Писатель, журналист и телеведущий Максим Кравчинский, живущий в Канаде, 20 лет собирает коллекцию вещей, связанных с Сергеем Довлатовым. Среди них — автографы и письма, в которых писатель шутит, извиняется за собственную «гнусность» и рассказывает целые истории. Ряд предметов коллекционер получил от близких и приятелей автора — эмигрантов третьей волны в США.
В конце февраля «Новая газета» опубликовала интервью с Кравчинским о нескольких автографах писателя. «Бумага» поговорила с коллекционером о том, зачем он начал собирать издания Довлатова и увез с собой табличку с открытия памятника на Рубинштейна, как автографы отражают характер и стиль прозаика и какие случаи из жизни с ними связаны.
Зачем Кравчинский начал собирать издания Довлатова и как встретился с его вдовой Еленой
— Я впервые услышал рассказы Довлатова в 80-е по радио «Голос Америки», когда был подростком. Писатель читал в очень теплой манере: казалось, он обращается именно ко мне, рассказывая историю про собачку Глашу, похожую на березовую чурку.
Мой отец эмигрировал в Америку еще в конце 70-х, но я впервые побывал в США, только когда началась перестройка. В 90-е годы это было событие, сопоставимое с полетом на Марс: я готовился к нему и в том числе планировал купить книги Довлатова. Но на меня, советского подростка, обрушилась лавина всего — от миллиона кроссовок до западной музыки и небоскребов. В общем, про Довлатова я забыл.
25 августа, перед отъездом обратно в Россию, мы с мамой отправились на экскурсию в Вашингтон. В автобусе перед нами сели две женщины: я увидел, как одна из них развернула газету, где огромными буквами было написано, что вчера в Нью-Йорке умер Сергей Довлатов. Я почувствовал опустошение, сравнимое с ощущением пойманной и тут же упущенной рыбы: я пробыл здесь весь август и ничего не купил. Мне захотелось восполнить эту лакуну, и я начал собирать прижизненные издания Довлатова.
Меня всегда интересовала культура эмиграции третьей волны. Поначалу я больше общался с музыкантами, но на протяжении последних лет десяти чаще встречал поэтов и писателей. Например, я сделал программу про Дмитрия Бобышева и Юза Алешковского на русском ТВ Канады, где я работаю ведущим. Некоторые из моих знакомых литераторов и передали мне вещи, связанные с Довлатовым: например, Константин Кузьминский отдал мне четыре книги с автографами Сергея Донатовича, а у Михаила Армалинского я приобрел несколько писем.
Елену Довлатову я видел один раз в жизни. У нас был с ней общий друг, который, к сожалению, умер в прошлом году, — художник и искусствовед Николай Решетняк, его знает вся третья волна. Он работал, в том числе, в «Новом американце» (еженедельной газете, выходившей в 1980–1982 годы для русских эмигрантов, Довлатов работал главным редактором издания — прим. «Бумаги») и развозил тираж по точкам. Летом 2014 года, когда я заикнулся, что мечтаю побывать в квартире, где жил и работал Довлатов, Решетняк позвонил Елене, и она нас приняла.
Мы провели с Еленой около двух часов, попили чай; она провела меня в комнату писателя. Они [с дочерью] восстановили его рабочий кабинет: там стоит письменный стол, пишущая машинка, висят фотографии и рисунки Сергея Довлатова. В тот момент я, можно сказать, «догнал» своего Довлатова. Елена подписала и подарила мне «Филиал» 1990 года. Это издание примечательно тем, что Сергей Донатович собрал для него тексты и оформил — его рисунок был помещен на обложку — но книга вышла уже после смерти писателя.
В то же лето 2014 года, как раз тогда, когда стало понятно, что улица, где стоит этот дом, будет названа в честь Довлатова, меня нашел нью-йоркский букинист и предложил купить автограф на первой книге Сергея Донатовича. Она вышла еще до его эмиграции — «Невидимая книга». К этому изданию прилагается интересный документ — копия нотариального заверения с подписью Довлатовой.
