«У меня издаются книги, которые не могут выйти в России». Основатель нового «тамиздата» Георгий Урушадзе — о самоцензуре на родине и осмыслении войны в литературе

За последние полтора года в России фактически ввели цензуру по нескольким темам — она коснулась не только СМИ, но и театров, кино и литературы.

В апреле 2023-го журналист и продюсер Георгий Урушадзе объявил о создании «свободного и неподцензуренного» русскоязычного издательства за границей Freedom Letters — его книги в России можно читать в электронном виде и заказать на бумаге. До эмиграции Урушадзе около 20 лет занимался книгами, был гендиректором премии «Большая книга», а в 1990-х работал помощником Анатолия Собчака.

«Бумага» поговорила с Георгием Урушадзе о том, зачем россиянам независимый «тамиздат», о самоцензуре, Z-поэзии и книгах, которые уже не могут выйти в России.

Георгий Урушадзе

книгоиздатель, в 2005-2022 годы — директор Национальной премии «Большая книга»

О цензуре и книгах в России

— Какой была цензура в литературной сфере до начала войны?

— С моей точки зрения, до войны книги оставались последним свободным СМИ. В литературу особо никто не лез, потому что книги были для узкого круга высоколобых людей. Не так давно в «Московском доме книги» продавалась вышедшая в России книга Ходорковского, стояла там в разделе бестселлеры.

В «Большой книге» были абсолютно свободолюбивые тексты. В нашем детском конкурсе «Книгуру» и премии «Лицей» несколько раз побеждали украинские писатели и поэты. На церемонии «Большой книги» люди высказывались против арестов политзаключенных — Маша Степанова, например, в своей лауреатской речи [выступала в 2018 году в поддержку Олега Сенцова и фигуранта дела «Седьмой студии» Кирилла Серебренникова]. Тогда ни у кого не возникало вопросов, никто мне не давал ценных указаний, какую книгу номинировать, а какую нет. Несмотря на то, что на меня писали жалобы президенту и по ним проводились проверки, всё оставалось без последствий.

— Как появилась цензура?

— Цензура появилась из-за войны и принятия закона [о «фейках» про армию], который обязывает всех цитировать Конашенкова, а свои мысли прятать. Знаю довольно много историй, как книги рассматривались и принимались к публикации, но после начала войны издатели разводили руками: «Нет, мы не можем». Многих авторов теперь не принимают к публикации. Даже если текст не антивоенный, боятся, что автор публично выскажется против [войны], а затем на издательство «наедут» силовики.

При этом сейчас в России действует по большей части самоцензура. Хватают одного на миллион, но пугаются все, даже если до многих людей или редакций явно не дойдет очередь. Все боятся предупреждений, закрытий, запретов, объявлений иноагентами. Режим слаб, мало что может сделать, он управляет через страх и пропаганду.

— Сейчас часто проводят параллели между нынешними ограничениями и репрессиями в СССР. Если сравнивать нынешнюю цензуру с Советским союзом, то в чем разница?

— Ситуация отличается методологически. В Советском Союзе до 1990 года был Главлит. Его сотрудники — натурально цензоры — сидели в каждой редакции на выпуске, без их визы не мог выйти материал. У них был справочник сведений, относимых к государственной тайне — например, о том, какой полк стоит в каком городе, какой завод выпускает какое вооружение. Помню песенку «Я прошу залитовать мои сны». «Залитовать» значит подвергнуть цензурной проверке.

Под занавес существования СССР был принят закон, объявивший свободу печати, все цензоры лишились работы в один момент. Сейчас увольнять некого — все ограничения издатели применяют к себе сами. Иногда функцию цензуры выполняют юристы разных СМИ: «Это опасно, здесь я вас защитить не могу, к вам могут придраться».

— Одновременно с цензурой и самоцензурой за время войны в России случился подъем провластной и провоенной литературы, выходят сборники стихов, рассылаемые через «Госуслуги». Встречали ли вы талантливых авторов среди Z-творцов?

— Подъема-то нет. Возможности «зедовцам» все даны. Издательства и газеты к их услугам. Многие деятели культуры уехали, места освободились. Но ничего яркого не выходит. Может, только пара человек на всю страну. В списке лидеров книжных продаж только один Z-автор — Захар Прилепин с книгой про Шолохова.

На самом деле я не верю в широкую поддержку войны в Украине среди жителей РФ. Эта поддержка в основном по карьерным соображениям. Но таким карьеристам не светит ни литературная слава, ни добрая память. Если посмотреть публикации «зедовцев», то это бесконечный стон о том, что им опять кто-то мешает, что государство на их жалобы не реагирует или не дает им денег. Обычно так поступают люди, которые не умеют и не хотят работать. Созданные такими произведения — шелуха и чушь.

Среди тех, кто сейчас поддерживает войну, есть несколько авторов, которых я раньше считал весьма способными. Например, у Марии Ватутиной мне нравилось одно стихотворение. Но то, что пишет Ватутина сейчас, — это просто вне литературных критериев. Поставив себя на службу злу, человек талант утрачивает. Вечная фраза про гений и злодейство — несовместны эти вещи.

