«Тогда надо просто всё запрещать на фиг». Главред «Самоката» — о цензуре и о воспитании детей в условиях пропаганды

Издательства «Самокат» и «Бумкнига» открыли интернет-магазин за границей. Склад находится в Риге, а заказать книги можно из любой страны. При этом в России многие издатели обеспокоены ужесточением цензуры и ростом цен на бумагу и печать.

«Бумага» поговорила с главным редактором «Самоката», переводчицей Ириной Балахоновой о том, как они будут совмещать работу в России и за границей, как говорить с детьми о войне и как защитить их от пропаганды.

Ирина Балахонова

переводчица, главный редактор издательства «Самокат»

Об аудитории за границей

— Почему вы открываете интернет-магазин в Латвии сейчас: из-за волны эмиграции или это старый план?

— Мы мечтали о дистрибуции на Европу давно — лет 10. И всё думали, как бы нам это лучше организовать. Сегодня очевидно, что в числе уехавших действительно очень много наших читателей.

Мне кажется, что все эти уехавшие люди и их дети нуждаются в наших книгах, и для нас это сигнал к тому, чтобы быть рядом. Потому что, когда ты эмигрируешь с детьми, очень важно, чтобы у тебя было что читать с ними на родном языке. Сегодня из России уезжают не просто носители языка, а люди, которые работают языком, и зачастую им важно, чтобы их дети этот язык не забывали — говорили на нем, как на родном, где бы они ни жили. Первое поколение эмиграции всегда заботится о сохранении культурных корней.

Как мама ребенка-билингва, воспитанного за границей, я все страхи потери языка ощутила на собственной шкуре — специально вернулась в Москву в 2000 году, чтобы мой сын заговорил тут по-русски. Мне было бы легче, будь у меня под рукой русскоязычные книги, которые выдерживали бы конкуренцию с французской литературой, и помощник в их выборе тоже не помешал бы. Потому что русские народные сказки — это хорошо, но когда ты вырван из языковой среды, их недостаточно.

Уезжающие сегодня имеют массу преимуществ перед эмигрантами 1970-х, 1980-х, 1990-х и даже начала 2000-х. Но и им не помешает то, что мы хотим сделать: экспертный интернет-магазин книг, вокруг которого происходило бы много работы с контентом, встречи с авторами, выставки иллюстраторов (может быть, передвижные, раз всех так рассеяло). Этот интернет-магазин мог бы стать центром притяжения, опорой для русскоязычных семей.

— Офлайн-магазин за границей вы открывать не будете?

— Офлайн-магазина пока не будет. Потому что у нас в Риге уже есть хорошие партнеры: «Вилки Букс», «Новая Рига», и задачи сделать еще один офлайн-магазин в Риге не стояло.

— А санкции книг не касаются? Книги можно возить через границу?

— Сегодня, несмотря на ежедневно прилетающие ограничения, окончательно импорт-экспорт книг не запрещен. Есть сложности, как у любого бизнеса, занимающегося ВЭД сегодня, но я всё еще надеюсь на здравый смысл — если не политический, то экономический.

— Будут ли в России и за границей одинаковые книги или немного разные?

— Мы ввезли в Ригу не все 600 наименований каталога «Самоката», а 250 наиболее продаваемых. И теперь периодически возникают ситуации, когда люди заказывают книги, которые мы не ввезли. Сегодня рижский склад в шесть раз меньше московского, но как-то мы справимся — видимо, за счет пояснений, что остальные книги мы можем привезти под заказ, просто это будет дольше.

Сейчас на рижском складе лежит не только «Самокат», но и милая нашему сердцу дружественная «Бумкнига», которая уже на старте согласилась вписаться в этот проект. Мы хотели бы, чтобы в Samtambooks продавались лучшие книжки издательств «Пешком в историю», «Белая ворона», «Розовый жираф», а также «КомпасГида», «Леса Рук», «А+А», «Поляндрии», «Альпины». При этом мы хотим сосредоточиться на экспертности и индивидуальном сопровождении постоянных читателей. Русские книги и из-за курса рубля, и из-за поднятия ценника на логистику в мире будут дорожать, поэтому мы хотим помочь читателям выбирать самое нужное и подходящее именно для них.

