В XIX веке рукописные альбомы были популярны во всей Европе — в том числе о них писал Пушкин в «Евгении Онегине». Девушки и молодые люди оставляли друг другу памятные записи: популярные стихи или экспромты, которые украшали сухими цветами и рисунками.
«Бумага» публикует страницы альбома XIX века Елизаветы Нееловой, девушки из семьи придворных архитекторов Царского Села, и фрагменты из советских альбомов. А кандидат филологических наук Марина Калашникова и сотрудница Пушкинского музея Софья Балагула рассказывают историю альбома как жанра: от салонного развлечения до анкет для девочек 90-х и современного профиля в инстаграме.
Этот альбом принадлежит Елизавете Дмитриевне Нееловой из семьи придворных архитекторов Царского Села. На нижнем развороте — литография Валериана Лангера: он учился в Лицее, некоторое время — с Пушкиным. Лангер был художником, выполнил 12 литографий с видами Царского Села. Как именно к Нееловой попало изображение, неизвестно, также непонятно, была ли она знакома с Лангером и Пушкиным.
Фотографии альбома предоставлены Всероссийским музеем А. С. Пушкина
Какими были первые альбомы и что в них записывали
Марина Калашникова, кандидат филологических наук, преподаватель факультета свободных искусств и наук СПбГУ: Это явление родилось в студенческой среде XVIII века как альбомы на память: студенты, разъезжаясь на каникулы, писали друг другу благопожелания. [Изначально] это мужская традиция.
XIX век представляет нам тот альбом, который мы знаем по «Евгению Онегину». Хозяйка альбома ничего в нем не пишет, а предлагает его подругам, друзьям, поэтам во время салонов, чтобы они вписали экспромт. Например, Пушкин пишет (в альбоме Анны Керн — прим. «Бумаги»): «Мне изюм / Нейдет на ум, / Цуккерброд / Не лезет в рот, / Пастила нехороша / Без тебя, моя душа».
Альбом нес очень важную мемориальную функцию: сохранить память о тех, кому давался в руки, а давался он дорогим и приятным людям.
При этом писать экспромты выходит не у каждого. Например, есть замечательная запись Островского в альбоме одной барышни, где он извиняется, что не владеет техникой записи в альбоме (речь идет об альбоме Ольги Козловой, в котором драматург написал: «Я не знаю, имел ли я смолоду столько легкости и остроумия, сколько их нужно, чтобы без труда <…> написать приятную или шутливую безделицу. Теперь я очень хорошо чувствую, что всё, что было во мне молодого и игривого, утрачено безвозвратно» — прим. «Бумаги»).
Альбомы были модным явлением: на салонах вокруг этих текстов возникал целый диалог. И важно, что хозяйки альбомов находились в пубертатном возрасте, — они приобщались к любовному тексту, любовному этикету.
Софья Балагула, сотрудница Всероссийского музея А. С. Пушкина, старший хранитель Основной литературно-монографической экспозиции «А.С. Пушкин. Жизнь и творчество»: В четвертой главе «Евгения Онегина» Пушкин рассуждает об альбомах: «Конечно, вы не раз видали / Уездной барышни альбом, / Что все подружки измарали / С конца, с начала и кругом».
Анна Петровна Керн, вспоминая о своем альбоме, замечала, что он «совершенный слепок с того уездной барышни альбома». Пушкин писал туда [для нее] какие-то милые глупости, но альбом этот утрачен, к сожалению.
В свое время Пушкин безуспешно сватался к Екатерине Николаевне Ушаковой. Когда она вышла замуж, ей пришлось уничтожить свой альбом вместе со всеми записями Пушкина, так как ее муж оказался очень ревнивым. А вот альбом ее сестры Елизаветы Николаевны сохранился — вместе со знаменитым донжуанским списком Пушкина (где указаны женщины, которыми увлекался поэт — прим. «Бумаги»). Сейчас ее альбом хранится в Пушкинском доме.
У Онегина тоже был альбом, и у Пушкина даже было в планах заполнить его (уцелели отдельные записи), но по каким-то причинам поэт отказался от этой идеи.
