Бывший полковник милиции Михаил Смирнов спустя 20 лет признался в убийстве журналиста «Фонтанки» Максима Максимова, рассказал, где закопал тело, и заявил о желании отправиться на войну в Украине.
Максим Максимов пропал летом 2004 года. В то время он готовил материал о том, как сотрудники милиции провоцируют чиновников на взятки. Два десятилетия «Фонтанка» публиковала материалы, называя причастных к убийству Максимова и рассказывая об обстоятельствах трагедии. Но тело журналиста не удавалось найти, из-за чего обвинение в убийстве Смирнову не предъявляли.
«Бумага» поговорила с заместителем главного редактора «Фонтанки» Евгением Вышенковым — он вместе с МЧС ищет тело бывшего коллеги — о том, почему не удалось добиться официального раскрытия дела раньше и почему его удивило признание Михаила Смирнова.
Максимов пропал в июне 2004 года. Смирнов в то время был заместителем начальника отдела оперативно-розыскного бюро (ОРБ) ГУ МВД по СЗФО. Журналист писал о том, что сотрудники отдела использовали в своей работе незаконные методы — провоцировали чиновников на взяточничество, силовики в том числе организовали провокацию заместителю начальника Пулковской таможни. Как следует из показаний Смирнова, экс-милиционер решил убить Максимова и спрятать вместе с товарищами тело, когда узнал, что журналист готовит очередной материал и изучает схему провокаций МВД.
После убийства Максимова Генпрокуратура арестовала Смирнова и двух его подчиненных за фальсификацию доказательств коррупции в отношении представителей власти — именно это было предметом расследования убитого журналиста. Но в 2007 году суд присяжных сотрудников милиции оправдал. После уголовного дела Смирнов восстановился в МВД и только к 2019-му ушел в отставку по выслуге лет.
Смирнов признал вину после того, как весной 2024 года его арестовали по другому делу: в 1998 году переодевшиеся в гаишников милиционеры остановили «Жигули» с главой ОПГ и подложили взрывчатку.
«Фонтанка» уточняет, что Смирнов признался в еще одном убийстве. Теперь он хочет отправиться на фронт — заключение контракта с Минобороны позволит избежать уголовного наказания.
— Вы помните, как пропал Максим Максимов?
— Пропал он 29 июня 2004 года. Он не пришел на работу, потом снова не пришел на работу и так далее. Через три дня после бессмысленных созвонов все схватились: начали искать дома, по знакомым, — делали всё то, что обычно делают люди [в таких ситуациях].
Потом стало понятно, что он не просто пропал, а что-то случилось. Тогда началась работа [следственных органов]. В этой работе не могли участвовать журналисты, кроме меня (до журналистики Вышенков работал в уголовном розыске, а затем какое-то время состоял в ОПГ и 4,5 года отсидел за вымогательства — прим. «Бумаги»), но не из-за того, что они не хотели. Для того, чтобы лечить человека, нужно образование, а для того, чтобы профессионально искать, нужны опыт и навыки.
— Правильно ли я понимаю, что сперва было несколько теорий о том, что случилось? Например, кто-то связывал пропажу Максимова с его работой над делом Галины Старовойтовой.
— Журналистика устроена столь же примитивно, как и человеческий разум. К ней вопросов нет, потому что коллективное сознание, как правило, плоское. Разумеется, одни на бегу начинают рассуждать между собой, ничего не понимая, другими надо срочно что-то написать — как и при любом событии. Что видели, то и писали.
— Когда вы начали понимать, что к убийству причастен именно полковник Смирнов?
— Я начал что-то понимать в сентябре [2004 года], понимать уже хорошо я начал к Новому году. Пакет серьезных доказательств у меня был примерно весной 2005 года.
— Если доказательства были с весны 2005-го, то почему не удавалось привлечь к ответственности?
— Надо смотреть глазами того времени — и это очень сложно, особенно молодому поколению.
