В воскресенье на фестивале «Стереолето» выступит Ариэль Пинк — звезда независимой музыки, который узаконил моду на нарочито старомодный, «кассетный» звук и записал один из лучших альбомов рубежа десятилетий Before Today. «Бумага» поговорила с Пинком о смерти поп-музыки и советской электронике.
Фото из архивов музыканта
В течение пятнадцати лет чудаковатый калифорниец красил волосы в розовый, белый и голубой и прямо в спальне записывал альбомы, звучавшие как радио из детства, по три-четыре штуки в год. Потом его подобрал важный лейбл 4AD, посадил в студию, где он и записал пластинку Before Today, попавшую во всевозможные топы и ставшую символом всей ностальгичной независимой музыки. Именно благодаря ему этот мягкий и старомодный звук с дешевым синтезатором стал общим местом (в том числе и в России). Сам Пинк с тех пор, как он утверждает, ни на йоту не изменился: все так же скромно живет где-то в Лос-Анджелесе и пишет песни, какие звучали на богом забытых калифорнийских радиостанциях 70-80-х годов. В 2012-м он выпустил альбом Mature Themes, с которым и выступит в Петербурге 14 июля.
— Три года назад вы внезапно превратились в звезду независимой музыки. Сложно было привыкнуть?
— До сих пор не привык. Я вообще думаю, что люди меня побаиваются, когда я к ним подхожу. К тому же мне до сих пор не очень важно, сколько человек пришло на мой концерт: сто или всего двое.
— А сами вы за это время сильно изменились?
— Не очень. Поменялось то, как я работаю. 200 дней в году мы находимся в туре. К этому пока сложно привыкнуть. Я рассчитывал на совершенно иное, когда соглашался. С лейбла позвонили и сказали: «Эй, в турне не хочешь?». Тогда у меня было ощущение, что я выиграл в лотерею. И я такой: «Да!». Мне казалось, что это просто: взял гитару и пошел. Вот, теперь приходится привыкать.
«Мне до сих пор не очень важно, сколько человек пришло на мой концерт: сто или всего двое»— Вы сказали, что вас люди боятся. Почему? — Я не знаю. В Лос-Анджелесе я не очень известен. В этом городе есть и более крупные знаменитости. Я хожу тут по улицам и никто меня не узнает. В Калифорнии же сейчас подъем гаражного рока, типа Wavves или Тая Сегалла. — Вы до сих пор такой страшный меломаньяк, как вас описывают? — Нет. Когда я гастролирую, музыка — это то, о чем я постоянно думаю. И мне всегда хочется сделать перерыв. Но это не тот случай, когда вы постоянно ноете по поводу работы и все равно на нее идете. Я не жалуюсь. Просто иногда надо отдыхать.
— В одном из интервью вы утверждали, что поп-музыка умерла, правда, без пояснения. Так что же с ней случилось?
— Понимаете, та поп-музыка, о которой говорят в журналах — это совсем не то, что под этим термином имелось в виду десять лет назад: большая, хитовая, глобальная музыка. То, что есть сейчас, — это больше не поп. Это разное старье, что-то ранее абсолютно не модное — во всем этом нет черт известной нам поп-культуры. Это некая культура яппи. Я часто описываю свою музыку как поп, но это, скорее, шутка. Просто потому, что она не имеет ничего общего с той поп-музыкой, которая сейчас существует. То, что я делаю, это нечто в духе Beach Boys с lo-fi и восьмидесятнической танцевальной музыкой. А поп – это, например, «Тату» или Тейлор Свифт.
— В один из своих микстейпов вы поставили трек советской группы «НИИ Косметики». Как он к вам попал?
— Мне его принесла моя подруга, Пайпер Каплан из группы Puro Instinct — они очень интересуются подобными штуками — и сказала, что этот трек напоминает ей мою музыку. Не знаю, где она сама его достала.
«То, что я делаю, это нечто в духе Beach Boys с lo-fi и восьмидесятнической танцевальной музыкой»— После этого вы пытались еще что-то узнать о нашей музыке? Что-то из нее вам понравилось? — Ну, вот, например… (поет песню Эдуарда Хиля «Я так рад, что возвращаюсь домой»). Она прекрасна. — Ваша музыка насквозь ностальгична, но слушают ее в основном те, кто не помнит ни 70-е, ни 80-е, просто потому, что тогда еще не жили. — Мне это до сих пор кажется интересным, и я пока не нашел толкового объяснения этому парадоксу. Мне 35, и по идее я не должен играть для восемнадцатилетних, хотя я не такой уж и старый. Но мне нравится то, что мою музыку слушают совсем молодые люди, это лучшее, что могло случиться со мной. Но я все равно не понимаю, почему так происходит. Может, они просто слушают слишком много музыки.
«Мне нравится то, что мою музыку слушают совсем молодые люди, это лучшее, что могло случиться со мной»— Вы не обижаетесь, когда вашу музыку называете аутсайдерской? — Мне нравится это определение. Вот почему я люблю русских — они меня прекрасно понимают. Я считаю, что «аутсайдер» — это прекрасное определение. Не то чтобы я ощущаю себя аутсайдером, но когда вернусь в США, я им стану, как и многие другие. И я не очень думаю о будущем. Не знаю, что сделаю потом. Может, я сделаю металлический альбом. — Металлический? — Да, такой темный-темный-темный. Очень быстрый и очень пугающий.