— А финансово это будет выгодно в нынешних условиях?

— Надеюсь, что будет выгодно. За те полтора месяца, которые мы работаем, параллельно подписывая договоры со службами доставки и тестируя разных партнеров, мы получили девять больших заказов от магазинов и несколько десятков — от читателей. Практически без рекламы. Конечно, мы рассчитываем, что в какой-то момент о нас узнает много людей, которые захотят поддержать нас именно как издателей. Потому что именно это отличает нас сейчас от всех участников рынка русскоязычной литературы за пределами РФ.

— Как вы считаете, аудитория у вас примерно одинаковая будет в России и в Риге?

— И там и там это в основном люди, ориентированные на осознанное родительство, активные бабушки-дедушки, тети-дяди, бездетные друзья, молодые взрослые, которые покупают наши книги для себя, самостоятельные подростки. Но все-таки совпадать они будут не совсем. Я думаю, что в России наша аудитория уже шире, чем просто активно читающая: даже нечитающие родители что-то слышали о «Самокате» и других независимых издательствах и понимают, куда идти, если хочешь предложить ребенку что-то лучше и актуальнее, чем то, что сам читал в детстве.

Что будет с диаспорой, всегда прогнозировать сложно. Но очевидно, что сейчас в довольно пассивные и разрозненные русскоязычные диаспоры по всему миру вливаются новые люди — люди с проактивными установками, много гуманитариев с продвинутыми литературными предпочтениями и знанием рынка.

О давлении на детей в России

— Какие дети могут вырасти в среде военной пропаганды?

— В среде военной пропаганды часто вырастают антимилитаристы (хотела сказать антифашисты, но с этим сейчас путаница). Всё зависит от качества пропаганды — тут же очень легко пережать. Я росла в Советском Союзе и выросла пацифистом, как и огромное количество моих сверстников. Правда, и пропаганда, которую мы застали, называлась — парадоксально — антивоенной. Мы жили в реалиях холодной войны и не выходящего из моды культа американского врага. Параллельно существовал культ Великой Отечественной, однако, у кого-то «со слезами на глазах», а у кого-то и под Окуджаву.

Но сегодня не 1920-е, когда самые талантливые представители культуры и искусства России примкнули к утопической идее и вложились в нее по полной, меняя мир к лучшему. Сегодня не 1940-е. И даже не 1970-е. Не факт, что старые схемы сработают сегодня.

Из чего бы ни лепили те, кто согласится работать в России, новую антивоенную пропаганду, вряд ли она будет результативной. И что считать результатом? Очевидно одно: людей, которые согласятся этим заниматься, ждет много-много работы. И непредсказуемый конец.

Радует, что современных детей очень сложно оболванить — гораздо сложнее, чем их родителей. И никакие госняшки тут не работают. Так что дети съездят и в Америку, и в «Артек», но работать пойдут туда, где будут во всех смыслах сохраннее. Так уж устроено критическое мышление.

— Как говорить с ребенком о войне и с помощью какой литературы?

— В условиях, когда запрещено говорить о конкретной войне, надо говорить о любой другой, они мало чем отличаются друг от друга, особенно для детей.

Говорить о войне как о чем-то бесчеловечном, как о том, чего нужно стараться избегать любыми путями, можно и нужно очень рано. Можно начать с нежнейшей и очень глубокой книжки-картинки французского автора-иллюстратора Эльжбеты «Флон-Флон и Мюзетт». Мне было важно перевести эту книгу самой, для меня она — одна из самых сильных книг для малышей про войну.

О выборе книг и запретах

— Можно ли перепоручить разговоры о сложных темах государству или школе? Или это опасно?

— В случае с книгами о войне, как и с другими книгами на сложные темы, лучше если именно родители прочтут и отберут их. Во-первых, потому что сложное у каждого свое. Мы про сложное для своих детей точно знаем лучше, чем государство. Во-вторых, дети, конечно, наследуют наше собственное «сложное», и мир видят в том числе сквозь призму сложного именно для своей семьи и близких им людей — они же нас копируют. Уж про что, а про своих скелетов в шкафу мы, наверняка, точно больше знаем, чем, например, школа. Ребенок точно будет от школы их скрывать до последнего. И в-третьих, мы просто лучше знаем и чувствуем своего ребенка — его потребности и сиюминутные интересы, понимаем, что рано, а что в самый раз.

