Из колонии вышел 49-летний предприниматель Дмитрий Скурихин. Он стал первым освободившимся политзаключенным в Петербурге и Ленобласти, осужденным за критику войны в Украине.
В 2022 году Скурихин прославился своим «протестным магазином», на стене которого он писал названия захваченных войной городов Украины, и пикетами на его фоне. Суд приговорил его к полутора годам колонии по статье о «дискредитации» армии.
«Бумага» навестила Скурихина на следующий день после его освобождения, а также посетила село Русско-Высоцкое, где находится его магазин.
Читайте, как семья встречала Дмитрия, как мужчина пытался бороться с «воровскими понятиями» в колонии и как на его возвращение реагируют в родном селе.
Похудевший, в робе и без бороды. Как семья встречала Дмитрия Скурихина из колонии
В 11 утра 26 июля улыбающийся Дмитрий Скурихин вышел из ворот исправительной колонии № 5 в Металлострое. Семья даже не сразу узнала его: с короткой стрижкой, без бороды, в тюремной робе и сильно похудевшего.
Заметив в толпе журналистов жену, Дмитрий бросил сумки и крепко обнял супругу, а затем одну из старших дочерей — Ульяну. Поблагодарив всех пришедших за поддержку и показав свою справку об отбытии срока, он запрыгнул в машину и поехал домой.
— В тот момент я почувствовал опустошение и вместе с тем возрождение, — рассказывает на следующий день «Бумаге» Дмитрий Скурихин. — Ты вылезаешь из этой жизни в колонии на свет и думаешь: «Неужели это всё?» Я просто в каком-то таком прибабахе до сих пор пребываю. Ощущение, будто это сон. Может, я сейчас проснусь и опять на шконку?
Спустя сутки на воле по дому в Ломоносовском районе Ленобласти Дмитрий ходит в тюремных штанах. Весь прошлый день, как он сам говорит, он провел дома, «приходя в себя и купаясь в любви жены и дочек».
— Кто-то даже вчера заплакал. Это я про себя, — шутливо добавляет Скурихин.
Сбритую из-за тюремных порядков бороду Дмитрий возвращать не планирует. Говорит, что отращивал ее на спор, а так она ему не нужна — только мешает целоваться.
Он отвечает на звонки знакомых, принимает гостя с двумя тортами и хвалит жену Татьяну за приготовленные оладьи, морс и свежие огурцы. На кухню периодически забегают дочери и что-нибудь говорят отцу. Жизнь в доме теперь кипит, нужно решать бытовые вопросы — они отвлекают и помогают вернуться к нормальной жизни.
По словам самой Татьяны, одним из тяжелых испытаний для нее было заниматься всем одной: у них с Дмитрием пять дочерей и частный дом с участком недалеко от села Русско-Высоцкое в 40 километрах от Петербурга.
— Одно не работало, другое не работало. Жена говорит, что двери скрипят. Надо будет делать, — отчитывается Дмитрий.
«Мне нужен мир». Как в селе Ленобласти реагируют на местного политзека и как теперь выглядит его «протестный магазин»
На следующий утро после освобождения из колонии предприниматель Дмитрий Скурихин поехал в свой небольшой торговый центр в Русско-Высоцком (в селе живут около 5 тысяч человек). Магазин, состоящий из двух прилегающих друг к другу зданий, знают далеко за пределами Ленобласти — в СМИ его прозвали «протестным» за политические высказывания на стенах.
— Меня встретил мой партнер. Затем подошел еще один товарищ, который сидел ранее не по политике, и сказал: «Теперь ты наш», — рассказывает Дмитрий о первом посещении своего бизнеса после выхода из тюрьмы. В самом здании предприниматель держит продуктовый магазин и сдает помещения в аренду.
Сейчас на покатой крыше торгового центра издалека видна надпись «Мне нужен мир» и пацифик. На стыке двух построек, если приглядеться, можно заметить забрызганный черной краской другой старый лозунг. Проходящие мимо местные жители на эти надписи будто не обращают внимания, а на попытки корреспондентки «Бумаги» поговорить о Дмитрии предпочитают молчать.
— Человек выражает свое мнение. Кто-то поддерживает, кому-то не нравится. Большинству не нравится, — вскользь отвечает женщина средних лет.
Сейчас магазинчик Скурихина выглядит не так ярко, как полтора года назад. Тогда на светлый фасад владелец алой краской наносил названия украинских городов, которые после начала полномасштабной войны попали под обстрелы российской армии. Чуть выше были надписи: «Мир Украине. Свободу России». Периодически Дмитрий вешал баннеры с критикой мобилизации, фотографии разрушенных войной улиц и погибших под обстрелами детей.