К странице прикреплен локон детских волос — видимо, это первая стрижка сына Нееловой. Рядом — еще один локон, прикрепленный через много десятилетий. Может быть, это сделала внучка хозяйки альбома? Впрочем, возможен и более печальный вариант: волосы срезали и хранили в случае смерти или длительной разлуки
Исследователи считают, что есть определенные правила заполнения альбомов. Например, первую страницу часто оставляли незаполненной: это считалось плохим предзнаменованием и могло, по суеверию, привести чуть ли не к смерти. Чем больше ты любишь хозяина альбома, тем ближе к концу твоя запись. «Кто любит более тебя, / Пусть пишет далее меня» в «Онегине» — намек на эту традицию. Но на самом деле эти правила сплошь и рядом не соблюдались.
В одном из альбомов [нашего музея] кто-то оставил запись «История моей жизни с 1772 года»: «Первые 20 лет проведены мною в молодости в службе, дабы иметь какое-нибудь звание; от 20 до 40 лет хлопотал, чтобы из бедности сделать трудами себе состояние; от 40 лет до 60, сделавши кое-какое состояние, хлопотал о семейственной жизни; теперь — от 60 лет, доколе продлит бог веку, — должен предаться богу, следовательно, весна, лето и осень моей жизни кончились, остается зима, доколе бог положит». Дата — 19 октября 1832 года.
В другом альбоме мы встречаем ноты — романс известного в свое время американского композитора Луи Моро Готшалка, крайне популярного в XIX веке. Я даже попросила коллег разобрать и сыграть [романс]: моя мечта — сделать запись и превратить его в достояние общественности. Этот альбом принадлежал Иоганне Залесской-Бонивентуре, польской дворянке. В нем мы видим автограф Вяземского: «Umizgai się! — за это слово, / Хотя ушам оно сурово, / Я рад весь наш словарь отдать: / На нем хранится талисманом / Могущей прелести печать; / Обворожительным дурманом / Щекотит голову и грудь / Того, кто воздухом Варшавы / Был упоен когда-нибудь, / Кто из горнушек Вейской кавы / Пил нектар медленной отравы, / Или в Беляны знает путь».
Это отрывок из очень известного стихотворения Вяземского «Станция». В альбоме Вяземский поясняет значение слова «Umizgai się!» — по-польски «ухаживать». Он посвятил этому слову много стихов, где объясняет, как оно ему нравится. Вейская кава — это кафе в Варшаве, очень популярное в те времена. Одно время Вяземский служил в Варшаве. Судя по всему, он действительно был влюблен в Польшу и Варшаву, и когда ему запретили туда въезд (за некоторые стихи), был очень расстроен и даже покинул службу в знак протеста.
Чем и как украшали альбомы XIX века: от сухих цветов до акварелей
С. Б.: В альбомах часто можно встретить виньетку, или «венок добрых пожеланий». Например, в одном альбоме мы видим венок, выполненный тушью и пером, который включает в себя разные символы: целующихся голубей, анютины глазки (эти цветы означали «помни меня», как незабудки), плющ как символ привязанности, лиру как символ гармонии, ландыши (кротость, чистота), дуб (надежность). Вера, надежда, любовь — крест, якорь, сердце.
Внутри венка читаем: «Альбом есть памятник знакомства, / Хранитель чувств и нежных слов. / О, для сердечного потомства / Сплести венок и я готов».
Есть у нас и, как мы его называем, «альбом уланского офицера». Хозяин альбома, [некто] Всеволод Рябинин, пишет: «Сей альбом в себя вмещает имена моих друзей и чрез то напоминает счастие минувших дней». В нем можно встретить всякие военные зарисовки с офицерами и лошадьми.
Встречаются и рисунки, [выполненные в разных техниках]. Например, реалистичные акварельные рисунки цветов, ангелочки, собачки (маленькие собачки — это символ дружбы и верности). Есть и засушенные цветы — например, анютины глазки, уцелевшие с 1813 года.
Многие также вырезали и вклеивали в альбом портреты знаменитых людей — того же Байрона. В альбомах занимались вышивкой: вышивали цветы, портреты прямо на бумаге. Встречаем мы и силуэтные портреты. Крестик рядом с портретом — очень частое явление, особенно если речь идет о военных альбомах, когда человек участвует в боевых действиях: отмечает, кто из товарищей погиб в бою или не вернулся.
