В начале марта Европейский суд по правам человека удовлетворил жалобу 16-летнего подростка из Петербурга, над которым издевались в детском саду в 2005 году. Семья ребенка должна получить от России 25 тысяч евро компенсации за действия воспитательниц детсада, которые били детей, связывали их, а также заставляли спать в темном туалете, где водились крысы. Также с России взыскали 3 тысячи евро возмещения материального вреда и 8 тысяч евро судебных издержек.
Почему полиция и прокуратура отказались помочь семье, изменит ли что-то решение ЕСПЧ и почему в детском саду так жестоко наказывали детей — «Бумага» поговорила с матерью пострадавшего мальчика. Свою фамилию женщина попросила не раскрывать, чтобы не навредить сыну.
— Почему в детском саду № 42 издевались над детьми? Это была личная инициатива отдельных сотрудников или общая система работы?
— Мой сын ходил туда с 2004-го, и до весны 2005 года всё было отлично. Но потом в садик пришли работать две молодые воспитательницы. Именно к ним, в младшую группу, и поступил мой ребенок. Сначала ничего плохого не происходило, они были новенькими и, видимо, побаивались, но потом подружились с другими воспитателями и начали на тихом часу ходить к ним пить чай. Естественно, дети, оставшись одни, вставали с раскладушек и бегали по группе. Особенно мальчишки. Всего было четыре мальчика, которые вставали и бегали. Их больше всего и наказывали.
— Другие воспитатели знали о таких наказаниях?
— Понимаете, воспитатели не должны покидать свою группу, свое рабочее место. Поэтому они ничего не видели. Но когда эти две воспитательницы ходили в соседнюю группу пить чай, там был музыкальный работник, воспитатели, которые видели всё. Прямо перед ними ставили детей с поднятыми руками и заставляли стоять так весь тихий час. Воспитательницы пили чай, а дети вынуждены были вот так стоять. И другие воспитатели вполне нормально это воспринимали.
— Вы сказали про других мальчиков, которых также наказывали. Как реагировали их родители?
— Знаете, одно из наказаний в детском саду было таким: детей запирали в туалете, в котором водились крысы. И все знали, что там водятся крысы. Воспитатели запирали детей в туалете, выключали свет и говорили ребенку: «Пусть тебя крысы жрут». Так вот, одна из мам знала о том, что ее ребенка запирали, но она никуда не жаловалась. Говорила: «Да, они запирали, но также я считаю, что детьми они всё-таки занимаются». Так и с другими родителями. В итоге никто, кроме меня, никуда не обращался.
— Сами воспитатели или другие работники садика признавали, что детей так наказывают?
— Воспитательницы не признавались, конечно. Но одна нянечка из садика подтвердила, что такое происходило. Дети спали в туалете, в коридоре, в раздевалке. Она говорила, что ругалась с воспитателями на эту тему, но те говорили: «Не лезь, твое дело — кастрюли носить».
— А руководство садика было в курсе?
— У нас заведующая в принципе особо не проявляла своего участия и не обходила группы. Я не в курсе, знала ли она.
— Расследование издевательств над вашим сыном длилось 12 лет. Почему сначала вы обратились в Роспотребнадзор, а не в правоохранительные органы?
— Тогда я не знала всего, что происходило, и не добившись ничего от воспитательниц, в 2005 году пошла в РОНО с устным заявлением о первом обнаруженном нарушении. Рассказала, что пришла в детский сад, а у моего ребенка часто-часто сжимаются глаза, и он не может это остановить. Выяснилось, что у детей в группе обнаружена глазная инфекция и воспитательницы всем закапали капли с антибиотиком. То есть воспитательница решила поиграть в доктора и самостоятельно закапала детям глаза. А она не мыла руки после каждого ребенка и, по сути, разносила инфекцию. Да и врач не назначал этот препарат. В итоге через неделю после этого у моего сына начались мимические искажения, тики, голова начала болтаться туда-сюда. На том этапе мы просто не знали, что делать.
Однако в РОНО на мои слова не отреагировали и сказали: «Мы вообще скажем, что вас здесь не было и вы ничего нам не рассказывали». Тогда я написала письменную жалобу и обратилась в Роспотребнадзор, потому что понимала, что воспитатели нарушили необходимые требования при закапывании капель. Позже меня уведомили, что воспитателей, медсестру и заведующую привлекли к дисциплинарной ответственности. Затем заведующую уволили.
— Как и когда вы узнали о других нарушениях?
— В какой-то момент сын начал плакать, садиться на землю и отказываться ходить в детский сад. Но мы тогда многого не знали и продолжали водить его туда. Приводили его в садик, а воспитательницы там нам улыбались. Всё казалось нормальным. Да и один из неврологов нам сказал: «Купите ему новые игрушки, подождите, и стресс пройдет». Мы купили ему море игрушек, он действительно отвлекался и даже тики вроде бы проходили. Но как только ему нужно было идти в детский сад, сразу начиналась паника. Тогда я уже понимала, что в детском саду происходит что-то не то и требовала дать нам место в другом садике.
В итоге ребенка перевели и, когда он понял, что больше не пойдет в тот садик, так обрадовался, что я даже в шоке была. После этого он нам рассказал о крысах и всем, что происходило в садике. По его словам, воспитательницы говорили детям, что рассказывать родителям о происходящем нельзя, иначе те накажут их еще сильнее. Я была поражена тем вещам, которые он рассказал. Когда после этого я встретила воспитательницу, думала, что разорву ее.
— В правоохранительные органы вы обратились после этого?