Невозможно передать ответственность за этическое воспитание, эмоциональную грамотность и в целом за передачу опыта проживания собственной жизни ребенка школе или тем более государству. Разговор на сложные темы между родителем и ребенком хорошо проходит «на троих», если роль третьего берут на себя хорошие книги, написанные умными авторами. «Cложные темы» на то и сложные, что говорить о них сложно обеим сторонам. Чтобы к ним подобраться, нам нужен повод и вот этот нейтральный третий, за которого мы можем немножечко спрятаться.

Важно не дожидаться конфликта, не использовать книгу как орудие воспитания, а просто поделиться с ребенком хорошей чужой историей, которая немножко похожа на вашу или его собственную. Если текст «зайдет», ребенок сам додумает дальше, особенно если в тексте взрослый выступает живым человеком и, например, признается в какой-то своей несостоятельности, в которой мы сами признаться ребенку не всегда можем. Этот текст как бы говорит «Мы не идеальны, у нас тоже страхи, мы что-то не можем, что-то не умеем — просто мы не знаем, как тебе в этом признаться». Такой подход для ребенка — открытая дверь, приглашение к диалогу. Мы же взрослые, и обычно недоступны его критике. То, что мы себя вот так приоткрываем через персонажа неидеального взрослого — должно вызывать в ребенке доверие, помочь наладить диалог и обсудить саму проблему. Прежде чем поставить книжку в план, мы всегда думаем, подходит ли она для этой цели. Ну и насколько она талантлива, уникальна — без этого к тексту не будет доверия.

— А можно ли запрещать детям что-то читать?

— Нет, думаю, что запрещать нельзя. Предположим, у четвероклассника оказался в руках жесткий порнографический роман (мне даже в голову не приходит никакой пример, но положим, что он себе такой отыскал). Во-первых, он нам его вряд ли покажет. А если покажет — значит, доверяет сверх меры и тогда точно можно ему сказать: «Просто поверь, ты всё равно мало что поймешь в этой книжке, но если ты скажешь, что именно тебе в ней интересно, я постараюсь найти про то же подходящую и понятную».

И тут надо не обмануть, но предложить что-то другое, что его давно интересовало, но мы не слушали. Он, может, вообще заинтересовался одеждой из кожи — и всё. Родители часто боятся вещей, которые сами и выдумывают в силу накопленного опыта. Дети, как правило, проще и прозрачнее нас.

Валерия Мартьянова прекрасно пародирует мам, которые не готовы идти дальше привычного: «А что у вас есть хорошего для моего мальчика? Вот это? Про смерть? Нет, я не хочу, чтобы мой ребенок такое читал! Пойдем, Коля, купим „Тимур и его команда“ — я читала и мне понравилось!», а мальчик в это время пытается стянуть с прилавка и быстро прочесть хоть что-нибудь, потому что понимает, что мама ему ничего не купит из того, что его интересует.

Детей нужно заманивать в чтение — не все рождаются с интересом к нему. И делать это нужно потихоньку. Проще, если ребенку важно ваше мнение — тогда он будет доверять книге, предложенной вами. Но тут на вас же и ответственность — пару раз «промахнетесь», и ребенок может перестать верить вашему вкусу. Не читающему книг ребенку лучше предлагать «меньше, но лучше» и вовремя. Вот это «вовремя» — очень важно. Не форсируйте — список Бродского, если его не дергать, он начнет в 14 лет или в 24 — когда сам захочет.

— Наверно, в России не много родителей, которые хотят купить своему ребенку не русские сказки и не классическую литературу из школьного списка, а что-то, через что они смогут вступить в диалог?

— Если бы было так, то наше издательство не смогло бы существовать. Мы вот уже 19 лет живем на деньги, вырученные от продажи наших книг. Только 18 лет назад мы издавали три книжки в год, а сейчас — от 90 до 100 новинок и столько же допечаток. Мы не берем никаких кредитов и не получаем никакой помощи. Какой вывод? Людей, которые нас знают и доверяют нам, стало в 60 раз больше.