— Большинство [односельчан] никак не реагировали, молчали. Это и не поддержка, и не сопротивление. Хорошим критерием проверки [реального отношения людей] были бы свободные выборы, а пока их нет. Но не было ни одного человека, который бы мне сказал: «Скурихин, ты что, с ума сошел такие плакаты вешать?» Зато были те, кто просил не закрашивать надписи, — вспоминает сейчас Дмитрий.
Сам Дмитрий занимается политикой с 2009 года, а размещать на своем здании оппозиционные плакаты он начал с 2014-го. Сперва это были лозунги про аннексию Крыма, затем — с призывом освободить политических заключенных. Своими надписями Скурихин пытался убедить жителей родного села, что «свобода, демократия, права человека, местное самоуправление, разделение властей — это дорога к процветанию».
Теперь фасад магазина неаккуратно замазан красным — это сделали неизвестные в июне 2023 года. К тому времени сам Дмитрий уже был под следствием за повторную «дискредитацию» армии.
«Задавить морально, но руками не трогать». Как Дмитрий узнал об избиениях в СИЗО и в колонии
Уголовное дело против Дмитрия возбудили из-за его плакатов в сентябре 2022 года. Сначала суд назначил ему запрет определенный действий, а в конце февраля 2023-го его задержали. Поводом для ареста стала выложенная в соцсетях в годовщину начала войны фотография Скурихина: на ней он стоял на коленях с плакатом «Прости, Украина!» на фоне своего магазина.
Когда Дмитрия Скурихина в первый раз привезли в СИЗО в Горелове, трое сотрудников позвали его на прием, вспоминает он. В руках у них были полуторалитровые бутылки с водой.
— Первым делом они сказали: «Сейчас мы выясним, что ты из себя представляешь. Славься Украина, да?» Я тогда долго не ел, не пил, не спал, мне было тяжело. В итоге я им сказал: «Знаете, господа-офицеры, если вы хотите от меня какие-то ответы получить, дайте мне сначала поесть, попить, отдохнуть. Завтра я вам на все вопросы отвечу». Они опешили: «Подойди, давай всё-таки поговорим». То есть, до этого они хотели не говорить, а что-то другое делать, — рассказывает Дмитрий.
Бутылки с водой, как потом узнал Дмитрий от других заключенных, используют для пыток. Такие удары приносят много боли, но почти не оставляют следов, писала «Команда против пыток». На СИЗО «Горелово» поступает больше жалоб из-за избиений, чем на другие изоляторы Петербурга и Ленобласти, рассказывала в 2018 году «Бумага».
— Офицеры потребовали, чтобы я не открывал рта, потому что якобы в СИЗО много сторонников Путина, а им меня потом вытаскивать избитого из камеры. Я им довольно убедительно объяснил, что нет смысла заниматься агитационной работой в заключении. Они довольные ушли, — продолжает Дмитрий. — Потом выяснилось, что сторонников Путина нет ни в колонии, ни в Горелове. Все зеки знают, за что ты сидишь, они выясняют это первым делом. И они обычно реагировали так: «Ого, нифига, ты это делал?»
В итоге в СИЗО и колонии, по словам Дмитрия Скурихина, физически его не трогали, но давили эмоционально. При въезде в декабре 2023 года в ИК «Металлострой» в Колпинском районе Петербурга его поставили на профилактический учет, что фактически означает статус «неблагонадежного» и затрудняет условно-досрочное освобождение. Но тяжелее Дмитрию давалось постоянное переселение из одной камеры в другую.
— Когда меня в колонии перемещали из большой камеры в маленькую, старшина — он отсидел из 55 лет 30, два убийства — при мне отлупил таджика. Вроде бы ни за что. Когда мы разговорились, он мне признался: избиение было для меня. Задавить морально, но руками не трогать, — рассказывает Дмитрий.
«Нормальный мужик» и «обидос». Как Дмитрий боролся в колонии с неравенством, но в итоге попал в «изгои»
Больше всего политзаключенного удивили сохранившиеся воровские понятия в «красной» колонии — так называют зоны с высоким контролем администрации, они противопоставлены «черным», где за иерархией и бытом следят «воры в законе» (таких в чистом виде не осталось в России, сам «Металлострой» в конце 2000-х «перекрашивали» в «красную»).
— Администрация никак не пресекает эти порядки, возможно, и культивирует их. Среди заключенных есть люди, которых администрация берет в актив. Они помогают за так называемые ништяки: регулярные свидания, спортзал, нормальные кровати. И эти старшины делят людей на сорта, — считает Дмитрий.