2004–2005 годы — это всё еще конец девяностых. Ведь девяностые не закончились в 1999 году, как и Октябрьская революция не началась в 1917-м. Была другая практика, были другие мысли.
В этой истории не было какого-то врага, который бы сидел на высоком кресле и что-то блокировал. Но был более страшный враг — это некомпетентность, я бы даже специально употребил слово импотентность. Те, кто занимался делом, много говорили, рассуждали, строили версии. Их было приятно слушать, только всё это была болтовня, а не работа. Это такая русская забава. Можно бесконечно об этом рассказывать, но смысл не поменяется.
— Почему в 2010-х не удалось возобновить расследование, привлечь виновных к ответственности?
— Кто-то что-то возобновлял, поднимал, обращал внимание на документы, где указано кто, чего, какие есть косвенные доказательства и какие прямые доказательства (журналисты приносили в Генпрокуратуру кипы справок, в которых анализировались биллинги мобильных телефонов убийц и их перемещения, а также убедили косвенных свидетелей дать показания, нашли мотив убийства — прим. «Бумаги»).
В больших кабинетах смотрели [документы] и говорили: «Этого не может быть. Раз так, то мы сейчас начнем». Потом кто-то кому-то давал какие-то грозные указания, кто-то что-то начинал — но ничего не варилось в этой кастрюле.
— Мать Максима Максимова также долгое время пыталась добиться раскрытия дела, но она не дождалась [и умерла в 2014 году].
— Единственное, что она могла, — это подписывать те документы, которые мы составляли. А что еще может мать? Больше ничего. (Римма Максимова последние десять лет своей жизни писала письма должностным лицам на всех уровнях правовой системы России, обращалась к президенту Владимиру Путину, ходатайствовала о возобновлении расследования. В 2011-м она подавала иск против России в Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) — прим. «Бумаги»)
— Понимаете ли вы, почему полковник Смирнов сознался только сейчас?
— Как ни отвечать на этот вопрос, всё какая-то банальность получается, а меня тошнит от банальности. Давайте, если вы позволите, спросим: раскаялся ли Раскольников? До сих пор серьезные исследователи литературы не могут ответить на этот вопрос и спорят между собой.
Смирнов — это такой Раскольников наоборот. Если Родион Романович рефлексировал, делать или не делать, убить или не убить, то Смирнов не рефлексировал. Но делал он это не потому, что он упырь, бандит или маньяк. Он любыми способами добивался своего.
Так как он боролся с коррупцией, то в его картине мира надо бороться с коррупцией только одним образом: не что-то доказывать, а любым способом сажать коррупционеров, как он себе предполагал. В этом есть идейность и фанатизм, он не зарабатывал на этом.
Смирнов человек идейный, поэтому его нельзя заставить признаться. Со Смирновым можно только разговаривать, Смирнова можно склонить к религиозному осмыслению того, что он сделал. И на мой взгляд (поверьте, мой взгляд точен), Смирнов (при том, что на нем кровь есть, не только Максимова, скоро это еще появится в новостях) воспринял разговоры со следователем как со священником. Примерно так, мне трудно дальше уточнять, потому что это не уместится ни в какой материал.
— Вас удивило признание Михаила Смирнова спустя 20 лет?
— Михаила Александровича Смирнова я знаю четверть века. Но я не рассчитывал [на признание], и я это открыто говорил следователям.
— Тело Максимова всё еще ищут? Какие у вас дальше планы: будут ли похороны, прощание?
— Знаете, я не мыслю категориями обывателя. У меня планы следующие: сейчас экскаваторы и МЧС отработают одно место, а я налью горячий чай курсантам МЧС и дам им бутерброды, затем мы перейдем на другое место.
Что еще почитать:
- Хорошая новость: всё больше женщин идут работать в Смольный. Плохая: почти никто из них не становится руководительницей.
- Как изменился облик Петербурга при Беглове? «Тучков буян» не построили, градозащита потеряла независимость, но общественных пространств стало больше.
