В Тбилиси работают десятки психологических групп для эмигрантов: россиян, белорусов и украинцев. Люди, переехавшие в Грузию по политическим мотивам или бежавшие от войны, могут выразить там свои эмоции и пожаловаться на то, что их беспокоит в повседневной жизни — даже если они не считают эти проблемы самыми важными сейчас. А психологи дают советы, как справиться.
Paper Kartuli узнала у трех психологов, о чем им рассказывают русскоязычные эмигранты, какие практики помогают справиться со стрессом во время конфликтов, как работать с «кризисом смыслов» и что хорошего есть в эмиграции.
С какими проблемами сталкиваются эмигранты в Грузии
Андрей Зайцев
консультирующий психолог, автор подкаста «Синдром эмигранта», коуч
— Чтобы полностью прожить эмиграцию, человеку может понадобиться около 5 лет. Потому что это одно из самых травматичных событий в жизни, независимо от того, сказали тебе что-то плохое на улице или нет. Ты практически заново пересоздаешь свою жизнь.
Чтобы встроиться в новую культуру, эмигранту необходимо проделать огромную работу. И пока человек не дошел до конечной цели адаптации, он находится в подвешенном состоянии. Переходный период может длиться довольно долго. Кто-то с ним не справляется и уезжает обратно.
Моя знакомая — психолог, которая прожила в Грузии год, уехала в Москву, — поделилась наблюдениями: в Москве напоминаний, что идет война, меньше, чем в Грузии. А в Грузии ты смотришь на любое здание — и тебе об этом напомнят. Каждая история, как на концерте The Killers, или кейс с туристическим кораблем в Батуми давят на рану [эмигрантов], которая еще болит и затягивается.
Я прожил в Грузии полтора года и, честно скажу, подустал. Я понял, что, кажется, забрал из этого места всё, пора двигаться дальше. Так происходит со многими людьми. За несколько сезонов я наблюдал, как пустеет город: Грузия стала дороже, чем Москва и Санкт-Петербург.
Многие эмигранты пересобирают профессиональную историю: ищут работу, создают новые места, работают удалено за доллары или за рубли. Каждый в какой-то степени проседает и чувствует дискомфорт: приходится больше вкладываться, чтобы прокормиться. Это в том числе стимулирует уезжать.
Есть опасения, что в Грузии правящая партия поменяется и, например, скажет, что россияне могут находится в стране три месяца, а дальше им нужны визы. Люди рискуют повторить всё, что они пережили весной 2022 года, — собрать жизнь в чемоданы и ехать куда-то дальше. А это снова стресс, снова период переадаптации, всё заново.
Часто я встречаю людей, у которых в процессе эмиграции вскрываются старые травмы: например, последствия отношений с абьюзивным партнером. И распутывать этот клубок самостоятельно очень тяжело. Есть группы, индивидуальные сеансы, которые могут ускорить процесс адаптации.
Люди, которые проходили Верхний Ларс на самокатах, которые платят или платили по 800 долларов за квартиру, имея всего 800 долларов в месяц, которые чувствуют стыд за то, что делает их страна, которые не могут социализироваться, потому что чувствуют неприятие — они могут тяжело преодолевать процесс адаптации. Психологи для этого и нужны — помогать жить лучшую жизнь в любой стране.
Мария Чумаченко
психологиня, гештальт-терапевтка
— В сентябре 2022 года, когда началась мобилизация, мы с мужем уже полгода жили в Батуми. Однажды я пришла в аптеку за антидепрессантами, и фармацевт спросила: «Как дела?» Я подумала, что это искреннее любопытство женщины, которая прочитала новости о России и хочет получить информацию из первых рук.
— Переживаю за друзей, вот сейчас двое стоят на Ларсе, страшно.
— Чего это они бегут? Лучше бы пошли и Путина свергли!
Сейчас мы живем в Тбилиси, и раз в две недели на улицах города меня стабильно посылают нахуй. Мы можем идти с подругой, разговаривать между собой по-русски, мимо пройдет, как правило, мужчина лет за сорок. И, глядя мне в глаза, скажет: «Русня, пошла нахуй», — и уйдет.
Я очень чувствительна к агрессии, и эти ситуации стали на меня давить. Как практикующий психолог я работаю уже шесть лет, и основными фокусами для меня всегда были психологическая травма, тревожность и депрессия. Так вышло, что сфера моих интересов и проблема эмиграции сильно пересекаются.