— Нет, правоохранители о нашей ситуации узнали почти сразу. Потому что в садике после моих первых жалоб предприняли довольно резкие шаги. Заведующая с помощью участкового, воспитательниц и медсестры просто сфабриковала уголовное дело против моего мужа. Они заявили, что якобы мой муж пришел в детский сад, привел ребенка, а потом устроил скандал и набросился на медсестру, которая пыталась его приструнить, и стал ее душить.
На самом же деле он пришел в детсад и стал спрашивать воспитателей, почему они закапали ребенку капли в глаза. В этот момент вошла медсестра и стала его выпроваживать. Всё. Дальше они все разошлись. Но в садике просто придумали целое нападение. В итоге уголовное преследование моего мужа длилось почти два года, причем дело попало в суд по обвинению в покушении на убийство. Однако дело было прекращено и его полностью реабилитировали. У нас есть даже извинения прокурора.
Я считаю, что таким образом нас пытались забить в угол, чтобы мы не занимались ребенком. Потому что мы вынуждены были тогда постоянно ходить по врачам и лечить ребенка у психиатров.
При этом наш папа во время допросов много раз сообщал полиции о конфликте вокруг ребенка и просил возбудить в отношении воспитательниц уголовное дело. Но это просто игнорировали.
— Как шло разбирательство после этих отказов?
— Всё неимоверно затягивалось. Я видела бездействие со стороны полиции и подала заявление в прокуратуру в сентябре 2006 года. Прокуратура вроде бы усмотрела признаки преступления по статье 117 УК РФ («Истязания»), активно начала заниматься, но потом вдруг всё застопорилось. Не могу утверждать, но, может быть, повлияло то, что заведующая нашего детсада — жена муниципального депутата.
В итоге сложилась такая ситуация, что нам не сообщали даже о решениях по делу. Это был бег по кругу. Мы получали очередной отказ и обжаловали его в суде. Там отказ в возбуждении уголовного дела отменяли, дело возвращалось к следователям, которые вручали мне очередной отказ. Затем мне надоел этот бег по кругу и с одной из жалоб я обратилась уже в Генеральную прокуратуру. После этого уголовное дело наконец возбудили. И снова пошел тот же самый бег по кругу.
Например, в рамках расследования проходила психиатрическая экспертиза. Ее проводили с грубейшими нарушениями. Во-первых, проводил ее психиатр, работавший не с детьми, а со взрослыми; во-вторых, меня даже не пустили в кабинет с сыном, хотя это запрещено законом. В итоге его там мучили больше двух часов и потом просто сказали, что не могут дать заключения. На основании этого следователь решил прекратить уголовное дело.
Получив такой отказ, мы пошли к психиатрам, которые работали с детьми, и те указали, что есть прямая связь между событиями в детском саду и проблемами сына. К такому же выводу пришли в институте Сербского.
После этого следствие снова возобновилось, но никаких действий уже не производилось. Они штамповали приказы о прекращении уголовного дело, просто меняя в них даты.
— На этом этапе вы к кому-то обращались за помощью?
— Когда мы обратились к уполномоченному по правам ребенка в Петербурге, у него мы помощи не нашли. Не нашли мы ее и у Павла Астахова. В итоге единственный, кто нам реально тогда помог, это фонд «Общественный вердикт». Тогда у нас уже не было никаких средств на суды и продолжение расследования и они, например, наняли нам адвоката.
— Когда вы решили обратиться в ЕСПЧ?
— В какой-то момент я поняла, что нашей семье всё равно не хватит финансов на суды и разбирательства. Тогда мы решили, что я должна сама выучиться на юриста. В 2013 году я окончила юрфак и стала стажером адвоката. В рамках этой стажировки я решила написать жалобу в ЕСПЧ по нашей ситуации и сделала это. В работе с ЕСПЧ мне помогал Комитет по противодействию пыткам. Решилась, потому что было видно, что никакого логического завершения этого дела мы не получим. Никто не понесет ответственности, а государство расписалось в неспособности защитить ребенка.
— Спустя четыре года ЕСПЧ присудил компенсацию в 25 тысяч евро. Как вы оцениваете это решение?
— Нормально. Решение справедливое, но нам хотелось бы, чтобы ЕСПЧ больше подчеркнул то, как в России расследуют преступления в отношении детей. Наше государство не защищает детей. Я когда готовилась к судам, изучала судебную практику по уголовным делам против воспитателей в детских садах. Они получают минимальное наказание за издевательства над детьми. Например, когда воспитательницы окунают детей головой в унитаз, они получают только штраф.
— Как вы думаете, решение ЕСПЧ как-то повлияет на такую практику?
— Не знаю. Но не хотелось бы останавливаться на этом этапе. Цель нашего обращения не получить компенсацию, а сделать так, чтобы государство расследовало данный факт. Моему сыну уже исполнилось 16 лет, но он до сих пор вспоминает случившееся. Он до сих пор находится на учете у психиатра. Когда он начинает нервничать, у него появляются тики. Он не может находиться один дома. Мы до сих пор спим со светом и открытой дверью.
Такое преступление против ребенка должно быть раскрыто, и люди должны понести ответственность. И такие люди не должны работать больше с детьми, а эти же воспитательницы до сих пор работают. Только в других садиках. Мне не нужно, чтобы им дали реальные сроки, но их должны отстранить от работы с детьми.
Если мы будем проходить мимо таких ситуаций и никак не реагировать, а забиваться в угол и оставаться один на один со своими проблемами, ни к чему хорошему это не приведет. Если мы не будем защищать своих детей до конца, то наши дети не смогут защищать своих детей. Они будут воспитаны ровно так же. Я защищала своего ребенка как мать. Это моя обязанность. Я не могла это не сделать.
