«Сталин лично для меня — это абсолютное зло». Как грузинка пять лет ищет, где в 1938-м расстреляли ее прадеда — человека, благоустраивавшего Батуми

Мне стали что-то объяснять, когда я пошла в школу — в 1985-1987-е годы. Но когда тебе 7-8-9 лет, ты не особенно это слушаешь. Помню, как постепенно взрослые начали говорить об этом всё громче. К власти пришел Горбачев, начались Перестройка, появилась гласность. Всё чаще упоминались имена Андрея Сахарова, Елены Боннэр.

Представьте: в сороковые, пятидесятые — всё советское время — о репрессиях молчали. Даже те, кто возвращался из лагерей, не могли об этом говорить. И вдруг появились люди, которые стали об этом говорить и писать, стали узнавать, за что сотни тысяч людей арестовывали, ссылали, расстреливали.

Примерно в 90-м году, когда мне было 12 лет, [в Грузии] появились видеопроигрыватели, в которые можно было вставлять кассеты и смотреть фильмы: в основном, иностранные. Как-то раз папа привез кассету, на которой было написано «1984».

Этот фильм [«1984» Майкла Рэдфорда] произвел на меня неприятное, тяжелое впечатление, и, в то же время я думала, что всё показанное там действительно было. И что, наверное, 37-й год — это нечто подобное: люди ходили в одинаковых униформах, им было запрещено говорить. Я до сих пор считаю, что, если не брать документальные картины, нет фильма, который бы адекватнее описал эту эпоху Сталина.

В конце 80-х — начале 90-х потомки репрессированных начали обращаться в архивы, получать информацию и реабилитации. Мы получили ее в 1989 году. До этого многие не знали, что их родственников расстреляли. Семьям в основном говорили, что человек «осужден на десять лет без права переписки». Они надеялись, что, может, его отправили в ссылку в Сибирь или на Дальний Восток. Ждали, что он вернется.

Кем был Виктор Чедиа, арестованный и расстрелянный в 1938-м

— Мой прадед родился в 1880 году. То есть к 1980-му ему было бы 100 лет. Скорее всего, его не было бы в живых, но в 60-е, 70-е годы была надежда, потому что все безумно любили отца.

Из того, что я слышала, это был невероятный человек — удивительно щедрый, активный, патриот своей страны. Он родился в селе Ланчхути в Западной Грузии, получил довольно хорошее образование и вместе с братьям переехал в Батуми, который к концу XIX века был фактически свободной экономической зоной: там строились фабрики, заводы. Он работал на заводе Ротшильда, а потом стал довольно серьезным предпринимателем.

У семьи прадеда был свой дом в Батуми. В 1921 году, когда в Грузию вошла Красная Армия и началась конфискация имущества у зажиточных слоев населения, им оставили только один этаж. Важно понимать, что репрессии шли уже тогда. Сначала был красный террор, гражданская война с ужасными человеческими потерями. В 1924 году у нас было очень крупное антибольшевистское восстание, после которого расстреливали без суда. Здесь [в Грузии] репрессировали очень многих.

После установления советской власти прадед занимался в основном административными делами: работал в Горсовете Батуми, был начальником управления благоустройства города. Как рассказывала бабушка, под его началом обустраивали Пионерский парк (сейчас это парк 26 мая). Красивые колоннады там и на бульваре и ещё много-много чего в сфере благоустройства — всё это было сделано под его руководством.

Известно, что у них была собака — большой королевский дог по кличке Лорд. Однажды он разгуливал перед домом по улице Карла Маркса, приехала коммунальная служба и забрала его, хотя дети кричали, что это их собака. Прадедушка в это время был на заседании в горсовете. Дети и их гувернантка бросились туда в истерике: «Папа, Лорда забрали!» Никто из присутствующих на заседании не знал, кто такой Лорд. Все безумно испугались: думали, какой-то англичанин, которого забрали. Но дедушка всех успокоил, и после совещания они пошли в питомник и забрали собаку обратно.

Его младший брат Тарасий Чедиа также жил в Батуми. Как и мой прадедушка, был меньшевиком, беспартийным. В конце 1937 года его арестовали, 1 декабря вынесли приговор и на другой день расстреляли. У него осталась жена и трое детей. Их выселились из дома с полной конфискацией имущества, абсолютно ничего не оставили.