В августе я провела оффлайн-лекцию про эмигрантское выгорание. Для подготовки к ней поговорила с 20 эмигрантами о том, с какими именно проблемами они сталкиваются через три, шесть месяцев, год после отъезда. Так я поняла, что потребность обсуждать эту тему всё еще высока.
Эмиграцию я сравниваю с родительством и выгоранием. Эмигрантское выгорание похоже на родительское, потому что ребенка, сколько бы времени он не прожил, невозможно никуда деть. При этом у общества есть высокие требования к тому, каким родителем ты должен быть: ты по большей части всегда виноват, ты сам это выбрал, ты должен быть максимально удобным и доброжелательным и, что бы ты ни делал, ты всё равно будешь не прав.
В похожей позиции сейчас оказываются россияне. Если ты ходил на протесты — нужно было не ходить, а кидать коктейль Молотова, если ты кидал коктейль Молотова — дурак, нужно было заниматься системными изменениями. Если ты делал политические арт-проекты — зачем твое искусство, когда там людей бомбят. Если ты ничего не делал и просто жил свою жизнь — ты чудовище, потому что у тебя должны быть силы, чтобы бороться с государством.
Предполагать, что тема эмиграции заезжена, это как если ребенку полтора года, ты смотришь на него и говоришь: «Ну всё, я уже привык быть родителем», а тут он начинает бить лопаткой соседа по песочнице.
На лекции я впервые увидела, что у людей высокая потребность говорить про русофобию. Про это стремно говорить, потому что с высокой вероятностью можно услышать «так вам и надо». В Грузии в воздухе постоянно продолжается очень сильный социальный диалог. Грузия-мать кормит своих приемных детей, позволяет им снимать квартиру, покупать одежду, но при этом всегда напоминает, что они нелюбимые, она их никогда не хотела и лучше бы, чтобы они ушли.
Здесь сложно легализоваться, ты почти не можешь перейти в статус человека, который хоть как-то защищен.
Я немного завидую тем моим респондентам или клиентам, которые вообще не замечают ничего. Процентов 20 говорят, что Грузия — самая дружелюбная страна в мире. Чаще это мужчины, и я строила гипотезу, что они здесь реже сталкиваются с прямыми конфликтами. Потому что послать нахуй мужчину на улице — это уже предложение к драке, а это не совсем то, чего хотят агрессоры.
Ксения Вильде
психологиня, координаторка психологической службы Community Center в Тбилиси
— В группах помощи эмигрантам часто звучит проблема потери работы и в целом безденежья. Если на родине это был востребованный специалист, сейчас ему нужно устраиваться на новую работу: часто это происходит с потерей должности, зарплаты. Это довольно болезненные переживания, когда человеку кажется, что всё [нужно делать] с начала или что он не ценен как специалист. В Грузии сейчас не дешево, и то, что нужно считать деньги — дополнительный стресс.
Для моих клиентов довольно актуальна [проблема:] грузинская гомофобия. Community Center — пространство, где много ЛГБТК+ персон. Для них стала шоком, например, история с разгоном прайда. Не то чтобы было много иллюзий насчет Грузии, но всё равно, когда ты приезжаешь сюда, то ждешь, что это свободная страна с европейским направлением политики. Реальность оказывается довольно жесткой. ЛГБТК+ персоны чувствуют здесь давление, и это важный дополнительный фактор к эмиграции.
Для многих Грузия — перевалочный пункт, кто-то надеется переждать войну, кто-то надеется дальше уехать в Европу. Из-за этого механизмы, которые включились бы в конечной точке (вливаться в общество, изучать язык, искать работу оффлайн), здесь не включаются. Это тоже логично, но не добавляет уверенности в себе, в завтрашнем дне.
С одной стороны сюда просто уехать, с другой — жить сложновато, и, мне кажется, мы можем даже недооценивать, насколько этот опыт взращивает человека.
Несмотря на то, что в Грузию много кто переехал, сообщества [эмигрантов] довольно тесные. Это всё равно что жить в маленьком городе, где тебя все знают. Здесь острее чувствуются проступки, конфликты между людьми — мне известны случаи, когда «отменяли» целые компании экспатов. В условной большой Москве можно накосячить, и никто об этом не узнает.
