В петербургском «Последнем адресе» сообщили «Бумаге», что на их работу заявления председателя Совета по правам человека Валерия Фадеева не повлияют. В недавнем интервью РБК он признался, что ему не нравятся таблички в память о репрессированных в годы Большого террора.
Признавая трагедию сталинских репрессий, Фадеев посетовал на то, что из-за «Последнего адреса» столица напоминает «город мертвых». Он предложил перенести Соловецкий камень с Лубянки, чтобы проходящие у него памятные акции не воспринимались как упрек действующим сотрудникам ФСБ.
Мы спросили у представителей «Последнего адреса» из Петербурга, попросивших об анонимности, почувствовали ли они угрозу своему проекту.
— Как вы восприняли заявления Фадеева о проекте «Последний адрес»?
— Свое мнение о репрессиях, Соловецком камне и табличках «Последнего адреса» высказало частное лицо. Он сказал это не на президиуме, не на рабочей группе Совета по правам человека.
— Тем не менее. Высказывания человека такого уровня в интервью федеральному СМИ — это, как минимум, неприятный звонок.
— Таких звонков очень много. Это еще один. Но это не значит, что он высказался и всё — завтра мы ничего не устанавливаем и не работаем. Наверное, будет еще хуже, но мы давно договорились в проекте и я хочу это подчеркнуть: пока нас официально не ликвидировали как организацию, как зарегистрированный в Минюсте фонд, мы продолжаем работать. Законных оснований ликвидировать нас нет. Этого мы не боимся. Да, таблички могут снимать вандалы, но это другая история.
— Но вы сами что почувствовали, когда прочитали сравнение с «городом мертвых»?
— Мне жаль, что у него такие ассоциации. Он сказал, что из-за табличек «Последнего адреса» город превращается в кладбище — это избитое выражение. Здесь, в Петербурге тоже так говорят.
— Чиновники?
— Не только, жители тоже, когда мы согласовываем установку. То есть сам Большой террор не напоминает никому кладбище, а табличка — да.
Что касается чиновников, их волнует даже не прошлое, а свобода гражданина обратиться к другому гражданину и на недвижимом имуществе этого другого согласовать установку маленькой таблички о прошедшем событии. Как?! Кто-то без государственного вмешательства что-то решает?! Вот чего они боятся и негодуют! Они хотят, чтобы граждане спрашивали разрешения у них. И не дай бог не стали общаться напрямую между собой. То есть, не дай бог у нас сформируется гражданское общество, о возникновении которого они пекутся на всех уровнях!
— Фадеев назвал акции у Соловецкого камня в Москве политическими и предложил возлагать цветы к памятнику Сахарову.
— Из слов Фадеева следует, что близость Соловецкого камня просто печалит сотрудников ФСБ. Но почему об их чувствах он печется, а о чувствах потомков репрессированных нет? Он говорит, что надо туда-то ходить, там горевать, а тут не горевать. Послушайте, но мы же все осознанные люди. Мы имеем право собираться мирно и без оружия там, где мы хотим, а уж тем более горевать. Да, собираться нам теперь не так просто. Но горевать один раз в год я могу у Соловецкого камня? Мне ближе здесь, мне удобнее здесь, я хочу здесь.
Что еще почитать:
- Петербуржец год инкогнито восстанавливал таблички с именами репрессированных. Теперь мы можем его назвать и рассказать его историю.
- «Необязательно быть особенным, чтобы попасть под репрессии». Как в Петербурге продолжают устанавливать таблички «Последнего адреса» и кто их снимает.