Кроме старшин, по рассказам предпринимателя, были еще две категории: «нормальные мужики» и «обиженные». К последним, как говорит Дмитрий, в «Металлострое» относили осужденных по «сексуальным» статьям, гомосексуалов и тех, кого «поломали» при въезде. Скурихин решил бороться с такими порядками, ведь «для него деление людей на сорта — это фашизм и преступление».
— Обиженных была куча народу. Когда я оказался в тюрьме, я увидел этих людей — и это совершенно нормальные люди. Я понимаю, если они были бы опасными для общества, если бы они проказой болели и если персональный контакт с ними наносил бы ущерб, но этого нет. Я не смог спокойно пройти мимо. Я пытался уравнять эту группу людей с обычными зеками, «нормальными мужиками». А «обиженный» — это «обидос» или просто «бидос», — объясняет Дмитрий.
В один момент Скурихин начал периодически менять места в столовой: то садился к «обиженным», то переходил за общий стол. «Мужики» пытались ему возразить, но первые претензии он отражал и даже будто бы доносил свои идеи. На его положение это не влияло, пока его не перевели в другую камеру. При входе в нее старшина записал самого Дмитрия в «обиженных».
После этого политзек ввел в лексикон колонии новое слово. Когда сотрудник ИК у него спросил, «обидос» ли он, Дмитрий отвечал: «Нет, я не считаю себя обиженным. Я изгой». Спустя время он услышал, что сотрудники между собой говорят: «Он изгой».
Стихи и швабра. Чем Дмитрий Скурихин занимался в колонии и что его поддерживало
По негласным правилам из-за приобретенного клейма Дмитрий лишился возможности работать в колонии на производстве. Его назначили дворником и уборщиком.
— Из-за того, что я был в статусе вот этого «изгойства», я не мог брать в руки никакой инструмент, кроме швабры (причем нельзя мыть жилые помещения, только туалеты и душевые). Но я хотел, — говорит предприниматель. В конце января 2024-го он пытался поступить в ПТУ при колонии на сварщика, такие навыки пригодились бы в частном доме. Но учеба начиналась только с сентября.
Из-за статуса Дмитрий также оказывался среди последних в очереди в магазин (и мог в него не попасть) и стоял отдельно от остальных. Работал Скурихин три раза в день: с утра, в обед и вечером. В перерывах у него было много свободного времени. Обычно он читал книги из библиотеки (семья смогла передать ему личную книгу лишь однажды — Татьяна пронесла ее на первое свидание в сумке с продуктами). Пять с половиной месяцев он наизусть учил роман в стихах «Евгений Онегин».
— Я начал учить, когда проиграл апелляцию и понял, что сидеть еще долго. Однажды один образованный дядька в споре другому человеку сказал: «Что ты мне тут будешь говорить? Я знаю человек, который читает „Евгения Онегина“ наизусть!» Я услышал и подумал, что это интересно. Это не столько про хвастание, сколько про обладание этим шедевром. Когда я читаю про себя, у меня мурашки бегут по коже, — вспоминает он.
Дмитрий Скурихин в колонии тоже начал писать стихотворения. В канале группы поддержки публиковали его поэтические высказывания на 500 дней в тюрьме, обращение к «другу-журналисту» и стихотворение на смерть Навального. Саму новость о гибели политика он узнал вместе со всей страной днем 16 февраля по радио.
— Никогда до этого я не писал. Это и стихами не назовешь. Это просто рифмы, графоманство, — критично отзывается о своем творчестве Скурихин. — Но какой-то навык удалось приобрести.
В ИК «Металлострой» одновременно со Скурихиным отбывали срок двое других политических заключенных. С одним из них — приговоренным за инсценировку самоубийства на Красной площади акционистом Павлом Крисевичем — он сидел в одной камере. Сперва, как вспоминает предприниматель, Крисевич относился к нему с осторожностью, затем они начали общаться. Павел нарисовал своего сокамерника сидящим на шконке и подписал: «Дмитрий С. казенно позирует перед отбоем».
Со вторым политзаключенным — осужденным за «фейки» об армии священнослужителем Иоанном Курмояровым — Дмитрий не пересекался. «Он служит в местной церкви и прикреплен к другому отряду. Я в церковь не ходил, поэтому только видел, что он есть», — рассказывает Скурихин.
Кроме стихотворений и подарка Крисевича, Дмитрий забрал из колонии большие пачки писем — от семьи, друзей, сторонников и незнакомых людей.
Цена жизни — три года отсидки. Что Дмитрий узнал о вербовке заключенных на войну
Вербовщики от Минобороны, по словам Дмитрия, приходили в колонию для набора добровольцев на войну в Украине два раза в месяц.