Сохранились две фотографии прадеда, которые я иногда сравниваю. Одна тридцатого года, вторая — незадолго до ареста. На первой он полон надежд, живет полной жизнью, делает что-то и полезен для страны. На второй — надломленный человек с потухшим взглядом. К тому времени он уже не работал: скорее всего, его заставили уволиться из-за того, что репрессировали брата. Думаю, он понимал, к чему всё идет. Было ясно, что придут и за ним.

Весной 1938 года прадед был в Тбилиси, должен был приехать в Батуми на похороны друга. Но не приехал. Семья его искала: где? что? Им ничего не говорили. Через несколько дней пришли с конфискацией, и только тогда они узнали, что он арестован.

Забрали абсолютно всё. Бабушка рассказывала, как они [сотрудники НКВД] уничтожали памятные вещи и альбомы с семейными фотографиями. Думаю, это была такая политика, чтобы стереть память о человеке. Зашла соседка, и в этом переполохе ей удалось незаметно взять несколько фотографий. Потом через какое-то время она с ними встретилась и вернула фото.

Их всех выселили из дома, дом превратили в коммуналку, а сейчас он разрушен, осталась только часть стены. В 50-60 годах он еще был, и папа рассказывал, что они просто приходили и смотрели на свой дом, где жили другие люди.

Их назвали детьми врага народа, а прабабушку — женой врага народа, и все в Батуми это знали. Бабушка, которой в это время было 17 лет, училась на первом курсе Тбилисского медицинского университета, и они все переехали в Тбилиси. Это всё-таки большой город, где их никто не знал и где им жилось в этом плане полегче.

На студентах, чьи родители были репрессированы, стояло клеймо. Им было безумно трудно всё это выносить, нужно было приспосабливаться. Бабушка была очень сильным человеком и прошла всё это. Была лучшей на курсе и потом стала довольно успешным врачом-педиатром.

Бабушка с особой любовью вспоминала жизнь до ареста отца. Говорила, что он был очень внимательным, заботливым и, что она всегда подчеркивала, очень мягким человеком. Любил животных.

Я иногда смотрю фотографии из семейного альбома: бабушка нигде не улыбается, у нее очень печальное лицо. Это время было довольно тяжелым, серым. И только с 54-го, когда моему отцу было 3-4 года, у бабушки на фотографиях счастливое лицо. Я думаю, когда они узнали, что Сталин умер, многие вздохнули с облегчением. Если они даже об этом не говорили, это видно на фотографиях — язык тела другой, они как-то иначе смотрят, более свободны, раскованны.

Как и зачем Тинатин стала искать место захоронения прадеда и что ей удалось выяснить

— Мне кажется, поняв прошлое, я лучше пойму, откуда я. Я постоянно об этом думаю, работаю над этим, стараюсь что-то узнать. В 2016 году я нашла базу «Мемориала», сайт «Открытый список». Стала искать там своего дедушку и его брата. Нашла, потом прочла страницы о других людях, воспоминания, статьи исследователей.

Я начала с изучения Большого террора, потому что мой дедушка и его брат были расстреляны в это время. Но потом я пошла дальше — начала исследовать период конца НЭПа, 1928-29 годы. Это период сплошной коллективизации, раскулачивания крестьян, создания колхозов. Я обнаружила, что Большой террор — это вторые репрессии против крестьянства, когда Сталин хотел их добить окончательно.

Поскольку я историк и скрупулезный человек, я люблю, когда всё подтверждается фактами, архивными данными. У нас архивы открыты, но есть огромная проблема: в 1991 году в Тбилиси шла гражданская война, и в здание, где был основной архив и хранились дела тридцатых годов, попал снаряд, и 80 % дел сгорело.

Мы до сих пор не знаем всей правды. Думаю, мы понимаем только какой-то процент той реальности. Это было чудовищное, абсолютно рабское отношение к людям. Просто так отправить десятки тысяч узников на какую-то стройку, пусть они там вручную копают какие-то каналы, там и умрут… Или проводить железную дорогу в зоне вечной мерзлоты, как на Мертвой дороге Салехард-Игарка… Столько людей умерло на абсолютно никому не нужной стройке.

И потом возникает вопрос: зачем столько жертв? Что это была за страна? Что она делала? Это надо было постараться, чтобы своим гражданам устроить такое. Так не любить человека, быть таким… Я не нахожу слово, когда о нем говорю. Сталин лично для меня — это абсолютное зло. И его деяния, и его криминальная система. Которая потом еще очень долго работала — и работает, по-моему, до сих пор. Если судить по тому, где мы сейчас, мы приходим к довольно трагическим выводам.