Об издательстве Freedom Letters

— В России по-прежнему многое продолжает издаваться и продаваться. Остались и независимые проекты — например, «Все свободны» в Петербурге. Зачем россиянам издательство за границей?

— Между двумя мировыми войнами в одном Берлине работали десятки русских издательств. Талантливых текстов много, поэтому и издательств может быть сотни. И не важно, где они находятся. Мы даже шутим и ставим в выпускных данных какой-то город, иногда несуществующий. Так местом издания книги «Молчание о войне» оказался Петроград, хотя уже нет такого города. Недавно мы поставили в выпускных данных Кенигсберг — в сборнике рассказов об этой войне «Слово на букву В.» для детей 10-14 лет. Кто осмелится такую книгу выпустить в РФ?

Не думаю, что сейчас в России можно издавать, например, книги на украинском языке. Или взять книгу «Спрингфилд» Сергея Давыдова на ЛГБТ-тему. Сейчас даже слова «гей» и «лесбиянка» [в книгах, издаваемых в России] не употребляют, как-то замыливают это всё. Как издать в России роман, где рассказывается об отношениях двух геев? Все же смотрят на историю с Popcorn Books и боятся.

Наши книги в Россию всё равно проникают, их там читают, несмотря на то, что издательство распылено по миру, а внутри страны опубликована только одна наша книга — «Любовь». Остальные привозят из-за границы, эту возможность у читателей не отнять. В электронном виде любой текст вообще приходит прямо на почту.

— Книга «Спрингфилд» Сергея Давыдова о геях из Тольятти — это один из ваших флагманов. Вы ранее упоминали, что после ее прочтения вы решились на создание издательства. Почему именно это произведение?

— Я прочитал эту книгу случайно, увидев ссылку во френд-ленте фейсбука. Читать сначала не хотел, подумал: «Вот еще один текст, сколько их уже было». Но начав, я прочитал очень быстро. Это действительно очень сильное произведение, которое отвечает всем задачам большой литературы. Но в России оно выйти не может.

К тому времени я уже много месяцев думал над созданием Freedom Letters. Но пазл не складывался, чего-то не хватало. Роман Сергея Давыдова стал одним из финальных элементов. Как можно было допустить, что такой мощный текст не дойдет до читателей? Как раз для таких случаев и нужно свободное, бесцензурное издательство, готовое разговаривать на любые темы, готовое быть точкой сборки всех свободолюбивых людей.

— Как вы отбираете произведения и авторов?

— Мне сложно с этим справляться, я всегда опирался на мнения экспертов — и в своем первом издательстве [«Пальмира» в 2002–2004 годах], и в литературных премиях. Если текст меня захватил, если он увлекает, если язык, стиль, динамика проявляются с первого абзаца, а не спустя сто страниц, то я его издаю. Так я выпустил, например, роман «Любовь» Вани Чекалова — парню всего 22 года, но я думаю, что это будущий гений русской литературы. Хотя кому-то не понравился черный юмор, мне, что называется, зашло.

Отбор книг — сочетание захватывающего произведения и стратегии издательства. Достаточно ответить на вопрос, почему эта книга должна выйти именно у нас? Недавно я сказал одному известному человеку: «Знаете, вашу книгу может в Москве издать „Эксмо“». У меня же издаются книги, которые не могут выйти в России.

— С какими сложностями вы столкнулись при запуске издательства?

— Денег и спонсоров нет. Зато есть большое число волонтеров. Корректура, редактура, создание обложек — все рабочие процессы двигают добровольцы. Свой вклад внесли уже около 40 человек.

Еще один сложно организуемый вопрос — дистрибуция. В России потенциал книги того же Сергея Давыдова намного выше, чем у «Лета в пионерском галстуке», продавшегося тиражом под 400 тысяч экземпляров. Но такой тираж возможен, если в России книга будет во всех сетях, во всех магазинах, в любом городе. В наших условиях это недостижимо.

Но тем не менее, мы делаем книги максимально доступными для всех. Мы хотим, чтобы книги мог купить любой человек: за рубли или за валюту, в электронном или в бумажном виде.

— Какие книги вы сейчас готовите к выпуску?

— Сейчас мы открываем серию русской классики, но с актуальными, современными предисловиями и оформлениями. Эти книги читаются как написанные только что — они антивоенные, антитоталитарные. Пока что выйдет три книги, потом будут еще. Серия называется «Отцы и дети» — по первому произведению, предисловие к которому написал Александр Иличевский. Вторая книга — это «Хаджи-Мурат» Льва Толстого с предисловием Дмитрия Быкова. Третья — «Блистающий мир» Александра Грина с предисловием киевского автора Артема Ляховича.

Только что вышли первые книги серии «Февраль/Лютий». Первой книгой стало серьёзное исследование Светланы Еремеевой о военных похоронах в России и Украине «Мёртвое время». Готовятся книги о Z-пропаганде и военкорах, сборник эссе «Носороги в книжной лавке», рассказывающий о нынешних литературных войнах. В этой серии журналисты, инсайдеры и ученые пишут о том, как за двадцать лет Россия дошла до такой жизни, до состояния войны, и что происходит в стране сейчас.