— Я посмотрел один раз на это мероприятие и понял, как зеки оценивают свою жизнь. Три года — это срок, который является критерием, идти на войну или нет. Если человеку дали четыре года отсидки — он согласится пойти. Два с половиной — не идет, — описывает он свои наблюдения.
Люди идут «в надежде выбраться из ада, где они сидят», считает Скурихин. Хотя он добавляет, что в сравнении с опытом Варлама Шаламова, Евгении Гинзбург, Александра Солженицына современная колония была бы «детским лепетом» и «суровым сумасшедшим санаторием, из которого нельзя уйти».
— Хоть я и похудел, кормят на самом деле нормально, — говорит Дмитрий. — Но вместе с тем современная тюрьма настолько обыдливает человека, что он готов отправиться на войну, чтобы просто не быть в колонии. Там [на войне] ты якобы свободный человек, а здесь ты зек.
«Натянутая пружина». Как преследование переживала семья Скурихина
— Самым тяжелым было расставание с родными и отсутствие свободы. Всё остальное можно перенести. Сидеть легче, когда ты опытный зек. Был в колонии Евгений с 9 ходками. Вот у него семьи нет, детей нет, он никого не любит. Он создает себе условия жизни в колонии, ему пофиг. Но у меня не так, — говорит Скурихин.
После серии обысков и заключения Дмитрия его жена ощущает себя «натянутой пружиной» и боится каждого стука. Она показывает на дорогу за окном — там, по словам Татьяны, раньше останавливалась машина с силовиками и сотрудниками Центра «Э» (по борьбе с экстремизмом) и наблюдала за домом Скурихиных. После освобождения мужа ее «немного отпускает, но дальнейшей уверенности нет».
— Бывало, он в школу детей повезет в субботу, они [«эшники»] его останавливают по пути. Он мне звонит: «Таня, забери у меня детей. Меня сейчас повезут в полицию». Я приезжала, а он машину оставлял и ехал с ними. Еще эти слежки, слежки, слежки. Всё это неизгладимое впечатление оставляет, — вспоминает Татьяна.
На вопрос о том, как им с Дмитрием спустя 26 лет удается сохранять теплые отношения, Татьяна вспоминает, почему в молодости влюбилась именно в него.
— С Дмитрием всегда было интересно, а другие женихи были скучными. Вот уж выбрала себе веселую жизнь, — иронизирует она.
— Я уже, честно говоря, хочу спать спокойно. Я-то настроена сваливать, Дима пока не знает. Мне за детей обидно. Они как папа, всё соображают, — добавляет Татьяна Скурихина.
«Вышел в другую страну». Что говорит о своих планах сам Дмитрий
Политзаключенные нередко в своих последних словах и письмах после приговора надеются выйти до окончания срока и оказаться уже в «другой России».
— Они и вышли в другую Россию. В такую, в которой ты не знаешь, как жить, — говорит на этот счет сам Дмитрий Скурихин. — Разочарован — мягкое слово. Мне бросилось в глаза повышение ставок для найма добровольцев. Когда я садился, они были другими. И это я еще не знаю, каких законов напринимали.
Больше года в заключении немного изменили Дмитрия, признается он сам. Хоть он старался не уходить в тюремный жаргон, он, по собственному мнению, загрубел и набрался наглости. «Скоро я отойду, утрачу грубость и наглость. Женское общество этому способствует. Я вообще мягкий человек», — надеется предприниматель.
Своих взглядов за это время он не поменял. Но возвращать надписи и плакаты на магазин не планирует.
— Моя деятельность помогла продвинуть мысль о том, что мир лучше происходящего сейчас, но возвращаться к ней я не хочу. Что-то иное я пока не придумал, — объясняет Дмитрий. — Надо как-то по-другому [протестовать сейчас]. Я не хочу больше садиться в тюрьму. Там ты просто тратишь время. И тратишь душу, как я писал в стихах, в проклятой тюрьме.
Зато на бизнес, по словам Дмитрия, перестали давить после того, как взялись за него самого — раньше в его магазин постоянно приходили с проверками. Сейчас с деньгами у семьи проблем нет. Впрочем, наспех закрашенная неизвестными стена магазина Дмитрию явно не нравится — возможно, скоро здание ждет обновление.
Как пережить сложные времена? Вместе 💪
Поддержите нашу работу — а мы поможем искать решения там, где кажется, что их нет
Что еще почитать:
- История владельца магазина из Ленобласти Дмитрия Скурихина — он год протестовал против войны, пока его не арестовали