Я думаю, эта травма передается и потомкам. Я — уже четвертое поколение, и я ощущаю боль: у меня расстреляли прадеда. У нас нет его могилы, мы не знаем, куда мы могли бы прийти, поклониться его памяти. Я хочу ее найти. Если не конкретную могилу, то хотя бы место, куда мы могли бы приходить и знать, что он лежит где-то здесь. А сейчас такое ощущение, что какое-то важное звено в цепи твоей жизни отсутствует.

Мы раньше думали, что, может, его расстреляли в Тбилиси, но в этом году были опубликованы списки 1050 человек, расстрелянных в Аджарии. И среди этих фамилий — мой прадедушка. Но я думаю, что расстрелянных больше, потому что, например, муж сестры прадеда тоже был расстрелян, но его ни в каких списках нет.

Что известно про места расстрела в Аджарии. Там, предположительно, захоронены 1050 человек

— В 2019 году недалеко от Батуми, в Хелвачаури, на территории бывшей военной части нашли массовое захоронение. Там работала одна неправительственная организация, а сейчас патриархат Грузии взял это под свой патронаж. Проводится идентификация, некоторые потомки сдают пробы для днк-тестов, и останки троих людей уже удалось идентифицировать. Этим летом их похоронили.

Я думаю, что на этой территории есть и другие захоронения — и, возможно, мой дедушка там. Я почему-то думала, что мне кто-то скажет: вот, твой дедушка здесь. Но пока такого нет. Единственное утешение, что он здесь, в Аджарии, это уже какая-то конкретика.

В Грузии есть и другие предполагаемые места массовых захоронений, но там пока не было раскопок. Так что это пока единственное место, где что-то удалось установить достоверно.

В начале октября в Батуми прошла конференция «Раскрытие правды: массовые могилы Большого террора (1937–1938) в Батуми». Приехали исследователи из разных стран, я познакомилась с другими потомками репрессированных, мы делились информацией, семейными историями.

В заключительный день мы все поехали в Хелвачаури. Боже, как я волновалась. Я ходила и смотрела на эти пустые огромные траншеи (останки уже извлечены) и не могла понять, что чувствую.

Там же, на конференции, возникла идея — 29 октября, накануне Дня памяти жертв политических репрессий, читать в Батуми имена расстрелянных. Я рассказала, что в прошлом году такая акция была в Тбилиси, на проспекте Руставели. Я пришла, мне дали листочек с именами. Там было несколько человек, их краткие биографии, и вторым в списке был мой прадедушка. Это произошло совершенно случайно, и я даже сейчас, когда говорю об этом, очень волнуюсь. Народу было довольно много. Мы читали с пяти до половины девятого вечера, и никто не уходил.

Акция «Возвращение имен» пройдет в Тбилиси 29 октября 2023 года

paperpaper.ru

В воскресенье общество «Мемориал» при поддержке Frame проводит мероприятия в память о жертвах политических репрессий.

Как Тинатин продолжает поиски информации о репрессированных в Грузии

— Теперь первый раз такое чтение будет недалеко от Хелвачаури, возле памятника жертвам репрессий. Я готовлю карточки с именами этих 1050 человек на русском и на грузинском.

Надо об этом говорить, надо вспоминать имена этих людей. Я планирую много всего и посвящаю этому всё больше времени. Мне это очень интересно, и у меня это получается. Я собираюсь работать над списками, над поиском людей.

В «Открытом списке» только 167 человек из этих 1050, нужно добавить остальных. Я исправляю некоторые данные — ошибки в фамилиях, географических названиях. В 30-е годы состав НКВД был малограмотный, поэтому ошибок очень много. Я спрашиваю у потомков, с которыми познакомилась, есть ли у них фотографии, и добавляю их на сайт. В карточках людей часто довольно скудные данные, а когда я вижу фотографию человека, он как будто оживает — так он есть.

Я буду обращаться в архивы. Да, главный архив сгорел, но, возможно, есть другие дела, выписки, расстрельные акты. После чтения имен мы соберемся и поговорим: может быть, установим в Батуми таблички «Последнего адреса».

Вся эта работа ведет к полноценному осознанию нашего прошлого. Думаю, что это принесет свои плоды.