Букинист, столкнувшись с автографом Довлатова впервые, не придумал ничего лучше, как пойти к Елене, сходить вместе с ней к нотариусу и заверить эту подпись. В итоге я получил эту книгу не только с автографом Довлатова, но и с подписью Елены Довлатовой.
Чем автографы Довлатова похожи на рассказы и сколько они стоят
— У Довлатова есть фраза: «Каждая подпись мечтает стать автографом». Думаю, все его подписи ими и стали — даже самые короткие. Дело не в том, что Довлатов стал большим писателем, а в том, что в каждой его подписи есть посыл, ирония, сарказм, подтекст. У меня есть один автограф, который Довлатов оставил для [советского поэта-песенника] Павла Леонидова на крошечном экземпляре «Соло на ундервуде» в легкомысленной зеленой обложке. Сергей Донатович написал только одно слово — «Сувенир». Лучше и не скажешь.
Как-то раз Бродский оставил Довлатову стихотворный автограф. Позже Сергей Донатович заметил, что Бродский оставляет всем один и тот же стих, только меняет имена. У Довлатова же я видел штук 50 автографов — но повторяющихся не встретил.
Одна надпись — это практически рассказ: там Довлатов извиняется перед неким человеком, которого зовут Харрис. Мой товарищ из Нью-Йорка, Вадим Маневич, который тоже собирает автографы Довлатова, показал по моей просьбе этот автограф Елене Довлатовой, чтобы узнать, что это могло быть. Она сказала, что точно не знает, но, скорее всего, Довлатов оставил запись для своего переводчика во время конференции русскоязычных писателей в Лиссабоне. Он тогда сильно напился, и в итоге его тащили под руки к самолету два нобелевских лауреата — Иосиф Бродский и Чеслав Милош.
Я также встречал автограф Довлатова для жены писателя Петра Вайля — Раи: «Рае от последнего гетеросексуала Америки».
Довлатов часто бывал на литературных вечерах и оставил довольно большой корпус автографов в духе «Васе на память. Сергей Довлатов». Их много, примерная стоимость — 100–200 долларов. А вот дарственная надпись, особенно в адрес известного человека или с интересной предысторией, уже может стоить 500–1000 долларов, а может, даже 2000. Самый дорогой [автограф Довлатова], который я встречал, — его у меня нет — в адрес писателя Владимира Войновича («Дорогому Владимиру Николаевичу от Довлатова, встревоженного смутными слухами о его болезнях и ужасно обрадованного вполне четкими сведениями о его триумфе на родине» — прим. «Бумаги»). Он был продан, кажется, за 2500 долларов.
В моей библиотеке есть несколько дубликатов — разные автографы на одинаковых книгах. Я не продаю их, но был бы готов поменяться, хотя пока не нашел, с кем и на что.
Поэт Константин Кузьминский передал мне четыре книги Довлатова с автографами — один из них с рисунком. Вообще, у Довлатова они встречаются довольно часто, но у меня такой один. У Кузьминского с Довлатовым были приятельские отношения. Кузьминский одно время жил на Брайтоне, а Довлатов часто там бывал — например, заходил в русские рестораны. И заодно часто заглядывал к приятелю в гости.
Личность Кузьминского очень масштабна и широко известна в эмиграции. Довлатов пишет: «Косте Кузьминскому с нарастающим уважением к его бескорыстным трудам». Кузьминский реально жил литературой — стихами, прежде всего. Он написал восьмитомник — «Антологию новейшей русской поэзии у Голубой лагуны»: феноменальный пласт запрещенных поэтов Ленинграда. Она, кстати, целиком выложена в интернете. Он делал это совершенно бескорыстно.
Кузьминский вел себя экстравагантно — начиная с манеры одеваться. В обычной жизни он ходил исключительно в халатах и курил, не вынимая сигарету изо рта. Когда он был помоложе, мог пройтись по Нью-Йорку в папахе, а две борзых бежали рядом. Он устраивал целые перформансы с чтением стихов: например, мог выйти читать обнаженным. Но публика его любила.
Однажды в газете «Новое русское слово» Кузьминский выступил с критикой текста Бродского. Бродский прислал ему в ответ письмо, которое Кузьминский продал за тысячу долларов букинисту, а на вырученные деньги купил настоящий пулемет «Максим».