При этом специально делать что-либо с собой для того, чтобы встроиться — это не очень хорошая идея. Эмиграция и так многозадачный процесс.
Какие практики могут помочь справиться со стрессом от эмиграции
Андрей Зайцев
консультирующий психолог, автор подкаста «Синдром эмигранта», коуч
— Если вы столкнулись с неприятной ситуацией, важно уметь проживать свои эмоции. Мы можем выбрать переубедить другого человека, вступать во все конфликты, доказывать, что мы не виноваты, мы не плохие, — но это звучит ресурсозатратно. Если я буду с каждым спорить, то буду постоянно возвращаться в ситуацию травмы — и только больше проживать неприятные эмоции.
Важно уметь не принимать чувство вины. Я, например, не согласен с тем, что мы виноваты. Виноваты ровно те группы лиц, которые принимали решение атаковать другую страну. Я сколько угодно могу испытывать чувство вины, но что оно мне даст?
Это злость, направленная исключительно на себя за то, что в прошлом мы что-то не совершили. Но мы находимся в настоящем, и наша зона ответственности заканчивается на том, на что мы реально можем повлиять. Вот я как психолог работаю с пострадавшими от войны людьми, влияю на этих людей и таким образом помогаю, а кто-то, например, идет в волонтерство.
Есть навыки саморегуляции. Если я чувствую злость, грусть, страх, первое, что я могу — это сделать глубокий вдох и выдох, перефокусировать зрение, и дать негативным эмоциям такой выход. Второе — овладеть навыками ненасильственного общения. То, как вы общаетесь, очень помогает, особенно если найти в себе силы сказать агрессору: «Мне неприятно, для меня это большая боль, и я не очень хочу это обсуждать».
Третье — можно, наоборот, довести свою реакцию на агрессию до предела. Это может выглядеть комично — вы стоите перед человеком, у вас напрягаются все мышцы, вас сжимает, и вам нужно усилить эту реакцию еще больше, прямо до дрожи, — а потом расслабиться.
Вместе с расслаблением всех мышц уходит, в частности, стрессовое напряжение. То есть на вас кричат — вы сжимаетесь, делаете несколько глубоких вдохов и выдохов, — и ваше состояние меняется. После этого вы можете спокойно разговаривать, подключать рационализацию, а не действовать исходя из механизмов страха.
Есть три известные реакции человека на стресс: бей, беги, замри. В эмиграции прослеживаются все три, но замри — самая распространенная. Вы запираетесь в четырех стенах, у вас есть Netflix и одна тропинка до магазина. В моменте это помогает, но это ограждение приведет не к самым приятным последствиям: развивающимся депрессии, социофобии или паническим атакам.
Важно находить силы и мотивацию, уметь работать со страхом. При страхе для психики неважно, реальная это опасность или она рисуется в голове. Когда я переехал в Грузию, мне постоянно казалось, что из-за угла выйдут грузины и начнут толпой посылать меня нахуй. Я фокусировался только на той реальности, где мне угрожают, — если я сталкивался с чем-то хорошим, оно пролетало мимо меня.
Важно понимать, что этот страх нереальный, мы его придумали, и есть несколько способов, как с ним работать. Его можно проживать до конца, например: вы рисуете самое плохое, что может произойти, — из-за угла выйдет грузин и начнет кричать: «Русский корабль, иди нахуй!» Ага, и что тогда? Окей, тогда я ему, например, скажу: «Слушай, дружище, я никакого отношения к этому не имею, давай смотреть друг на друга, как на людей».
Так вы показываете себе, что за страхом есть еще что-то, на нем не кончается мир. Это не огромный камень, который завалил пещеру с выходом. За огромным камнем есть огромное количество решений, которые я могу принимать. Я показываю себе несостоятельность этого страха.
Когда мы показываем собеседнику, что мы его слышим и чувствуем, вероятность того, что наш конфликт перерастет в оскорбления, снижается. Потому что я слышу боль другого. Человек, предъявляя, что я русский и должен идти нахуй, таким образом показывает, что ему больно, его задевает, что в его родной стране что-то происходит. Если мы говорим «человек, я слышу твою боль, я понимаю ее, я чувствую: на твоем месте я наверняка бы чувствовал тоже самое», это будет достаточно. Но это навык, которому можно долго учиться.
