В начале ноября стало известно, что депутаты Госдумы от «Единой России» подготовили законопроект о создании в России официальных кибердружин. Вместе с правоохранительными органами они будут искать в интернете запрещенную законом информацию. На самом деле дружины работают и сотрудничают с Роскомнадзором с 2011 года, но не регламентированно — создать такую организацию может кто угодно.
Чем и на каких условиях занимаются кибердружины, почему некоторые из них специально находят «экстремистские» посты у своих знакомых и приведет ли принятие закона к росту количества дел за репосты? Об этом «Бумага» поговорила с Григорием Пащенко — руководителем движения «Кибердружина», работающего с 2011 года.
— Как долго уже существует ваша дружина?
— «Кибердружина» была создана в 2011 году «Лигой безопасного интернета» (организация, созданная бизнесменом и православным деятелем Константином Малофеевым для борьбы с распространением детского порно и экстремистского контента в рунете; подготовила первый вариант законопроекта о «черном списке» сайтов с запрещенной информацией, который сейчас ведет Роскомнадзор — прим. «Бумаги»).
Я вошел в дружину в 2015 году — сфера IT была моим хобби с 90-х годов, но до этого я работал в рекламе, ретейле, занимался своим бизнесом. В дружину шел с желанием развивать IT-сектор и реализоваться в нем. Сначала стал руководителем Тверского отделения дружины, начал вносить в работу разнообразные новшества. Впоследствии «Лига безопасного интернета» передала мне полное руководство «Кибердружиной». Сейчас у нас никакого контакта с «Лигой» нет.
— Как сейчас работает дружина?
— Мы полностью изменили работу (изначально кибердружина заявляла, что планирует также «бороться с гомосексуализмом», позже от этой цели отказались; кроме того, дружинники занимались провокацией педофилов, создавая в соцсетях страницы под видом детей — прим. «Бумаги»). Ввели правило, что дружинники не могут быть младше 18 лет, развили направление кибербезопасности — проводим мастер-классы, учим ребят защищаться и взламывать. Также у нас есть небольшой отдел, который занимается поиском в сети экстремизма, терроризма, распространения наркотиков и так далее. В этом отделе работают настоящие спецы, а не ребята, которые сидят и мониторят страницы всех подряд во «ВКонтакте».
У нас есть свое программное обеспечение, которое помогает найти экстремистские материалы. Затем мы собираем специальную комиссию, в которую входят психологи, лингвисты и другие специалисты. Они анализируют посты и делают вывод, есть ли призывы к экстремизму. Но даже их мнение ничего не решает — впереди еще очень много этапов. Информацию мы передаем в Роскомнадзор, который созывает собственную комиссию: она либо соглашается, либо не соглашается с выводами нашей. После этого начинают работать правоохранительные органы.
При этом мы собираем информацию и вычисляем только администраторов сообществ, организаторов распространения экстремистской информации. Дальше мы не идем — не трогаем людей, которые просто сделали репост.
— Но сейчас много уголовных дел как раз за репосты. Они вам неинтересны?
— Да [неинтересны], так как мы понимаем, что многие люди просто не знают, что репостят. Увидели красивую картинку, не прочитали текст — и на автомате репостнули.
Нужно подчеркнуть важный момент — на мой взгляд, только за репосты у нас никого не сажают. Например, один и тот же пост репостнули Маша и Петя. Но Машу посадили, а Петю нет. Почему? А потому что органы изучили обоих, прочитали их переписки, изучили запросы в браузерах и поняли, кто действительно интересуется экстремизмом, а кто сделал репост случайно. Конечно, об этом никто не говорит, и на судах люди пытаются выставить всё так, будто они по глупости сделали какой-то один репост. Но это не так. (Материалы уголовных дел об экстремизме не подтверждают выводы Григория Пащенко — прим. «Бумаги».)
— То есть вы считаете, что все дела об экстремизме обоснованы?
— Я не готов говорить про все, но в 90 % случаев — да. Ведь перед тем, как человеку что-либо предъявить, органы детально изучают историю его жизни, а потом по нему делается вывод. Иногда достаточно просто посмотреть историю браузера. Например, есть люди, которые перед тем, как сделать что-нибудь, гуглят, как получить справку о недееспособности и уйти от ответственности за преступление. Или подробно изучают какой-нибудь способ массового убийства.
Вообще сейчас вокруг темы репостов настолько много внимания, что некоторые даже пытаются обернуть это в свою сторону. Например, специально делают какой-нибудь репост, а после интереса правоохранителей сразу идут в посольство какой-нибудь страны и просят политическое убежище (СМИ не сообщали о людях, которые сознательно добивались возбуждения уголовного дела за репост — прим. «Бумаги»).
— По вашей версии, следствие почти всегда знает, что подсудимый — реальный экстремист, но на суде об этом не заявляет и предъявляет только репост?
— Конечно, следствие не будет предъявлять в суде личную переписку, а репост — это конкретное правонарушение, которое можно предъявить и доказать.
— Какие дела помогла раскрыть ваша кибердружина?
— Всего мы вычислили около 50 серьезных администраторов экстремистских сообществ, мелких я не считаю. По большей части эти сообщества работали с молодежью, разжигали в их среде. У нас был случай, когда ребят вербовали в Сирию, или был человек, который занимался пабликами о «Синих китах» и принимал ставки, кто, когда и каким способом покончит с собой (Пащенко отказался подробнее рассказывать об этих уголовных делах, указывая, что расследования еще продолжаются — прим. «Бумаги»).