У одного владельца много бытовых зарисовок: бал, праздник. На некоторых из них лица стерты — возможно, хозяин альбома не хотел, чтобы кто-то заметил портретное сходство. Может, рисунок не вышел или ему не нравятся эти люди.
В альбоме есть рисунки неизвестного авторства: цветы, выполненные акварелью, и изображение надгробия. Последние — это очередная характерная черта альбомов, постоянный романтический символ, который используется в них: гробы, гробницы, надгробия
Как появились альбомный фольклор и первые анкеты
М. К.: Люди менее состоятельные и менее образованные переняли моду на альбомы. Но они экспромты писать так, как Александр Сергеевич, не могли. И к концу XIX века возник альбомный фольклор, то есть клишированные тексты, которые могли использовать все.
Со временем альбом лишается авторского голоса. Это как открытка с готовым текстом. Мемориальная функция альбома тоже отходит на второй план — и постепенно барышня начинает писать в альбом сама.
Видимо, это связано с тем, что проходит культура салонов. Альбомы 20-х годов XX века — это альбомы, куда барышня переписывает тексты о любви, афоризмы, высказывания о дружбе, песни романсового содержания.
Альбомы объединяют не места, где они создаются, а возраст и психологические потребности барышень. А они что в Покрове, что в Перми, что в Петербурге в общем одинаковы. Барышня, ведущая такой альбом, находится в возрасте воспитания чувств. Своего романа у нее нет, зато в альбоме она может отыграть разные любовные ситуации. Например, переписать стихотворение по поводу измены молодого человека. Происходит проигрывание некоторой коммуникативной истории — счастливой, несчастливой, всех сразу.
И это очень массовое явление: барышни 11–14 лет практически повсеместно ведут альбомы. Пионерские лагеря в советское время становятся точками наибольшей концентрации подобной рукописной традиции. Но из таких альбомов нельзя вычленить личность человека, это не прожитая история, не дневник.
Анкета появляется в альбоме довольно поздно: в 60–80-е годы XX века. Она становится жанром, который запускает обновление коммуникационного процесса, — и люди снова допускают чужую руку в свой альбом.
Понятно, что к рубежу веков наша типографская промышленность не могла остаться в стороне от такого массового явления и не подзаработать на этом. Появляются печатные анкеты, в которых также есть ориентация на любовный текст — с сердечками и амурчиками. Кроме того, там встречаются приметы и суеверия, восточные гороскопы — это уже фантазия составителей, такое в альбомах не встретишь.
Другой пример: в погоне за деньгами наши бравые издатели сочетали под одной обложкой анкету и личный дневник. Так делать нельзя. Дневник — это жанр приватный. Анкеты — публичный текст. Хотя, разумеется, когда мы пишем дневник, мы втайне мечтаем, чтобы его однажды прочитали и изумились бездне наших страданий и глубине нашей души.
Социальные сети: страница во «ВКонтакте» как новая форма альбома
М. К.: [Многое изменилось] с появлением социальных сетей. Зачем вам всё это, если у вас есть страница во «ВКонтакте», где, строго говоря, можно сделать всё то же самое. Здесь вы занимаетесь самопрезентацией, а если надо собрать анкетные данные, вы в любой момент можете запустить опрос. А включая или не включая кого-то в свою социальную сеть, вы определяете границы своей группы, как в альбоме.
На самой заре LiveJournal очень многие барышни оформляли свою страницу вполне в альбомном духе, украшая ее цветочками и сердечками, а не просто используя то, что предлагается в качестве интерфейса.
Стихи при этом они читают те же самые. Это удивительно — спустя 40–50 лет встречать на страницах у барышень всё те же тексты. Теперь стихотворение не нужно записывать — можно копипастнуть.
А инстаграм, например, довольно быстро перешел к вербальному сопровождению: появляются инструменты для вставки текста и довольно больших комментариев; можно опубликовать сториз или подшить музыку.
Про инстаграм часто говорят, что там мы конструируем себя и свою биографию — не реальную, а ту, которую желательно показать другим. Отчасти в альбоме барышни делали то же самое и поэтому подсовывали его всем остальным, используя тексты, которые как бы говорили что-то о них. Это самопрезентация в глазах важной для вас группы.