Стресс работает как тоннельное мышление: если я чего-то боюсь, то вижу только это, потому что это опасность, и все ресурсы тела и психики направлены на то, чтобы справиться с объектом, который мне угрожает. Если я посмотрю по сторонам, увижу, что есть еще что-то цветное, вкусно пахнущее.
Мария Чумаченко
психологиня, гештальт-терапевтка
— У людей есть представление, что эмиграция — это конечное событие: приехал, полгода побегал за документами, нашел друзей, записался на вокал, танцы, грузинский и всё — теперь ты эмигрант в Грузии. Но смысл в том, что эмиграция бесконечная. Просто темы, которые важны для людей, становятся глубже.
Я считаю, что сообщества — это очень важно, сообщества лечат, поэтому я делала группы поддержки в Батуми и открываю терапевтическую группу в Тбилиси.
Это история, которой очень много внимания уделяется в нарративной терапии, там есть такое понятие как «жизненный клуб». Это сообщество, к которому человек обращается — в него можно включить как тетю Валю, у которой покупаешь слойки, так и самых близких друзей.
В эмиграции «жизненный клуб» помогает пережить кризис. Грубо говоря, если ты айтишник, работаешь из дома, ни с кем не общаешься, потому что все друзья остались в Москве, Санкт-Петербурге или Самаре, и по дороге в Spar тебе кто-то плюет в лицо, ты будешь переживать это гораздо острее, чем если бы ты всё это время ходил куда угодно, например, на условный книжный клуб.
Поэтому самой важной практикой в эмиграции мне кажется общение — с терапевтом, прохожими, барменом, друзьями по зуму. Любое. Важно не оставаться одному.
Ксения Вильде
психологиня, координаторка психологической службы Community Center в Тбилиси
— Если нет глобальных опор, можно пробовать создавать свои небольшие. Мне близка идея, что можно не закидываться далеко на будущее, но и не отказывать себе в комфорте и важных вещах. Купить зимние вещи и пылесос, если они нужны, познакомиться с кем-то — это важно, даже если вы можете уехать.
Да, может, через неделю всё изменится, и придется уехать, но хотя бы эту неделю вы будете жить с пониманием, что есть завтрашний день, и можно позволить себе хоть немного расслабиться. Если у вас наступил кризис смыслов и вы не знаете, где безопасно, можно определить: а что для вас еще важно в мире? Что вы можете сделать для себя, для других?
Для кого-то это отношения, для кого-то это работа, для кого-то творчество любого рода, для кого-то активизм — за это можно цепляться, чтобы удерживаться в реальности.
Что хорошего в эмиграции
Андрей Зайцев
консультирующий психолог, автор подкаста «Синдром эмигранта», коуч
— Эмиграция переосмысляет многие вещи. Вы задаетесь важными вопросами: кто я такой, что я умею, что хочу делать сейчас, что хочу делать дальше, как мне прожить свое состояние. Среди моих клиентов были те, кто из-за войны в первый раз выехал за границу, и это была Грузия. Эта страна открыла для них понимание, что делать дальше, помогла по-другому посмотреть на свою жизнь.
Это показывает, как критическое и травмирующее событие люди могут превратить в свое достижение. Ты можешь превратить состояние полного хаоса и неразберихи в то, что ты знаешь себя и знаешь, чего ты от себя хочешь.
У меня есть знакомая — крупный блогер и владелица нескольких бизнесов, в том числе в Москве — она целенаправленно переехала в Грузию, открыла здесь еще один филиал своей компании и делится тем, как счастлива жить и как давно об этом мечтала. Мне очень нравится видеть заведения и места, которые за полтора годы открыли эмигранты, — это классный пример коллаборации, и я думаю, что у этого есть большой потенциал.
Видите, есть и хорошие новости 💚
Мы продолжим рассказывать вдохновляющие истории — а вы можете поддержать нашу работу
поддержатьЧто еще почитать:
- Кто связывает свое будущее с Россией? Большое исследование «Бумаги» об уезжающих и остающихся
- Эмигранты не знают, когда в следующий раз увидят родных и дом. Посмотрите семейные фотосессии, которые они сделали перед отъездом из Петербурга
- «Это важно, это уже не про футбол». Как эмигранты из Беларуси, Украины и России создали в Тбилиси мощное футбольное сообщество
