К. Бордэриу, 2016
© ООО «Новое литературное обозрение», 2016
В оформлении обложки использован
«Портрет императрицы Екатерины II».
Неизвестный художник. 1780–1790-е гг.
© МБКУ «Нижнетагильский музей изобразительных искусств», 2016