Доверие строится на умении прислушиваться к нуждам другого. Родитель в России всё время как троечник у доски в плохой школе. Его все проверяют, и он себя сам — тоже. Стать дипломированным родителем — на это надо время. Многие, не вникая в предмет, много лет подряд копируют поведение своих родителей и даже не догадываются о существовании другого уровня. А кто-то так заигрывается в осознанность, что лишает ребенка детства. Так вот, мне хотелось бы, чтобы наши книжки не только из ребенка делали бы читателя, но и из формального родителя делали родителя настоящего. Помогали людям закрывать свои собственные гештальты или хотя бы, для начала, обнаруживать незакрытые.

Недородителей — много, и это нормально, родительству учатся всю жизнь. Прекрасно, когда люди начинают понимать, что родительство — не повинная длиной в 18 лет, которую надо как-нибудь отпахать и забыть, как страшный сон, а огромная, удивительная и уникальная возможность себя «дорастить» до по-настоящему взрослого человека. Конечно, это можно сделать и не имея детей, но родительская взрослость иная, и ответственность — иная. У детей есть удивительное свойство — они как лакмусовая бумажка для нас, зеркалят нас, помогают видеть и менять себя.

О цензуре и культуре отмены

— Как вы считаете, будет ли распространяться культура отмены на современную и классическую русскую литературу?

— В диаспоре вряд ли. Диаспора очень хорошо понимает, что отказ от русского языка, от русской идентичности по ту сторону границы никого ни от чего не спасет, да и просто, что дело не в языке. Что язык — как раз то единственное, чего у нас отнять нельзя и что мы должны сберечь во что бы то ни стало.

Станут ли издавать меньше современную и классическую русскую литературу? Классическая не пострадает, потому что она никакого отношения к происходящему не имеет и потому что в Европе, слава богу, еще работает здравый смысл. Толстого не станут запрещать точно.

А если говорить о современной литературе, то тут не сказать, что мы как-то особенно переводились. Акунина переводили и будут, тем более что его запретили на родине. Во многом будет зависеть от позиции автора, во многом — от поведения России.

Зачастую проблемы с авторскими правами, которые выглядят частью культуры отмены, — это проблемы технические: деньги не ходят, правообладатели не понимают, как они будут получать выплаты и поэтому сомневаются, есть ли смысл отдавать права на рынок, откуда не придут деньги. Всё очень приземленно — дайте людям гарантии возврата денег и вам всё продадут. Так что если не усугублять санкции цензурой, можно дать рынку работать — и в ту и в другую сторону.

— Если в России введут жесткую книжную цензуру, что вы будете делать: работать только на русскоязычных эмигрантов за рубежом или оставаться в России и подчиняться цензуре?

— Я думаю, что мы будем работать в России настолько долго, насколько это будет возможно. Потому что мы русское издательство, и для нас важно работать на русскую аудиторию. Если мы будем понимать, что какие-то подцензурные проекты в России делать невозможно — ну, значит, мы будем придумывать какие-то варианты. Над этим думать будем уже по мере поступления проблем. Но у меня, как у детского издателя, нет ощущения, что у меня есть право уйти из страны. Потому что мы не для этого 20 лет пытались создавать книги, которые будут помогать людям мыслить. И сейчас, когда мы понимаем, что ситуация будет усложняться, сейчас уйти — ну я бы этого не хотела. Для меня это ситуация, которую я буду расценивать как поражение. У меня другие задачи, и я хочу, чтобы «Самокат» оставался в России.

Я сомневаюсь, что будет какая-то жесткая цензура по отношению к книгам, которые уже вышли. Я реально думаю, что ее не будет. Но если мы будем сталкиваться с ситуацией, когда какие-то новые проекты невозможно будет издавать в России, ну, значит, мы будем издавать их на диаспоры.

Хорошая детская литература всегда была пристанищем мыслящих людей в тяжелые времена. Она такой и останется. Ее тяжело цензурировать. Ну или тогда надо просто всё запрещать на фиг.

Фото на обложке: https://vk.com/samokatbook