Также мы готовим несколько детских книг, роман про 90-е годы крупного современного прозаика, книгу Дмитрия Быкова, продолжаем серию «Слова Украïни», выпустили поэтический сборник Максима Бородина, а также несколько исторических исследований.

В этом году мы сделаем первые сто книг. Они все разные, но собираются в единый месседж, цельное послание. Там нет случайных произведений.

— Вы хотите сделать так, чтобы книги складывались в какое-то единое размышление о том, что происходит в стране?

— Мы смотрим шире. Когда война закончится, политологи и очевидцы напишут собрания сочинений. Но это всё будет неправдой. Размышления после свершившегося факта.

Нам важна фиксация здесь и сейчас. Например, только что вышла книжка «У фашистов мало краски» про низовое сопротивление в России — о том, как люди даже на дубовых листиках пишут антивоенных послания и разбрасывают их в парке. О том, как надписи появляются в метро, на заборах, о том, как люди втыкают цветы в дула танков на постаментах. Собственно, эта книжка о том, что в России очень много людей сопротивляются этой войне, — и это ценнейшее свидетельство о происходящем именно в 2023 году. К этим свидетельствам будут обращаться многие десятилетия.

— Получилось ли за четыре месяца существования тамиздата выйти на какую-либо окупаемость?

— Это абсолютно убыточная история (по словам Георгия Урушадзе, проект Freedom Letters существует на его инвестиции — прим. «Бумаги»). Современное издательство за границей — 20 долларов затрат на один доллар выручки. Тем более мы делаем цену максимально доступной, платим только авторам, а сами ничего не получаем.

Если бы у меня была цель заработать, я бы занялся не издательством. Наш проект не ради прибыли.

— Какие у вас планы после сотни книг?

— Запуская издательство, я подумал: сделаю за год 30 книг, а по осени выпущу первую на бумаге. Но всё так завертелось, что на бумаге уже в разных странах выходят книги. Нам присылают фотографии из Харькова, Тбилиси, Сан-Франциско, Москвы. Книги заказывает у нас Принстонский университет, главная библиотека Германии. Всё это вдохновляет.

Сто книг в этом году я выпущу, потому что они уже есть. В следующем году я сделаю столько, на сколько хватит денег. Если придет спонсор какой-нибудь серии или отдельной книги, то мы ее сделаем большим тиражом.

Сейчас материальная ситуация нас сдерживает. Я бы с удовольствием делал переводные книги, но переводчик работает над книгой полгода, мало кто готов это делать бесплатно. Также мы не можем проводить рекламные кампании. Но этим успешно занимаются Z-критики, которые пишут про нас всякие гадости, рассказывая про издательство своей аудитории. Они — наши бесплатные рекламные агенты.

Об эмиграции

— Вы работали помощником Собчака и в прошлых интервью упоминали, что видели Путина. Вы говорили, что вам будущий президент показался деловым человеком. Когда мнение о нем поменялось?

— Я не помню, когда поменялось отношение. Возможно, после ареста Ходорковского. Возможно, после начала Грузинской войны. Возможно, менялась оно медленно, не в одночасье: я просто смотрел, что происходит, наблюдал и ужасался. Наверное, у меня были какие-то иллюзии и надежды, но давно рассеялись.

Сейчас я не думаю, что в России будет всё хорошо. Страну ждет развал или тяжелые экономические потрясения. Через довольно короткое время люди будут во всем обвинять нынешнюю власть. Таков вечный механизм в странах-неудачниках. Победы не будет: Россия проиграла, как только ввела танки.

— Если вы понимали, что происходит со страной, почему вы уехали из России только в 2022 году?

— До войны я не думал об отъезде. У меня не было и до сих пор нет другого гражданства или вида на жительство. Я совершенно спокойно жил в России и делал, на мой взгляд, полезное для культуры и развития общества дело. Мог выполнять свои обязанности честно, свободно, никто на меня политического давления не оказывал.

После начала войны я понял, что не смогу честно выполнять свои обязанности, и написал заявление об уходе. Это, конечно, было больно — я 17 лет этим занимался. Но эта боль — полная ерунда на фоне бомбардировок.

— Вы рассчитываете вернуться в Россию?

— Я по Питеру очень скучаю, он мне снится. Но сидеть на неразобранных чемоданах и ждать, что вот-вот всё изменится и я смогу вернуться — это путь психологически очень неправильный. Чтобы жить здесь и сейчас, а не иллюзиями насчет будущего, проще думать, что я никогда не увижу Россию.

Я не сравниваю себя с великими литераторами, но Бродский, например, категорически отказывался возвращаться в Россию, даже когда это было не просто безопасно, а его бы уже встречали как кумира. Людмила Штерн — мы сейчас издаем ее авторства биографии Бродского и Довлатова — лично возила мэру Собчаку письмо Бродского с отказом приезжать в родной город. Это всё тяжелая история. Поэтому проще считать, что пути назад нет. А дальше — как получится.