Что можно узнать из старых дневников и чем записи в них похожи на посты в соцсетях? Рассказывает создатель проекта «Прожито»

Проект «Прожито» появился в 2015 году как площадка для сбора и публикации текстов личных дневников. За это время волонтеры обработали и опубликовали более 460 тысяч дневниковых записей. А сам проект был преобразован в Центр изучения эго-документов при Европейском университете.

Для партнерского материала с МегаФоном «Бумага» поговорила с создателем «Прожито» Михаилом Мельниченко. Он рассказал, в чем смысл дневника, как ежедневные записи могут облегчить жизнь автору и почему они не являются приватным текстом.

Это интервью — часть спецпроекта о том, как горожане общались раньше, который «Бумага» запустила вместе с МегаФоном ко Дню города.

— Проект «Прожито» существует уже более 6 лет. Расскажите, пожалуйста, как он изменился за это время?

— Изначально мы хотели сделать просто собрание всех опубликованных дневников, чтобы дать исследователям возможность работать со всем массивом текстов: собирали их, а потом перешли к прежде не публиковавшимся рукописям.

Мы начинали проект как гражданскую инициативу, а сейчас превратились в научный Центр изучения эго-документов Европейского университета. Наша работа с текстами дневников — самая заметная, но на деле проект находится на этапе создания цифрового архива всех возможных документов из личных собраний. Мы планируем, что в нем будут появляться не только дневники и воспоминания, но и рукописи текстов разных жанров, а также визуальные материалы.

— Можно ожидать, что на сайте «Прожито» появятся телеграммы и письма?

— Да, мы хотим, чтобы у читателей была возможность работать с документом и смотреть как непосредственно на рукопись, так и на ее текстовую расшифровку.

— Когда читателям станут доступны новые форматы?

— В честь 6-летия проекта, которое прошло 25 апреля, мы открыли бета-версию корпуса воспоминаний. Он пока небольшой, но в нем уже есть, например, воспоминания государственных чиновников и управленцев.

Отличие дневников от воспоминаний заключается в том, что первые ведутся по горячим следам, человек записывает произошедшее с ним совсем недавно. А воспоминания пишутся чаще всего в конце второй половины жизни. Это ретроспективный текст, в нем человек оглядывается на прошлое с высоты прожитого опыта.

Что касается архива, то мы пока работаем над его базой данных. У нас есть условный терабайт отсканированных рукописей — это около 600 авторов — и мы доделываем эту архивную систему. Надеюсь, к концу года выведем в сеть полную опись. Она нужна для того, чтобы исследователи могли смотреть, что у нас есть, и приходить в наш центр по конкретной необходимости. Потом постепенно начнем прикреплять туда оцифрованные документы.

— Расширение вашего архива связано с тем, что проект привлекает всё больше людей, которые сами приносят рукописи? Или вы получаете доступ к новым массивам данных отдельных институций?

— Мы работаем как с организациями, так и с частными лицами. С нами делятся документами государственные музеи, библиотеки и некоммерческие организации. Но, конечно, основной массив материалов мы получаем из семейных собраний. Логика движения нашего проекта за последние 6 лет подталкивает нас к развитию общественной архивистики в России. Есть огромная проблема в том, что документы из семейных собраний часто не могут добраться до исследователей, потому что государственные архивы не готовы с ними работать. У них очень ограничены ресурсы в том, что касается сбора и описания документов.

Мы же поняли, как заметно удешевить путь рукописи с антресоли до читателя и исследователя за счет оцифровки. Наша цель — предложить простые варианты оцифровки документов, и провести ее для массы семейных архивов. Это довольно важная задача на сегодняшний день. Сделать эти документы общественным достоянием, но оцифровывать их сразу с прицелом на день завтрашний: не просто снимать копии, а сразу превращать в данные для компьютерного анализа.

— Какой у вас алгоритм работы?

— Сначала мы получаем рукопись и делаем с нее копию — в идеале, если нам сразу присылают отсканированную копию. После этого мы сообщаем о ней в волонтерской рассылке, волонтеры распределяют между собой небольшие фрагменты рукописи и расшифровывают ее. Когда полная черновая расшифровка готова, ее передают владельцам рукописи: они ее проверяют и сокращают, если что-то нельзя публиковать. Получившийся текст мы анализируем с помощью специального алгоритма, который делает черновую разметку и выделяет всех упомянутых персон. Это нужно для того, чтобы можно было через поиск на сайте оперативно найти тексты, в которых фигурируют отдельные личности. На финальной стадии редактор доводит разметку до конца, и только тогда мы публикуем текст на сайт.

— Какие причины толкают людей на ведение дневников?

— В процессе работы я убедился, что дневник — очень инструментальный жанр. Это практика, с помощью которой человек решает определенные задачи — самовоспитание, самопознание и самотерапия. В дневнике можно проговаривать происходящее с тобой и таким образом усваивать новый опыт. Через эту практику ты отдаешь себе отчет в своих действиях, можешь наблюдать ту или иную тенденцию в собственном развитии. Дневник — вещь, которая может помочь достичь определенных целей.

Также люди часто ведут дневники в моменты тяжелых испытаний, это один из способов проработки стресса. Дневник помогает выпустить пар и встать в исследовательскую позицию по отношению к самому себе, отстраниться от собственных переживаний и тем самым немного понизить их градус.

— Можно сказать, что дневник — это форма коммуникации с самим собой?

— В определенном смысле. Если рассматривать дневник как коммуникативный жанр, то довольно остро встает вопрос об адресате этого текста. Для кого он пишется? Безусловно, чаще всего дневник — это результат внутренней рефлексии. В первую очередь его будет перечитывать сам автор.