— Много ли сейчас в России кибердружин кроме вашей?
— Очень много. Эта тема популярна, на ней можно сделать пиар. Например, какой-нибудь чиновник набирает студентов и заявляет, что у него есть 600 кибердружинников. Они недолгое время для видимости что-нибудь делают —просто прочесывают «ВКонтакте» и «находят» экстремизм у всех подряд.
Но ведь студенты даже не могут понять, где экстремизм, а где нет. Часто всё приходит к тому, что они начинают сливать неугодных — находят якобы экстремистские репосты у тех, кто им не нравится, или мстят таким образом.
Под это дело люди начинают клепать отчеты о том, что они молодцы и за месяц нашли 500 экстремистов. Эти отчеты отправляются наверх, потом эти дружины требуют госфинансирование. К нашей деятельности это всё не имеет никакого отношения, это непрофессиональная модель. Вся идея вывернута наизнанку.
— Что за люди у вас состоят? И сколько их? Ранее в «Лиге безопасного интернета» заявляли о 20 тысячах волонтеров.
— Сколько нас — это наша небольшая тайна. Точно меньше 20 тысяч, но представители у нас есть в большинстве регионов России.
90 % наших волонтеров — старше 30 лет. Это технари, которые обладают достаточными знаниями. Люди, которые хотят сделать что-то хорошее и хотят что-то изменить. Люди, для которых важна Россия. Мы не поддерживаем людей, которые говорят «Рашка — какашка» и прочее. Мы хотим сделать здесь лучше.
Наша главная задача, ради которой мы проводим мастер-классы по кибербезопасности, — это воспитать достаточное количество киберволонтеров, которые могут дать ответку на любые кибератаки. Мы же знаем, что сейчас идет очень большая накачка, людей в России подрывают на экстремизм, раскачивают лодку, призывают жить в анархии.
Мы, например, уже находили посты, которые будут использоваться в 2019 году для дестабилизирования ситуации, — в них говорят о росте цен на бензин (только за первое полугодие 2018 года, по данным Росстата, цены на бензин выросли почти на 9 %, в 2019 году снова ожидается подорожание — прим. «Бумаги») и так далее и призывают на определенные действия. Такое очень хорошо заходит в регионах, где очень маленькая средняя зарплата.
— Кто это делает, по вашей информации?
— В 90 % случаев администраторы сообществ, которые призывают к экстремизму, проплачены нашими «западными партнерами». В остальных случаях люди просто пытаются самоутвердиться или заработать. Например, в пабликах об АУЕ продают «четки от братана», которые на самом деле были заказаны с AliExpress.
— Вы и ваши волонтеры занимаетесь поиском экстремистов бесплатно?
— Да, всё на волонтерских началах, финансирования мы от государства не получаем. В отличие от других дружин, мы за всё время получили только один грант, на который купили два ноутбука и проектор. Зарабатываем мы паралелльно с волонтерской деятельностью, например, я — соучредитель IT-компании.
— Почему кибердружины вообще нужны? Правоохранители не справляются с работой?
— Органы справляются, но не во всех регионах. В некоторых регионах просто не хватает спецсредств и навыков у сотрудников. Чем дальше от Центрального федерального округа, тем ситуация хуже.
— Что должен изменить новый законопроект о создании официальных кибердружин? На что вы рассчитываете?
— Надеемся, что действия кибердружин будут регламентированы, и не будет кибердружин-однодневок, которые рыщут по соцсетям в поисках репостов. Надеемся, что нужно будет получать лицензию, которая будет предполагать, что все сотрудники имеют необходимые знания и квалификацию. Тогда в дружины не будут сгонять неграмотных студентов ради пиара или распила бюджета.
— Всё должно остаться на волонтерских началах?
— Я считаю, что да, но при этом, возможно, можно помогать дружинам с техническим обеспечением.
— После появления новостей об этом законопроекте в соцсетях начали писать, что нас ждет новая волна дел об экстремизме. Вы согласны?
— Нет, это вброс. Думаю, что их станет, наоборот, меньше, потому что дружины-однодневки прекратят свою деятельность. Будет меньше низкокачественной работы, когда дружинники просто сводят с кем-то счеты. Уверен, что люди так думают просто из-за недостатка информации.
Работа таких организаций, как кибердружины, по моему мнению, необходима. Когда интернет только появился, он был как библиотека, куда мы с восторгом заходили, брали книгу и радовались. Но времена изменились. Сейчас это такое место с торговыми центрами, бомжами и другими некрасивыми вещами. Наверно, какая-то цензура в интернете должна быть, чтобы убирать эту грязь.
При этом настоящей цензуры в интернете никогда не будет. Будет видимость цензуры. Например, блокировки, которые отчасти эффективны, но многие пользователи могут их спокойно обойти.
— То есть вам не кажется, что российский интернет движется в сторону жесткой цензуры, как в Китае?
— Я думаю, что у нас свой путь. У нас другой менталитет, другая жизнь и как в Китае не будет. Это просто страшилка.
Если говорить в целом о каких-то сценариях далекого будущего, то, возможно, провайдер будет блокировать запросы на определенные темы. Или будет происходить разрыв связи, если человек начинает скачивать какие-то подозрительные материалы. Такое вполне возможно.