Как Довлатов отвечал на претензии? Отрывки из переписки с Михаилом Армалинским — автором эротико-порнографической литературы
— У меня есть два письма, написанных Довлатовым, — оба адресованы писателю Михаилу Армалинскому (настоящая фамилия — Пельцман — прим. «Бумаги»). В 2002 году, еще не слышав об этом авторе, я купил его книгу «Чтоб знали». Оказалось, что огромный пласт этой книги — жесткое порно, причем такого уровня, что я до сих пор не рискую возвращаться к этим текстам. Волосы дыбом встают. Среди его творений есть книга «Тайные записки Пушкина», которую одни ругают на чем свет стоит, а другие превозносят до небес. Как бы то ни было, книга эта — настоящий бестселлер и переведена не несколько языков. Помимо эротики он пишет очень интересные стихи. Его хорошо знали в литературном пространстве Ленинграда. С Довлатовым они не были близки, и очевидно, что литературу Армалинского он не принимал.
Я нашел Армалинского на «Фейсбуке», списался с ним, послал ему несколько книг, он прислал мне их с автографами. А потом начал мне предлагать какие-то вещи из своей коллекции — в том числе письма Довлатова.
Во времена «Нового американца» у Армалинского вышла книга, и он послал ее на рецензию в эту газету. Когда получил номер, обнаружил, что рецензии нет, но рисунок с обложки книги воспроизведен в материале самого Довлатова.
Армалинский прислал ему письмо с претензией, на что Сергей Донатович отправил ему ответ. Письмо заинтересовало меня тем, что Довлатов, набрав его на машинке, решил подправить текст ручкой — как настоящий литератор. Такие правки очень здорово высвечивают личность, я сразу же купил это письмо.
Недавно Армалинский написал мне снова и предложил купить еще одно письмо. В переписке он стыдит Довлатова за то, что тот ведет колонку редактора, учит эмигрантов жить в новой стране, а сам элементарной американской вежливости не выучился и даже спасибо не ответил, когда Армалинский послал ему книги. И Довлатов ответил ему письмом — полностью рукописным.
Уважаемый госп. Пельцман!
Должен извиниться перед вами. Точнее, оправдаться. Я отвечаю в день на 30–40 писем. Секретарши у меня нет. Жена дерзит и ропщет. Короче, личные письма откладываю. Иногда надолго. Газету мы делаем вчетвером. И так далее.
В общем, не сердитесь.
Спасибо за книжки. Нет ли у вас знакомого грамотея, который их бы отрецензировал?
Уверен, что это хорошие книги. Иначе вы бы не поставили на обложке свою фамилию.
Всего доброго.
Будьте здоровы. Не сердитесь.
С. Довлатов
Как коллекционер получил табличку с открытия памятника на Рубинштейна
— Сейчас в моей библиотеке есть все прижизненные издания Довлатова, некоторые в двух экземплярах. Почти все с автографами — кроме «Иностранки», «Записных книжек» и первого издания «Соло на ундервуде». Помимо вещей, непосредственно связанных с Довлатовым, есть предметы, относящиеся к нему опосредованно. Например, табличка, которая оповещала жителей дома по улице Рубинштейна, 23, что здесь будет установлен памятник Довлатову.
Мне довелось присутствовать на открытии памятника: так получилось, что я ехал в Москву и окольными путями оказался в Петербурге именно в это время. Место, где шла работа над памятником, было огорожено, и там висело уведомление: «Приносим извинения за доставленные неудобства и сообщаем о том, что памятник Сергею Донатовичу Довлатову временно демонтирован для установки недостающих частей композиции и устройства основания».
Когда я попал на открытие, эту доску сняли и прислонили к стене. Я дождался самого конца — и увидел, что скульптор забирает табличку, чтобы выкинуть, видимо. Я метнулся к нему с криками «Отдайте это мне!». Он понял мой порыв. Еще там была бумажка с просьбой не заходить за ограждение. В общем, я забрал оттуда всё, что можно было забрать, кроме памятника. Скульптор и архитектор подписали мне эту дощечку. Вот такая Довлатовиана.