Однако это очень сильно корректируется, когда залезаешь в дневниковые тексты и разбираешься, что там и к чему. Дневник может быть высказыванием, обращенным как ко всему человечеству, так и к конкретным людям. Дневниками обменивались, давали их читать друг другу. Более того, мы сами учимся вести записи по тем дневникам, которые были опубликованы. Это ставит под сомнение общее представление о том, что дневник — очень приватный текст, в котором автор пребывает наедине с собой.

— Как часто человек пишет дневник для кого-то конкретного?

— Это встречается довольно часто. Один из самых больших дневников в нашем архиве написан Борисом Вронским, крупным советским геологом, известным исследователем места падения Тунгусского метеорита. На протяжении своей жизни он проводил в экспедициях треть года. Дневник Вронского иногда кажется одним большим письмом его супруге Варсеник. Оказываясь вдали от нее, он таким образом поддерживал с ней коммуникацию. С одной стороны, это письмо, и он ей потом его отдаст, а с другой — способ сохранить жену в качестве внутреннего собеседника. Не весь его дневник обращен к ней, но значительная часть.

— Вы упомянули, что люди целенаправленно обменивались дневниками. Было ли это популярной практикой?

— Можно взять два примера из жизни очень разных социальных групп. Самое очевидное — обмен дневниками между советскими школьниками. В 1920-е, в 1930-е и даже в 1950-е годы, довольно часто встречаются записи о том, что кто-то давал читать дневник своему другу. Или выписал из чужого дневника что-то интересное.

Второй пример — довольно большое количество заметных людей сами передавали свои дневники для публикации издательствам. Писатель Юрий Нагибин отдал свои дневники редактору за несколько месяцев до смерти. У нас также есть примеры, когда люди сами инициировали публикацию [своих записей].

— Принимая во внимание такой обмен текстами, можно утверждать, что дневники — это социальные сети прошлого?

— Когда человек описывает себя в тексте, он делает это в соответствии с концепцией собственных представлений о себе. Разница в том, что тексты, ориентированные на публику — блоги, например — подразумевают мгновенную отдачу. В них «ручки громкости» выкручены на полную, потому что человек рассчитывает на моментальное вознаграждение в виде лайков и комментариев. А если момент знакомства с аудиторией отложен или возможность этого знакомства даже не предполагается автором, то это самоописание в закрытой песочнице.

— То есть вся разница в скорости ответной реакции?

— Да, в скорости реакции и в степени концептуализации того, что человек о себе пишет.

— Насколько достоверна информация в дневниках, которые вы публикуете?

— Дневник — это источник информации о человеческой субъективности. Если понимать, как он работает, по каким матрицам [человек] обрабатывает и представляет информацию, этот источник вполне достоверный. Но если подойти к дневниковому тексту с классических позитивистских представлений об историческом источнике, то его субъективность будет недостатком. Понять, насколько точно дневник соответствует реальности за пределами внутренней кухни автора не так-то просто.

— Существуют ли маркеры в тексте, по которым вы считываете, что автор специально писал его для публикации?

— Скорее не для публикации, а для встречи с некой аудиторией. Вообще, поймать человека на каких-либо умолчаниях или искажениях информации [в дневнике] довольно сложно. Есть очевидные вещи, например, прямая адресация, когда человек обращается к своим будущим читателям. Это может выглядеть так: «Мои потомки из коммунистического завтра! Сегодня я совершил подвиг». Кстати, такая адресация чаще всего встречается в дневниках подростков. Люди постарше более тонко работают со своими текстами.

— С дневниками какого периода вам интересно работать?

— Первые дневники у нас датируются рубежом XVII и XVIII веков. Нам интересно всё, что есть у людей в семейных архивах, все мемуарные и дневниковые тексты. Правда, мы стараемся не публиковать записи из 2000-х. Свежий дневниковый текст может кого-то задеть или ранить. Поэтому мы включаемся в работу с текстами 1990-х, а всё, что позднее 31 декабря 2000 года, принимаем только, если нам предложат уже полностью готовый к публикации текст. Если в нем есть что-то, что может ударить по третьим лицам, мы можем отказать в публикации.

— У вас были прецеденты?

— Прямых конфликтов не было, но мы видим поле для возможных ситуаций. Однажды в Америке на международной славистической конференции выступала наша коллега, которая занимается корпусной лингвистикой. В своем вступительном слове она сказала, что при знакомстве с «Прожито» сразу влюбилась в этот проект, потому что, когда зашла на сайт, первое, что увидела — это дневники своего одноклассника.

— Ваше отношение к дневниковым записям как-то изменилось, учитывая, что вы уже столько времени работаете с ними?

— Я сам отношусь к тому типу людей, которые ведут дневники и которым это нужно для устойчивого функционирования. В огромном количестве дневников и текстов я сталкиваюсь с описанием своего личного опыта. Меня это привело к тому, что я стал гораздо спокойнее относиться к своим переживаниям. Ведь всё это довольно типичные штуки, в которые наигралось множество людей, — понимание этого помогает снять остроту переживаний.

— Как можно принять участие в проекте «Прожито»?

— С самого начала мы развиваемся как волонтерский проект, поэтому нам очень нужны участники. Мы делаем расшифровки силами волонтеров и студентов, с которыми работаем, поэтому, если кому-то интересна наша работа и есть желание попробовать в ней себя, можно смело написать нам. Также мы предоставляем возможность пройти удаленную практику для студентов со всей России.